В арабском мире полным ходом шли приготовления к военным действиям. Столица Египта бурлила. В полночь с 14 на 15 мая по каирскому радио был исполнен государственный гимн Египта, а затем диктор объявил о введении в стране военного положения, и шейх мечети мусульманского университета "Аль-Азхар" провозгласил:
— Час священной войны настал!
В своем бейрутском доме Рияд Солх, премьер-министр Ливана, разбудил спящих дочерей, чтобы они послушали радио. Когда Ум Хальсум[9] закончила балладу о восхождении Мухаммеда на небо со Скалы[10], старшая дочь ливанского премьер-министра Алия увидела в глазах отца слезы.
— О Аллах! — шептал он. — Пусть Скала останется в наших руках навсегда.
Правительство Сирии закрыло границы страны, объявило о введении военного положения и распорядилось, чтобы дамасское радио передавало исключительно военные марши.
Нури Сайд, премьер-министр Ирака, недавно бахвалившийся, что через две недели его армия возьмет Хайфу, послал на палестинский фронт лишь две тысячи солдат и офицеров.
Главнокомандующим этими войсками был назначен генерал, про которого сэр Алек Керкбрайд сказал, что это "невежественный идиот, не способный командовать даже взводом".
Аззама Пашу, прежде питавшего отвращение к войне, захватил всеобщий воинственный азарт.
— Это будет молниеносная война на уничтожение! предрекал он (еще много лет ему будут припоминать эту злосчастную фразу).
— О нашем вторжении будут говорить, как о побоищах монголов и о походах крестоносцев!
Ахмед Шукейри, один из первых помощников Хадж Амина Хусейни, четко определил цель войны как "уничтожение Еврейского государства".
В пять минут первого ночи 15 мая первая колонна Арабского легиона покинула свою базу и двинулась к Иордану. Проезжая по мосту Алленби, капитан Махмуд Русак, находившийся в головном джипе, пережил, по его словам, "самый волнующий момент в своей жизни". Он был уверен, что через две недели вернется по этому мосту в составе победоносной армии, наголову разбившей евреев и навеки похоронившей план раздела Палестины.
14 мая Бен-Гурион, как обычно, рано лег спать. Однако в час ночи его разбудил телефонный звонок: поступило сообщение из Нового света. Еврейскому лидеру сообщили, что Соединенные Штаты Америки официально признали новое государство.
Бен-Гурион понял, что этот жест будет огромной моральной поддержкой для еврейского народа. О своем намерении признать Израиль президент Трумэн официально объявил в Вашингтоне накануне в 6 часов 12 минут пополудни — то есть через двенадцать минут после того, как истек срок британского мандата на Палестину.
Не только это известие помешало Бен-Гуриону спать в эту ночь. Несмотря на яростные протесты Поли, жены Бен-Гуриона, в четыре часа утра в его спальню вторгся Яаков Янай, начальник отдела связи Хаганы, и попросил Бен-Гуриона выступить по радио для Америки, Сонный Бен-Гурион выбрался из постели и накинул пальто поверх пижамы, пока Поля подавала ему носки и ботинки.
Едва он начал свою речь перед тайным передатчиком Хаганы, как в небе над Тель-Авивом появились египетские самолеты.
Здание радиостанции задрожало от взрывов, которые были слышны и в микрофоне.
— Звуки, которые вы только что слышали, — сказал Бен-Гурион своим американским слушателям, — это взрывы первых бомб, сброшенных на новое государство в его Войне за Независимость!
Окончив речь, Бен-Гурион сел в машину и отправился в город.
Проезжая по улицам, он видел людей, выглядывавших из окон, и вспоминал лондонцев во время "Битвы за Англию"[11].
"Боятся ли они?" — спросил себя Бен-Гурион. Он увидел на лицах жителей Тель-Авива тревогу и озабоченность, но не страх и не отчаяние. Возвратившись домой, Бен-Гурион записал в дневнике два слова, в которых выразил то, что думал о своих соотечественниках:
"Эйле яамду. Такие — выстоят".
В то время, как семь арабских армий направлялись в Палестину, одна арабская армия двигалась им навстречу. Это были войска Фаузи эль Каукджи, которому — после того как он потерпел поражение — было приказано вывести свою армию за Иордан и распустить ее. По пути из Палестины Каукджи встретился с частями Арабского легиона, которые шли в Палестину, чтобы занять оставленные им позиции.
Западнее Иордана теперь оставались лишь две сотни ополченцев под командованием Гаруна Бен-Джаззи. Расположившись на холмах, окружавших поля и виноградники Аялонской долины, Бен-Джаззи надеялся держать под своим контролем самый важный участок дорог в Палестине. Здесь скрещивались пути, ведущие с юга, севера и запада. Здесь же пролегало шоссе, поднимавшееся через ущелье Баб-эль-Вад к Иерусалиму.
Здесь, в районе Латруна, с библейских времен решалась судьба Святого города. Здесь Иисус Навин приказал солнцу остановиться, чтобы успеть завершить битву и одержать полную победу над ханаанеями. Отсюда филистимляне нападали на евреев в эпоху Саула. Здесь Иехуда Маккавей начал войну за освобождение своего народа от гнета сирийцев. Здесь разгромил иудеев царь Ирод, и здесь стояли легионеры Веспасиана. Ричард Львиное Сердце построил здесь крепость, которую позднее, двигаясь на Иерусалим, разрушил Саладин. И здесь же девять веков спустя, в 1917 году, пруссаки и турки безуспешно пытались сдержать наступление генерала Алленби. И только то обстоятельство, что здесь стояли не арабы, а англичане, помешало Хагане сделать Латрунские холмы ареной операции "Нахшон".
Теперь, когда солнце Иисуса Навина поднималось над Аялонской долиной в первое утро Еврейского государства, отступление Каукджи предоставило Израилю блестящую возможность захватить долину, которая была воротами в Иерусалим.
В неярких лучах рассвета король Абдалла сидел на молитвенном коврике и, поглаживая одноглазую кошку — свою любимицу, беседовал с иностранным репортером.
— Что ж, — сказал он, — арабские страны объявили войну, и мы, естественно, вынуждены присоединиться к ним, но все мы совершаем ошибку, за которую придется дорого заплатить.
Когда-нибудь мы пожалеем, что не согласились на требования евреев. Мы вступили на неверный путь.
Король помедлил. Затем, еле заметно улыбнувшись гостю, он добавил:
— Если вы публично процитируете мои слова, я опровергну их и назову вас лжецом.
В Иерусалиме Хагану больше всего беспокоило отчаянное сопротивление Баджхата Абу Гарбие в квартале Мусрара у северо-западной стены Старого города. Окруженный со всех сторон, Абу Гарбие наотрез отказался покинуть квартал, в котором он родился. Однако никакие сражения в Иерусалиме в первый день еврейской независимости не повлияли так на исход борьбы за город, как сделанное евреями открытие, что Каукджи ушел с Латрунских холмов. Подразделение бригады "Гивати" Пальмаха, удивленное тем, что никто не ответил на пробный обстрел, начало осторожно продвигаться вверх по склону.
Никто не оказал им сопротивления. Через несколько минут они оказались в хорошо укрепленном британском полицейском форте, контролировавшем Иерусалимскую дорогу.
От полицейского участка бойцы бригады двинулись через рощу оливковых деревьев и кипарисов к Латрунскому монастырю траппистов. Там они подверглись яростному нападению — но не арабов, а сотен пчел из монастырских ульев. С опухшими от укусов лицами пальмаховцы благоразумно отступили в здание полицейского училища и радировали в Тель-Авив, что дорога, за которую они так отчаянно сражались, неожиданно оказалась свободной от неприятеля.
Генерала Глаба, пришедшего на смену Каукджи, Иерусалимская дорога мало заботила. Однако и у командиров Хаганы Латрун сейчас не вызывал большого интереса. Как выразился начальник штаба Израильской армии, новое государство в то утро напоминало "голую девушку, у которой для того, чтобы прикрыться, был только носовой платок". Игаэлю Ядину приходилось решать, что именно в первую очередь оборонять. В субботу 15 мая 1948 года молодой археолог был убежден, что наибольшая опасность грозит Израилю с юга.
Отказав Ицхаку Рабину, который просил усилить его измотанный Пятый батальон одним из батальонов бригады "Гивати", Игаэль Ядин приказал всей бригаде двигаться на юг навстречу армии Фарука. На несколько часов Латрун, покинутый и арабами, и евреями, остался совершенно пустым. Но пустовать ему предстояло недолго.
На расстоянии многих тысяч километров от только что созданного Государства Израиль, в номере отеля "Уолдорф Астория" в Нью-Йорке, небольшая группа друзей окружила постель больного Хаима Вейцмана. Старейший лидер сионизма, долгие годы боровшийся за создание Еврейского государства, был удостоен чести, которую по праву заслужил. Подняв бокал шампанского, секретарь Вейцмана Джозеф Линтон сказал: