Читать интересную книгу Смерч войны - Эндрю Робертс

Берлинский корреспондент агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл Фридрих Экснер в конце тридцатых годов отмечал, что Бломберг, будучи военным министром, «дал Гитлеру 400 книг, монографий и памфлетов о Соединенных Штатах и американских вооруженных силах, которые в большинстве своем фюрер прочел»[420]. Это было не самое удачное время для изучения военного потенциала Америки: его почти не существовало, а в общественном мнении господствовали изоляционистские настроения. Если Гитлер почерпнул свои представления о военной хилости Соединенных Штатов только из этих монографий — в 1939 году американская армия насчитывала сто тысяч человек, — то его должны были поправить. К 1945 году генерал Джордж К. Маршалл и адмирал Эрнест Дж. Кинг одели в армейскую и флотскую форму 14,9 миллиона американцев. А в 1952 году презираемая Гитлером армия взорвет его любимый Бергхоф[421]. «Вступление Соединенных Штатов в войну не будет иметь никакого значения для Германии, — говорил Гитлер Молотову в Берлине 12 ноября 1940 года. — Они не будут представлять для нас угрозы десятилетиями, по крайней мере до 1970 или 1980 года, но никак не в 1945 году». Это было одно из самых невероятных заблуждений в истории человечества.

Гитлер практически ничего существенного не выиграл оттого, что объявил войну Соединенным Штатам. Страны Оси в продолжение всей Второй мировой войны так и не научились координировать свои действия. Если бы Япония напала на СССР с востока одновременно с немцами, то вынудила бы Сталина сражаться на два фронта и захватила богатейшие минеральные и нефтяные ресурсы Сибири. И если бы японцы согласовывали свои операции в Восточной Индии и на Цейлоне с наступлением немцев в Египте, Иране и Ираке еще до начала «Барбароссы», то Британская империя столкнулась бы с серьезной угрозой в Северной Индии. Гитлер исключил дипломатов из военной сферы, жаловался психиатру в Нюрнберге министр иностранных дел рейха Иоахим фон Риббентроп. По его словам, он неоднократно и безуспешно отговаривал фюрера от вторжения в Норвегию. «То же самое и с Россией, — рассказывал бывший министр. — Я узнал о нападении за двадцать четыре часа до начала операции»[422]. Страны Оси не доверяли друг другу и, по сути, вели две самостоятельных войны, в то время как союзники сражались на двух флангах одной, общей войны.

Одна из фундаментальных ошибок Гитлера — может быть, вторая по тяжести после непродуманного вторжения в Россию — состоит в том, что он недооценил промышленный потенциал Соединенных Штатов. Это тем более удивительно, поскольку фюрер немало внимания уделил американскому капитализму в продолжении «Майн кампф», произведении, известном под названием «Вторая книга», но тогда еще не опубликованном. «Масштабы американского внутреннего рынка, его покупательной способности и насыщенности сырьевыми ресурсами, — писал он в 1928 году, — гарантируют американской автомобильной промышленности объемы продаж, позволяющие внедрять такие производственные технологии, которые немыслимы в Европе. В результате американская автомобильная индустрия располагает огромными экспортными возможностями. Вопрос стоит о глобальной моторизации всего мира, значение которой колоссально»[423]. Похоже, Гитлер прекрасно осознавал мощь американского промышленного производства в 1928 году. Несмотря на Великую депрессию, к 1941 году оно стало еще совершеннее.

Конечно, советникам Гитлера было известно об угрозах американского военно-промышленного комплекса еще до того, как Гитлер объявил войну Соединенным Штатам. Эрнст Удет, начальник технического управления люфтваффе, застрелился 17 ноября 1941 года, когда понял, что его предупреждения об успехах англо-американских авиационных программ постоянно игнорируются. Генерал Фридрих Фромм, начальник центрального административного управления вермахта, предлагал еще в ноябре 1941 года заключить мир. Генерал Георг Томас, начальник управления военной промышленности и вооружений ОКВ, к январю 1942 года стал диссидентом и антифашистом. Фриц Тодт, имперский министр вооружений и боеприпасов, говорил Гитлеру в ноябре 1941 года о том, что война с Россией проигрышна.

Адмирал Вильгельм Канарис, шеф абвера, был настроен не менее пессимистично, но выражал свое мнение более дипломатично. Стальной магнат Вальтер «Панцер» Рохланд, как и Тодт, полагал, что в войне с Россией победа невозможна. Министр экономики Вальтер Функ на дне рождения Геринга рассуждал о «бедствии, которое свалилось на страну». По словам историка экономических проблем Германии, «большинство нацистских лидеров осознавали исключительную важность экономики Соединенных Штатов»[424]. Однако они не сумели донести свои ощущения до Гитлера или сделали это недостаточно настойчиво за исключением Тодта, погибшего через два месяца в авиакатастрофе (возможно, случайное совпадение), и Удета, который всегда выражал свои взгляды решительно и твердо. Утверждениям в Нюрнберге, будто кое-кто пытался отговорить Гитлера от объявления войны Соединенным Штатам, вряд ли можно верить. Похоже, фюрер, прежде чем принимать решение, зондировал мнение некоторых соратников.

