Читать интересную книгу Подвиг Севастополя 1942. Готенланд - Виктор Костевич

Жалко, не подходит для печати. Но может сгодиться на что-нибудь еще. Для той же Зорицы, если вновь доведется быть вместе. Или для другой, когда мне снова повезет. При надобности стишок можно будет варьировать. Например, меняя типы лиц – «пошлых», «подлых», «мерзких», «сонных», «гнусных». Впрочем, «гнусные» – это уже не лица, а морды. Их тоже хватает вокруг – где бы я ни очутился. Можно, кстати, изменять и вторую строчку – пусть будет, скажем, так: «О сколь отраден среди тусклых лиц мне светлый образ ваших ягодиц».

– Господин Росси, имейте совесть! – снова воззвал ко мне Грубер. – Я не умею мечтать подобно вам, мне хочется поговорить со спутником.

– Говорите, – рассеянно бросил я.

– И вы не будете думать о дамских прелестях?

– Не обещаю. Но постараюсь. Только, ради Бога, не о Гейдрихе. Я устал за вчерашний день.

– Тогда давайте обсудим наши планы. Большая война начнется со дня на день – и нам следует быть поблизости. Но Симферополь – это совсем недалеко. Поэтому предлагаю совершить двухдневный объезд позиций армии – от устья Качи, вот здесь, – Грубер ткнул пальцем в разложенную на коленях карту, – на восток, в район селения Камышлы, это здесь, а оттуда – на юг до Балаклавы, это вот здесь. Побеседуем с людьми, пощелкаем, если позволят, где-нибудь переночуем. Будет тихо – заедем в Ялту или вернемся в Симферополь. И будем ждать, занимаясь другими делами, скажем, освещением борьбы с бандитизмом. Идет?

Я кивнул. Других идей у меня не было. Грубер подкинул идею сам.

– Можно также завернуть к вашим флотским землякам.

– Прекрасная мысль, – согласился я, и наша экскурсия началась.

По всему было видно, что наступление ожидается со дня на день. В лесных массивах стояла замаскированная техника, местность кишела озабоченными солдатами, в небе проплывали шедшие на юг бомбардировщики и прикрывавшие их истребители. Нам позволили осмотреть огневые позиции тяжелой артиллерии – подобного количества стволов на километр фронта я прежде не мог себе даже представить.

– Писать об этом, конечно, пока не следует, – без особенного рвения предупредил нас командир батареи, расположенной неподалеку от морского берега, – но полагаю, вскоре вы сможете и снимки сделать, и подготовить хороший репортаж.

Так было везде на нашем обратном пути по рокадной дороге от устья Качи. Полная готовность. При разговорах с людьми, однако, бросалось в глаза различие в восприятии будущего в зависимости от рода войск. Если оптимизм солдат и офицеров тяжелой артиллерии был неподдельным, то пехота, особенно рядовой состав, скорее храбрилась. И было ясно почему – основные потери нести придется им. Многие из этих солдат уже штурмовали Севастополь зимой и знали, что за крепость стоит перед ними.

Постоянно останавливаясь для бесед, мы продвигались на восток очень медленно и за несколько часов проделали не более пяти километров. С тем же успехом можно было перемещаться пешком, а не высаживаться каждый раз из машины, вызывая молчаливое недовольство Юргена. Добравшись до одного из полков, Грубер предложил задержаться в нем подольше, поужинать и переночевать. У него и здесь имелись приятели.

– Начальник штаба полка – мой старый знакомый, – похвастался он. – Так что нам не только позволят заночевать, но накормят, напоят и развлекут. Правда, вместо солнечных девушек вам придется любоваться загорелыми стрелками и унтерофицерами.

Начальник штаба не подвел. Поскольку мы изъявили желание увидеть русские траншеи, нас отправили в передовой батальон, велев пошедшему с нами лейтенанту Левинскому беречь и лелеять нас вплоть до возвращения в штаб батальона.

– А вот и наши старые знакомые, – сказал Грубер, когда лейтенант по ходу сообщения провел нас в расположение одной из рот – узкий окоп, вырубленный в тяжелой, местами каменистой почве. Оснащенный пулеметными гнездами и всем прочим, чему положено быть в боевых порядках пехоты.

Я вгляделся и действительно увидел знакомые лица. Передо мной были тот самый студент с немецкого юга-запада, о котором я писал по дороге в Керчь (доработав позднее свой текст в Феодосии) и его товарищ по учебному лагерю. Они сидели возле пулемета с парой своих коллег, смертельно уставшие – после бессонной ночи? – и тихо переговаривались. Кроме Курта (я запомнил его имя), все курили – что-то крепкое и не очень приятное, возможно, собственноручно скрученные папиросы из местного табака. Завидев нас, вскочили на ноги, поспешно нахлобучили пилотки и отдали честь Левинскому. Я улыбнулся скромному герою собственного очерка. Он тоже узнал меня. Но все-таки представился:

– Старший стрелок Цольнер.

– Старший стрелок Дидье, – последовал его примеру товарищ.

– Старший стрелок Браун. Старший ефрейтор Главачек. Стрелок Каплинг.

Я угостил их сигаретами из серебряного портсигара, который носил с собой исключительно для подобных случаев. Подарок Елены, прекрасно, кстати, знавшей, что я не курю. А может, забывшей об этом. Мы так редко бывали вместе.

– Что нового, Курт?

– Практически ничего. Сидим в окопах, ждем.

– А русские?

– То же самое.

– Но инициатива принадлежит…

– Господу Богу, – усмехнулся подошедший к нам старший лейтенант с ленточкой Железного креста в пуговичной петлице. – В лучшем случае, генерал-полковнику. Никто ничего не знает, но все чего-то ждут. Хотя предположить не трудно.

– Но не стоит, – подсказал Грубер. – Всему свое время.

– Верно, – кивнул старший лейтенант. И представился: – Старший лейтенант Вегнер, командир третьей роты.

– Флавио Росси, военный корреспондент газеты, – я назвал свой орган.

– Честно говоря, не слыхал, но я плохо знаю прессу, даже немецкую. Вы, я вижу, знакомы с моими людьми?

– С некоторыми.

– Что ж, поговорите с ними, а часа через два возвращайтесь к Бергу. Он пригласил на ужин всех командиров рот. Левинский вас проводит. Тем более что у него есть повод – новый мундир. Совсем не такой, как новое платье короля.

Все поглядели на Левинского. Тот слегка покраснел. Мундир и впрямь был новым и, что примечательно, не суконным, а хлопчатобумажным. Точно таким же, как обычный, с карманами и всем, что положено, и даже нормального серо-зеленого, а не «африканского» цвета – но не жаркий и не тяжелый. Бесспорное достоинство при тридцати пяти, если не больше, градусах выше нуля. Я, во всяком случае, давно изнемогал в своем наилегчайшем тиковом костюме и откровенно жалел бедолагу Грубера, которому приходилось куда хуже, чем мне.

– Таких я еще не видел, – одобрительно хмыкнул зондерфюрер. – Ценная вещь. Я бы не отказался.

– Прислал мой дядя, – объяснил Левинский, и видно было – объяснил не в первый раз. – Он служит интендантом во Франции. Думаю, скоро у всех будут такие. Так что Вегнер напрасно завидует.

– Иоахиму завидуют все, – сказал Вегнер. – Начиная с генерал-полковника. Мыслимое ли дело – париться в этом, – он ткнул пальцем в свой китель, – в такое пекло? Мои ребята, – он показал на солдат, – давно ходят в чем попало, но от нас на службе требуют быть при параде. А то ведь русские снайперы могут ошибиться и вместо меня снять старшего стрелка Дидье.

Дидье ухмыльнулся. Не желая зла ротному, он явно предпочитал, чтобы русский снайпер ошибся как-нибудь по-другому.

Вегнер ушел. Я спросил Курта Цольнера:

– Есть письма из дома?

Тот пожал плечами.

– Кое-что есть. Но и там без перемен.

– А у вас? – повернулся я ко второму старшему стрелку.

– У меня тоже, – ответил Дидье.

– Думаю, еще увидимся, – предположил я. Курт вновь пожал плечами.

Левинский предложил пройти на батальонный наблюдательный пункт, где он сможет показать нам русские позиции. Мы проследовали за ним и вошли в хорошо укрепленный и хорошо замаскированный блиндаж, где стояли две стереотрубы и занимались текущими делами несколько солдат и унтерофицеров – связистов и топографов.

– Прошу, – сказал Левинский, жестом радушного хозяина показывая на раздвоенный оптический прибор.

Я жадно припал к окулярам. Правда, кроме пейзажа, мало что увидел – русские не спешили позировать перед итальянской прессой. Но сознание того, что они где-то здесь, совсем рядом, придавало моим ощущениям дополнительную остроту. Там были русские, совсем не такие, как Надя и Валя, и уж тем более не такие, как Ненароков, Луцак, Портникова. В солдатских рубахах навыпуск, ремнях, касках, вооруженные до зубов истребительным оружием и одушевленные фанатичной идеологией. Готовые убить меня, Грубера, Левинского, Цольнера и всех остальных, кто был здесь, рядом со мной.

С возвышенности, откуда немецкие позиции плавно сбегали в долину узкой, практически не видимой глазу реки, открывался вид на поле прошедшей, то есть зимней, и будущей, летней, битвы. Русские, как объяснил нам Левинский, имели на северном берегу свою передовую линию, тогда как главный рубеж проходил по южному берегу, доходя от берега моря до железной дороги Севастополь – Бахчисарай. Оттуда он плавно загибался на юг. Русскими траншеями было буквально изрезано всё пространство, лежавшее у подножия холмов – почти полностью голых в западной части, ближе к морю, и покрытых деревьями и кустарником к востоку, ближе к железной дороге. Холмы прикрывали Севастополь с севера и тоже были изрезаны траншеями и ходами сообщения.