Утром Джек просыпается рано и стоит надо мной, изящный и красивый, в темно-сером костюме и розовой рубашке. Волосы мокрые после душа, свежевыбритые щеки благоухают лосьоном.
— Ты не спишь?
— Нет.
— Хорошо спала?
— Да, очень хорошо.
— Вечером у меня слушание, так что я не смогу забрать Уильяма из сада.
— Ничего страшного.
— Или ты хочешь, чтобы я позвонил Каролине и попросил Соню посидеть с ним, пока не освобожусь?
— Не нужно, я его заберу.
— Уверена?
— Да.
— Никаких проблем, если…
— Я сказала, что заберу его, — резко отвечаю я. Правило вежливости нарушено, и я тут же съеживаюсь.
Джек наклоняется и стирает с мыска сверкающего кожаного ботинка невидимую ворсинку. Обращаясь к ботинку, он спрашивает:
— И чем вы будете заниматься?
— Не знаю. Наверное, швырну его в пруд. Если пруд замерз, то в озеро.
Он выпрямляется. Никакой улыбки.
— Конечно, я привезу его домой, — вздыхаю я. — Накормлю безлактозным ужином и буду играть с ним в «Лего» или в динозавров, пока ты не вернешься.
— Можешь взять фильм в прокате.
— Не хочу. Не забывай, ему не разрешают смотреть телевизор. Все будет в порядке.
— Если ты так считаешь…
— Я уверена. Все будет в порядке.
Джек кивает. Он застегивает пиджак, потом расстегивает его.
— Я подумал об этом мероприятии в парке… О Марше памяти.
— Да?
Я вообще об этом не думала.
— Ты все еще хочешь пойти? — спрашивает Джек и тут же продолжает: — Думаю, нам всем следует принять участие. Втроем. Это будет для нас небесполезно. Мы пойдем туда вместе.
— Хорошо, — отвечаю я.
Он наклоняется и замирает, его губы — совсем близко от моего лица. Я сокращаю расстояние. Мы целуемся впервые после случившегося на Гарлем-Меер, впервые после ссоры. Это самый обычный поцелуй, не слишком нежный или страстный, но знакомый и уверенный.
— Увидимся вечером, — говорит Джек.
— Не беспокойся, все будет в порядке.
Разумеется, нет. Когда Уильям видит меня в коридоре возле Алой комнаты, он хмурится, склоняет голову набок и, судя по всему, оценивает ситуацию и свои возможности. А потом говорит:
— Я не поеду с тобой.
— Сегодня среда, Уильям. По средам ты едешь к нам.
— Не сегодня.
— Но сегодня среда.
— Нет, Эмилия. — Уильям решительно качает головой. — Я не поеду с тобой. Никогда. Ты бросила меня в озеро.
— Я тебя не бросала. Ты поскользнулся. Мы оба поскользнулись. Это произошло случайно. Такое бывает. Надевай пальто.
— Нет! — кричит Уильям.
Из Алой комнаты выглядывает Шарлин, чье внимание привлек необычайно громкий крик.
— Используй внутренний голос, Уильям, — намекает она.
— Скажи Эмилии, что я не поеду с ней, — требует он, бежит к двери, ныряет у воспитательницы под рукой и скрывается в комнате.
— О Господи… — бормочу я и иду следом.
Две-три няни сочувственно улыбаются. Они-то знают, каково общаться с непослушным ребенком, которого нельзя наказать, но за чье поведение ты тем не менее отвечаешь. Матери, напротив, качают головами или бросают в мою сторону неодобрительные взгляды. Кто я такая, чтобы навязывать свое оскорбительное присутствие маленькому мальчику, которому нужна только мама. Настоящая мама, чье место никоим образом нельзя было занимать…
— Прошу прощения, — говорю я Шарлин, заходя в комнату. — Идем, Уильям. Нам пора.
— У мальчика был трудный день, Эмилия, — отвечает воспитательница. — Он пытался осмыслить то, что случилось в парке на выходных.
Я уже не восхищаюсь Шарлин. Она идиотка. Ей вообще нельзя доверять маленьких детей.
— Там нечего осмыслять. Он поскользнулся и упал, у него промокли ноги. Ничего особенного.
— Мне кажется, для Уильяма все гораздо серьезнее. Ему трудно чувствовать себя в безопасности с вами. Безопасность и защищенность очень важны для детей, особенно для тех, чье ощущение стабильности окружающего мира поколеблено разводом родителей или иной психологической травмой.
Шарлин сидит рядом с Уильямом. Он снял с полки огромную энциклопедию динозавров и читает, слюнявя палец и демонстративно переворачивая страницы. Я стою над ними, переминаясь с ноги на ногу. Мне жарко в пальто.
— Уильям, — обращаюсь я к нему. — Прости за Гарлем-Меер. Мне очень жаль, что ты промок, правда. Я просто хотела показать тебе эту часть парка. Гарлем-Меер — одно из моих любимых мест, и я хотела с тобой поделиться. Я надеялась, что тебе тоже понравится.
Уильям морщится и заслоняется книжкой.
— Уильям, — настаиваю я. — Если ты сейчас пойдешь со мной, я обязательно куплю тебе «Таинственный сад». Ты сможешь доказать, что эта книжка не слишком сложна для тебя. А еще мы купим остальные книжки про Лилу. Ведь у нас есть только «Дом на Восемьдесят восьмой улице».
Шарлин осторожно кладет руку поверх страницы.
— Уильям, ты готов ехать домой с Эмилией?
— Нет, — отвечает он.
— Ты скоро будешь готов?
— Нет.
Она убирает руку.
— Думаю, лучше позвонить Джеку или Каролине, — подводит итог Шарлин. — Не хотелось бы его принуждать, особенно когда он чувствует себя таким уязвимым.
Уильям уязвим не более сланцевых утесов над Гарлем-Меер.
— Прекрасно, — отвечаю я. — Я позвоню Джеку.
Джека, впрочем, нет в кабинете. И он не берет мобильник. Мэрилин говорит, что Джек на слушании и освободится только в пять.
— Уильям не может остаться здесь до вечера, — замечает Шарлин.
— Мы едем домой, — заявляю я.
— Нет! — орет Уильям.
— Боюсь, у нас нет выбора, — твердо чеканит Шарлин. — Я позвоню Каролине.
— Разумеется, — киваю я. — Почему бы и нет? Еще не все разлетелось в пух и прах. У меня даже сохранилось немного собственного достоинства. Позвоните Каролине и давайте скорее покончим с тем, что осталось.
— Эмилия, дело не в вас, а в Уильяме.
— Несомненно.
Я жду Каролину. Вовсе не потому, что мазохистка и заслуживаю мучений, которые она, несомненно, мне причинит. Но сегодня среда, а в среду Уильямом занимается Джек. Я не могу просто уехать и оставить мальчика в руках врага без малейшего сопротивления. Пусть Джек знает, что я боролась до последнего.
Каролина врывается в Алую комнату, точно ангел мщения или орлица, которая защищает своего птенца. Она вся блестит и сияет — блестящие волосы, блестящие губы, гладкая кожа, длинные стройные ноги, длинное кашемировое пальто. Я чувствую, как рядом с ней становлюсь маленькой и толстой. Через минуту я вообще превращусь в хоббита.
Каролина прижимает Уильяма к плоской груди и причитает: