я испугалась, что плыву не наверх, а двигаюсь вдоль поверхности. Но в этот миг я увидела яркие пятна света. Они хаотично двигались по поверхности воды, будто призывая меня к себе. Я сделала последний рывок, последнее усилие. И уже на грани отчаяния, понимая, что если сейчас не вдохну, то всё равно умру, я вырвалась на поверхность и сделала его, свой самый сладостный в жизни глоток воздуха. Он был так упоительно свеж, что я никак не могла надышаться им. Уже много времени спустя, когда я смогла спокойно вспоминать эту ночь и даже немного шутить на эту тему, я говорила, что воздух в бруклинских доках самый свежий и сладкий, другого такого нет во всём мире.
Я заметила, что дождь почти закончился, гроза уходила из Нью-Йорка. Я совсем обессилела и могла только держаться на воде. Но сверху меня заметили. Я услышала голоса, кажется, возгласы были радостными. Люди суетились, бегали по причалу, эти люди были такими хорошими, такими родными, они хотели мне добра. Кто-то бросил мне спасательный круг, и я ухватилась за него из последних сил. Даже не знаю, как я сумела так долго продержаться на воде без посторонней помощи. Я ведь практически не умею плавать. Когда мы со Славиком были на Кипре, я не заходила в воду по двум причинам: я боялась акул и боялась утонуть. Славик смеялся надо мной. Точнее подтрунивал, тогда ещё по-доброму, тогда он ещё меня любил. Или нам обоим так казалось.
Когда спасатели подняли меня на катер и накрыли термоодеялом, я почти мгновенно уснула. Не знаю, как такое могло случиться, но проснулась я уже в машине. За рулём сидел Майкл и то и дело поглядывал на меня, будто сомневаясь в моей реальности.
– С возвращением, Лили, – ласково сказал он и улыбнулся.
Ух ты! А он красивый. То ли агент Фэйссобер успел похорошеть, пока я каталась с Русофобом, то ли у меня изменилось восприятие. Я ничего не отвечала ему, просто смотрела. Слова были не нужны, ведь я несмотря ни на что сумела остаться в живых.
18 августа
Лафайет стрит
2.44 (глубокая ночь)
Я поняла, что Майкл привёз меня к себе домой, только когда уже зашла внутрь и заметила, как по-хозяйски он здесь себя ведёт.
Я сидела на диване в гостиной, завернувшись в термоодеяло, пока Майкл суетился на кухне. Кофе у него получился вкусным, кажется, он добавил капельку алкоголя. «А может и несколько капелек», – подумала я, почувствовав, как внутрь меня проникает и растекается там ароматное тепло. Он принёс мне свою футболку и боксеры и показал, где находится ванная, открыл шкафчик с полотенцами, а затем деликатно удалился.
Я понюхала шампунь, одобрила аромат – пахло Майклом. Затем скинула одеяло и бельё и забралась в душевую кабинку.
Я пыталась смыть с себя этот ужасный долгий день, намыливалась снова и снова, но он не хотел уходить. Тогда я поняла, чего мне не хватает здесь и сейчас.
– Майкл, – позвала я. Из-за шума льющейся воды он не услышал. Поэтому я закрутила кран и снова позвала, уже громче:
– Майкл!
Он забежал в ванную и остановился, увидев меня обнажённую в душевой кабине. Он стоял и сквозь мокрое стекло смотрел на меня. А я смотрела на него. Ну, же пойми, как мне плохо. Мне нужно твоё тепло, мне нужна твоя близость. Но он всё ещё стоял у двери.
– Я не хочу быть сейчас одна, – сказала я, надеясь, что это не прозвучало слишком жалко.
Он начал медленно двигаться ко мне, будто давая мне возможность передумать. Майкл подошёл вплотную к кабинке. Всё это время мы не разрывали зрительного контакта. Он всё ещё медлил, хотя его желание уже стало заметным. Поэтому я первая прижалась к нему и поцеловала.
Спустя несколько мгновений он отстранился и посмотрел мне в глаза.
– Я не могу воспользоваться твоим стрессовым состоянием, не хочу, чтобы ты потом жалела. – он давал мне возможность передумать.
Но я не хотела передумывать.
– Я не пожалею, – с вызовом посмотрела на него. Какие же эти мужики глупые, ну ничего не понимают.
– Я так не могу, – он сделал шаг назад и закрыл дверцу кабинки прямо перед моим лицом.
Моя карьера соблазнительницы завершилась, не успев начаться.
Я быстро ополоснулась и замоталась в полотенце. Настроения не прибавилось, скорее наоборот, я испытывала лёгкое раздражение. В голову лезли фразы «да как он смеет», «да что он о себе возомнил» и так далее в этом же роде.
Из ванной я вышла насупленной и готовой бороться за свои физиологические потребности. Майкл ждал меня за дверью. Я не успела ничего ему высказать.
– Пойдём, – он взял меня за руку и повёл в спальню.
Возле кровати он взял руками моё лицо и легонько поцеловал в губы.
– Всё будет хорошо, – он приподнял одеяло, приглашая меня в свою постель.
Я с вызовом сбросила полотенце и встала напротив него. Его глаза потемнели. Мне нравилось, как Майкл смотрел на меня. Я знала, что была близка к своей цели. Оставалось совсем немного. Чуть-чуть подтолкнуть его. Я сделала шаг к нему навстречу и облизала губы, приоткрывая рот и глядя прямо в его тёмные от сдерживаемой страсти глаза.
Он не сможет долго бороться и со мной, и с собой. Потому что он тоже хотел. И я ощутила торжество в тот миг, когда он сдался.
Майкл сделал два шага и, подойдя ко мне вплотную, схватил за волосы. Подбородок задрался вверх, обнажая шею. Я застонала в предвкушении. А Майкл впился в мои губы, глотая стон.
Он не был нежен со мной. Но если он хотел таким образом наказать меня за собственную слабость, то сильно просчитался. Каждое его движение, каждое касание отдавалось во мне внутренней дрожью. Я не могла дождаться момента, когда он наконец сделает меня своей.
Это было так нужно мне сейчас. Совершенно необходимо. Быть чьей-то. Чтобы кто-то во мне нуждался так же, как и я в нём.
И Майкл дал мне это почувствовать.
Лафайет стрит
10.26
Первым, о чём я подумала, проснувшись, было то, что я не позвонила Константину Петровичу. Вторым, почему я не позвонила. А третьим то, что произошло ночью в ванной, точнее после ванной. Я чувствовала смущение и неловкость за своё поведение. Ещё бы, так бесстыдно предложить себя мужчине. Это не то, о чём захочется вспоминать в старости. И как мне теперь себя с ним вести? Что он теперь думает обо мне?