Он просто говорил. Ласково, успокаивающе. Не касался ее, и это было хорошо — после обманчиво-сладких объятий Валика, после омерзительных лап гопников.
Он был очень, очень хороший. Такой, как нужно. У Алены кружилась голова.
— Я, наверное, схожу с ума, — прошептала она, — но… кажется, я люблю вас.
Мебель в комнате была обшарпанная, обои страшненькие, и Алене это мешало. Стыдно. Приводить мужчину… такого вот… единственного, настоящего… к себе в дом, а здесь никакого уюта. Пусть чисто, убрано, но все равно. Она хотела делать ремонт, почему же не сделала до сих пор?
— Неважно, — сказал он, непонятно, о чем, — Аленушка, это совсем неважно.
— Вы чаю хотите? — она так и не могла начать называть его на "ты".
— Нет. Все потом. Давай сначала разберемся с памятью.
Он выложил "это" на стол. "Это" оказалось блестящей небольшой коробкой. Без кнопок, рычажков, вообще без ничего, и будто обернутой в фольгу.
— Только ты присядь, — сказал он, взял ее за плечи. Это не было неприятно — даже наоборот. Даже очень наоборот. Мужчина мягко усадил ее в единственное кресло. Потом провел пальцами по блестящей коробке.
— Работает, — пояснил он, — подожди несколько минут.
— А что с моей памятью? — слабым голосом спросила Алена, — я ведь тогда забыла совсем немного. Антероградная амнезия. Только то, что было после травмы. Детство я помню… правда, как-то плоховато. Но это, наверное, у всех так.
— Нет, не у всех, — сказал мужчина. Вдруг на Алену накатило.
Блестящая, как фольга, сверкающая волна катилась на нее, упала сверху, подняла и понесла. Алена перестала что-либо соображать, перестала думать, она слилась с этой волной, она сама была волной, и потом, когда отхлынуло — она схватила кончиками пальцев ноющие виски — все вокруг изменилось.
Ее зовут Алейн. Алейн Бинар Льолена. А первое ее, земное имя — Алевтина Кузьмина.
Его зовут Дьен. Дьенар Мелл Трицци. Трицци — означает Молния.
Почему-то первое, что пришло в голову — это их первая встреча. Как она увидела Дьена в первый раз. Он был ее наставником. Тогда она этого еще не знала. Лежала, улыбаясь от того, что больше не больно. Не болит живот. И какой-то человек — не понять, барин, что ли, а может, доктор — смотрит на нее так ласково и хорошо…
Говорят, в наставников часто влюбляются. И наоборот — мужчины влюбляются в наставниц. Наставник олицетворяет для тебя самое прекрасное — переход от полной страданий человеческой жизни к жизни тайри.
Но это часто и проходит. Почти никогда не переходит в канри. У Алейн вот — перешло.
— Почему же ты не пришел раньше, — прошептала Алена, — вы же могли его спасти. Перенести керу в другое тело, с нормальными хромосомами…
И тут же вспомнила — почему. И Дьенар ответил ей.
— Детка моя, это же было условием. Помнишь… До двадцати шести лет. Никаких вмешательств.
— Как ты это выдержал? — спросила она после паузы. Дьен чуть качнул плечом.
— Я многое могу выдержать, — ответил он. Алейн заплакала.
— Я бы не смогла.
… все эти годы. Видеть все ее — пусть небольшие, сравнительно мелкие — беды, неприятности, боль. Рождение и смерть Дениски. Валика. Валика в лошадиных дозах. Разбитые коленки, несправедливые двойки, сломанное на тренировке предплечье и сорванную на ней чью-то злость и усталость. Тяжелую ангину, свекровь, аппендицит, тех подонков в поезде, которые едва не изнасиловали ее… Все это видеть, не только видеть — чувствовать вместе с ней. И ни разу — ни разу! — не вмешаться. Даже когда умирал Дениска. И его можно, ведь можно было спасти… Можно — и нельзя. Потому что пятнадцать лет — это крайний срок реадаптации. Это минимум. Меньше просто невозможно. Если бы это произошло раньше, ей просто пришлось бы вернуться.
Слишком многое поставлено на карту.
— Ничего, девочка, — сказал он, — все хорошо. Все будет хорошо.
И обнял ее. И тогда Алейн вдруг поняла — все действительно хорошо. И хотя то, что ей предстояло — совсем не радовало и не сверкало радужным счастьем — теперь все будет иначе. И она обняла Дьена и приникла губами к его губам.
Вот этого, оказывается, она ждала.
Вот так это должно быть.
И ведь какая-то часть памяти дремала в ней, в этом чужом, украденном теле — она помнила, как это бывает.
…Они лежали на раскинутом диване, укрытые уже одеялом, притиснувшись, вжавшись друг в друга. Они так долго жили друг без друга, что теперь невозможно было оторваться ни на миг.
Тем более, времени оставалось немного.
— Что с этой девочкой? — спросила она, — с Аленой?
…Наблюдатель-тайри, работавший фельдшером в лагере, просто выжидал удачного момента. И он представился — удачнее некуда. Маленькая сорвиголова полезла на чердак и умудрилась разбить голову. Операция потребовала всего нескольких секунд. Он заменил керу. Настоящая Алена Маркова лишилась тела и была заключена — бессознательно — в узкую блестящую коробку. Сознание Алены, ее личность и память, были отправлены на далекий Тайрон. Алейн Бинар Льолена, будущий резидент союза Тайри на Земле, была внедрена в тело маленькой девочки, Алены Марковой. Память Алейн — память ста двадцати земных лет жизни — удалена и сохранена в приборе.
Алейн должна была расти на Земле — без памяти тайри. С прочно уснувшими способностями тайри. Обыкновенной девочкой, такой же, как все. Разве что более романтичной, более озорной — такой была Алена Маркова раньше. Ведь и эта девочка обладала редчайшей мутацией тайри. По прогнозам, правда, инициация Алены вряд ли должна была стать успешной. Она обладала слабой защитой и скорее всего, умерла бы при инициации. Но Алена могла преодолеть парсеки пространства. Ее керу можно было вывезти на Тайрон.
— На Тайроне, — Дьен помолчал, — Алене создали аналогичное тело. Конечно, потеря родителей, привычного окружения дались ей тяжело. Но воспитатели, в семье которых она жила, быстро справились с задачей. Алена счастлива. Сейчас она стала психологом-исследователем. Прогнозы на инициацию сейчас положительные!
— Ух ты, значит, она станет тайри!
— Да, но только лет в девяносто. Для Тайрона это минимум, ты же знаешь.
Он помолчал и сказал.
— Это твое тело нужно инициировать. Ты не чувствуешь меня, не слышишь. Это все еще тяжело… Я заберу тебя на орбиту. Через несколько часов придет челнок.
Алейн не ответила. Она думала о девочке, украденной у родителей. О маме. Женщине, которую считала родной мамой — и которую, на самом-то деле, подло и бессовестно обокрали. Отобрали родную дочь. Да, она никогда об этом не узнает и не поймет, но что это меняет?
— Это было решено Глобальной Сетью, Алейн.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});