Читать интересную книгу Подвиг Севастополя 1942. Готенланд - Виктор Костевич

Потому и имеем, что редко. Жалко, не все в Красной Армии понимают. И пьянством на посту… позорят комсостав.

Тишина. Изящная словесность

Старший лейтенант флота Сергеев

29 мая 1942 года, пятница, двести двенадцатый день обороны Севастополя – ночь на 30 мая, субботу

Визиты продолжались. На следующий день нас посетила пресса в лице киевского литератора Евгения Нестеренко. О скором его появлении нам с утра сообщил Земскис, которого, в свою очередь, известили из политотдела.

– Киевлянин за киевлянином, – сказал наш новый военком, поглядывая на стоявшего рядом с мной Старовольского. – Это очень приятно. Люблю ваш город с девятнадцатого года. Я ведь там не чем попало занимался, а в чрезвычайной комиссии работал. Много киевлян повидал. Очень разных и интересных. Вот так-то, младший лейтенант.

И снова уставился на Алексея. Но тот не стал в этот раз играться с военкомом в гляделки. Только спросил, твердо и даже чуть строго:

– Разрешите вопрос, товарищ старший политрук?

– Пожалуйста, – ответил Земскис без прежней уверенности.

– В какой именно чрезвычайной комиссии вы работали? В девятнадцатом году их в Киеве было минимум три. Всеукраинская. Губернская. И особый отдел 12-й армии. И в какой период? До августа или с декабря? И кто был вашим начальником?

Он произнес эти слова совершенно спокойно, разве что без обычной своей улыбки да еще слегка побледнев.

– В губернской, до августа, – пробормотал Земскис, чем-то сильно смущенный. – А вы, я вижу, разбираетесь… в истории гражданской войны.

– Я киевлянин, – напомнил младший лейтенант. – Настоящий. Разрешите идти?

И ушел, не дождавшись ответа. Я поглядел на Земскиса. Тот стал задумчив и бледен – сильнее, чем Старовольский. Между тем причин для бледности не было вовсе. В небе сияло солнце, немцы не начали обстрела, и ожидались интересные, можно сказать столичные, гости.

– Пойдемте знакомиться с ротой? – спросил я у Земскиса.

Тот кивнул, и мы пошли по ходу сообщения.

Знакомство затянулось ненадолго. Я представил нового военкома, тот пожал руки сержантам и старшинам, покивал бойцам и произнес дежурные фразы. Пока он разговаривал с Зильбером, я шепотом сделал замечание Мишке, из-под расстегнутой гимнастерки которого, как обычно, сияла застиранная тельняшка.

– Краснофлотец Шевченко, застегнуться.

Тот, не обращая внимания на военкома, насупился.

– Что же нам теперь, совсем как армейским ходить?

У Костаки был расстегнут ворот и целых две пуговицы. Совершенно нахальное нарушение формы одежды – но без него морская пехота чувствовала себя так, как если бы с нее стянули штаны. Весенний приказ о замене в стрелковых подразделениях флотской формы на защитного цвета армейскую, несмотря на его разумность, отдельные моряки восприняли крайне болезненно – и хотя бы в мелочах стремились подчеркнуть свое отличие, выставляя наружу тельняшку и надевая при случае бескозырку. Как правило, на это форменное безобразие смотрели снисходительно, однако бывают ситуации, когда надобно знать меру. Поди разбери, что на уме у товарища Земскиса. Он же как раз обернулся и внимательно рассматривал своеобразные наряды Костаки, Ковзуна и Шевченко (хорошо хоть Зильбер не выпендривался). Я слегка повысил голос, постаравшись, чтобы новое замечание прозвучало как можно добродушнее.

– Вы мне тут своими тельняшками, нижним, замечу, бельем, позиции демаскируете.

Военком улыбнулся и заметил, в тон со мною, что было не так уж плохо:

– Да, товарищи моряки, давайте все-таки соблюдать уставную форму.

Товарищи моряки вздохнули и застегнулись.

В первую линию Земскис решил не идти, сославшись на какие-то дела. У меня по горло хватало своих, настаивать я не стал. Нужно было успеть закончить всё к приходу Нестеренко. Старовольский сообщил, что он знаком с писателем по Киеву, да и просто было любопытно поглядеть на известного человека. Говорили к тому же, будто он хочет пообщаться с моряками, а значит, без меня ему было не обойтись.

Нестеренко появился ближе к вечеру. Политрук в новеньком черном кителе и фуражке с крабом, по виду – чистый моряк. На носу у него были очки, в глазах – живой интерес, значительно живее, чем у Земскиса. Последнее не удивляло – человек приехал за собственным хлебом. И хотя он немножко смущался и чувствовал себя в военном облачении неловко, впечатление он производил неплохое.

Мы встретили его у моего КП. Я, Земскис, нужные писателю моряки и Старовольский как их комвзвода. Нестеренко узнал лейтенанта и испытал облегчение – вроде того, какое испытал бы и я, обнаружив в чужой компании знакомого мне человека. Он долго жал руки – ему, военкому, мне и остальным.

– Нестеренко, корреспондент газеты «Красный флот», – каждый раз говорил он, улыбаясь худощавым и умным лицом. – Нестеренко, корреспондент…

– Младший лейтенант Старовольский, – звучало в ответ. – Старший лейтенант Сергеев. Батальо… старший политрук Земскис. Старшина второй статьи Зильбер. Краснофлотец Костаки.

– Шевченко, – заявил Мишка, когда очередь дошла до него, – но замечу, совсем не Тарас.

В глазах Нестеренко появился немой вопрос. Старовольский хмыкнул:

– Он тут не Байрон, он другой.

Шевченко не обратил внимания на лестное сравнение. Его занимало иное – черная морская форма киевского гостя.

– Как поживаете? – спросил нас Нестеренко с неловкой улыбкой гражданского человека, одевшегося вдруг в чужой костюм. Первым ответил Шевченко – с несвойственной ему в обычное время серьезностью.

– Все хорошо, товарищ политрук. Одно плохо. Демаскируете вы нас.

И бросил мстительный взгляд в мою сторону.

– Что? – не понял Нестеренко.

– Демаскируете, говорю, – строго продолжил Шевченко. – Товарищ старший лейтенант, скажите, ведь демаскирует нас товарищ писатель?

Возражать было бесполезно. Свое утреннее замечание я сделал Мишке на этом самом месте, а солнце, как и тогда, светило в полную силу.

– Однозначно демаскируете, – согласился я, всем видом показывая смущенному литератору, что это не более чем шутка и он не должен принимать ее всерьез.

– Вот и я говорю, – продолжал измываться надо мной Шевченко. – В таком виде перед немцами лучше не щеголять – враз засекут. Вы вот про адмирала Нахимова, скажем, слыхали?

– Ну как бы это сказать, – не очень уверенно ответил Нестеренко, – в общем-то, конечно, слыхал.

– Оно и видно, товарищ политрук, что в общем, – сочувственно вздохнул Шевченко. – А от чего он погиб, знаете? От того, что демаскировал. Своими золотыми эполетами. Тут его снайпер и засек. Но то адмирал, ему по чину положено.

– Демаскировать? – съязвил Нестеренко, слегка оправившись от неожиданного напора и переходя в контрнаступление.

– По всей форме одеваться. А нам здесь форсить ни к чему. Хотя вам, – спохватился Шевченко, – как комиссару виднее. Вы уж извините, если что…

Мы рассмеялись, и дальнейший разговор потек в правильном направлении.

Писатель спрашивал, краснофлотцы отвечали (Зильбер помалкивал, говорун он был неважный). Земскис контролировал ситуацию – чтобы не было лишних вопросов и несоответствующих обстановке ответов.

После беседы, когда стало темнеть, мы направились к Бергману обмыть нашу встречу. У писателя имелся коньяк, а у комбата отыскалась бутылка шампанского, из самого-самого неприкосновенного запаса. Старовольского рядом не было, и Земскис снова не удержался, сообщил о своем киевском прошлом.

– А ведь я у вас в Киеве был, в девятнадцатом году, – негромко сказал он писателю. Со значением, но чуть другим тоном, чем накануне Старовольскому.

– Много людей бывало в Киеве, – отозвался Нестеренко. – Я там и сейчас живу. Только временно отсутствую. Вы, товарищ старший политрук, угощайтесь.

– Вы напишете книгу или статью? – спросил Земскис, отпивая коньяк.

– Репортаж напишу непременно. А книгу – это уж как получится. Для книги надо многое увидеть. Мне, честно говоря, и для репортажа материала не хватает. Три дня в оборонительном районе – это несерьезно.

– Материал получить несложно. Обратитесь в политотдел, там располагают необходимой информацией.

Писатель усмехнулся. Разговор коснулся его ремесла. Тут он чувствовал себя на коне.

– Если бы всё было так просто, никто бы никуда и не ездил. Сиди себе в Москве, получай необходимую информацию и строчи, ни о чем не думая. Только людям такое потом читать неинтересно. Им нужны живые впечатления. Мне они тоже нужны.

– Что значит – интересно, неинтересно? – насупился Земскис. – Это не людям решать. И не писателям. Существует политическое руководство.

Нестеренко, я и Бергман с любопытством взглянули на военкома. Сам-то он читает что-нибудь, кроме инструкций ГлавПУРа? Или читать по-русски ему нелегко?

– Разве не так, товарищи? – обратился Земскис за поддержкой ко мне и Бергману.