Министр иностранных дел рейха Риббентроп, в частности, пишет в мемуарах о том, что война Америке была объявлена «вопреки моим возражениям». Однако факты свидетельствуют об обратном. Когда его итальянский коллега Галеаццо Чиано, зять Муссолини, позвонил ему среди ночи и сообщил о налете на Пёрл-Харбор, Риббентроп «обрадовался». «Он был так счастлив, что я не мог не поздравить его», — вспоминал Чиано, недоумевая, чем восторгался нацистский дипломат. На Нюрнбергском процессе Риббентроп заявлял, будто нападение на Пёрл-Харбор его шокировало: «Мы никогда не считали, что конфликт Японии с Соединенными Штатами принесет нам пользу»[425]. Он всегда с пренебрежением отзывался об Америке. Американское вооружение — это «старое железо», говорил Риббентроп японскому министру иностранных дел Ёсукэ Мацуоке, называл внешнюю политику Рузвельта в беседе с Чиано «величайшим в мировой истории блефом», убеждал японского посла Хироси Осиму в том, что Германия с легкостью отразит любое вторжение американцев, а адмирала Дарлана заверял: американцы заблуждаются, если думают, что «смогут воевать в Европе»[426]. Выставляя себя экспертом по Америке, поскольку в юности прожил там четыре года, Риббентроп похвалялся перед делегацией итальянцев в 1942 году: «Я знаю американцев, я знаю их страну. У них нет культуры, нет музыки. Это страна без армии. Этот народ никогда не сможет сражаться в воздухе. Разве такая еврейская страна сможет когда-нибудь стать нацией бойцов и воздушных асов?»[427]. Риббентроп уверял Гитлера, что Британия не будет воевать в 1939 году. В самом деле, вся его карьера зиждилась на том, чтобы говорить Гитлеру то, что тот хотел услышать; скорее всего он и посоветовал фюреру объявить войну презренным Соединенным Штатам[428]. Хотя вряд ли была нужда в его консультациях: Гитлер не последовал бы рекомендациям ни Риббентропа, ни кого-либо еще по такой архиважной проблеме.

То, как Рузвельт перевел американскую экономику на военные рельсы, можно сравнить лишь с его программой «Нового курса», принятой после инаугурации в 1933 году. Авторитарное управление экономикой осуществлялось сонмом регулирующих органов, и в Америке появилась строго организованная система государственного капитализма. Если немцам и японцам интересно было узнать, почему они потерпели поражение, им следовало бы ознакомиться с мерами экстренного преобразования прежде рыночной экономики Соединенных Штатов. Налогообложение ограничило максимальный размер заработной платы на уровне 25 000 долларов; американцы заморозили цены на товары, предметы потребления и сельскохозяйственную продукцию; в соответствии с Чрезвычайным законом о контроле цен они фиксировались управлением ценового администрирования. Контролировались заработки и арендная плата; повсеместно вводилось нормирование; ужимался потребительский кредит; пресекались любые попытки наживы на войне. Производство синтетического каучука к 1945 году выросло настолько, что Соединенные Штаты выпускали его больше, чем все страны мира вырабатывали натурального каучука до 1939 года[429].

В январе 1942 года Рузвельт представил конгрессу 59-миллиардный бюджет, в котором 52 миллиарда долларов направлялись на военные расходы. Тогда же в США запретили продажу новых автомобилей и пассажирских грузовиков (вот почему не существует американской легковой машины модели 1942 года). Чрезвычайными полномочиями было наделено управление экономической стабилизации, которое возглавлял Джеймс Ф. Берне. Пятипроцентным налогом «Победы» облагались все доходы свыше двенадцати долларов в неделю. Освобождение от налогов строго лимитировалось, и число американцев, заполнявших налоговые декларации, только за один год выросло в шесть раз — с семи миллионов в 1941 году до сорока двух миллионов в 1942-м: политически такое просто немыслимо ни при каких других обстоятельствах[430]. Рузвельт задал американскому промышленному и военному производству такие темпы роста, за которыми не могли угнаться ни Германия, ни Япония. К концу войны Соединенные Штаты поставили союзникам 37 000 танков, 800 000 грузовиков, два миллиона винтовок и 43 000 самолетов, из-за чего даже пришлось сократить время на подготовку американских пилотов[431].