– Варвара! Остаешься помогать Августине Тихоновне! Отряд! Вперед шагом марш!
Детдомовцы попылили дальше по дороге, оставив на обочине одну девочку.
Варя молчала, не глядя на воспитательницу.
– Ты, Варя, поможешь мне воды принести? А то я боюсь, они грязного гороха наедятся.
– А где здесь вода-то? – не поднимая глаз, буркнула Варя.
– Я знаю места.
Августина что-то сказала колхозной бригадирше, та кивнула и осталась с детьми. Августина направилась через овражек к лесу, где был когда-то колодчик – со срубом и берестяным ковшиком. С собой у нее была небольшая фляга и глиняная крынка. Варя молча следовала за женщиной.
Колодчик оказался на месте, и даже ковшик сохранился. Не все про него знали.
Вода в колодце была чистая и холодная. Воспитательница набрала флягу, напилась сама и дала девочке.
Варя выглядела настороженной. Она то и дело вопросительно взглядывала на Августину, а потом не выдержала:
– Ну, чего позвали? Говорите уж.
Ася передала ей крынку, сама взяла флягу. Пошли назад.
– Скажи мне, Варя, зачем ты взялась в привидения играть? Только честно.
– А вам-то что?
– Если спрашиваю, значит, есть что. Ты мне интересна.
– Врете вы все. Никому я не интересна.
– Не вру.
Варя посмотрела на нее пристально. Поправила крынку.
– Чем это я вам могу быть интересна?
– Ты мне напоминаешь одного очень близкого мне человека. Даже двух.
– Кого это я вам могу напоминать?
– Ты ответишь на мой вопрос, я отвечу на твой.
– Ну хорошо. Я пугаю их, потому что они трусы.
– Кто? – растерялась Августина.
– Пионеры. Пятый отряд.
– Так. Ты пугаешь конкретно пятый отряд. Как я сразу не догадалась…
Августина поставила флягу на землю. Они уже почти пришли – сквозь пропись молодых берез было видно поле и мальчиков, потихоньку набивающих карманы горохом.
– Ты разве сама не была пионеркой, Варя?
– Была! – Крынку поставила на землю, едва не разбила. – Была! Только меня исключили! Ведь в пионеры принимают только хороших! Смелых! Решительных! Правильных! А я – дочь врага народа. Пока моя мать была в коммуне, я была достойна звания пионерки. А когда коммуну закрыли, я стала недостойна. – Варя повернулась к ней и посмотрела сузившимися от боли и обиды глазами: – А я не изменилась! Я осталась, какая была, понимаете? За что меня исключили? За что?!
Ася не знала, что сказать. Она вообще не должна была затевать этот разговор. Она не предполагала, какие раны вскроет. Или – предполагала?
– Это неправильно. Понимаете? Здесь, в детдоме, один пионерский отряд. И в него выбирают лучших. А разве они лучшие? Да пускай они сопли прежде научатся утирать! А то в любые сказки верят.
– Ну тебе уже и по возрасту в пионеры поздно. Нашла о чем горевать, – как могла, утешила Августина.
– Поздно… Меня и в комсомол не примут. Меня теперь никуда не примут! Понимаете? У меня биография… неподходящая.
Августина покачала головой:
– Не понимаю. Разве это так уж важно – быть в организации? Человек неповторим. Он сам по себе ценность. Тебе непременно надо ходить строем и разговаривать лозунгами? Никогда этого не понимала…
Сказала и тут же подумала: «Что я говорю! Зачем я ей это говорю?»
– Вы не понимаете. Сразу видно, вы – дама. Дореволюционная вы, Августина Тихоновна.
– А разве так уж плохо – быть дамой? Не ходить строем, не подчиняться приказам, думать своей головой?
– Какая-то вы странная. Говорят, вы в Гражданской войне участвовали…
– Было. Ну и что?
– Вы за советскую власть кровь проливали, а не поняли, что красный флаг, и пионерский галстук, и клятва, и «Интернационал», это… это…
У девочки на глаза вылезли слезы. Она не могла говорить.
Она глубоко вздохнула, усилием воли заставила голос скрыть дрожь и продолжала:
– Только в комсомоле можно со всеми в едином порыве, понимаете? Можно жить по-настоящему, строить коммунизм. А теперь я – на обочине. Я как Чернушка-беспризорник, который карманником в Ярославле был. Только ему в комсомол и не надо. А я по-другому жизни своей не представляю. Я в коммуне родилась, нас называли – дети революции. Считалось, что у нас в коммуне настоящий коммунизм. И в один момент все кончилось.
– Ничего не кончилось, – механически возразила Августина. Она была поражена. Она ожидала чего угодно, но не этого. Тоски о матери – да. Но слез по утраченной пионерии? Ей нужно было собраться с мыслями. Она поняла, что не готова к разговору с Варей.
– Одно я тебе скажу, Варвара: неправильную линию поведения ты выбрала. Пятый отряд оставь в покое, они не виноваты. Узнают в учительской, что твоих рук дело, окажешься в карцере, а не в комсомоле. Докажи, что ты достойна, и тебя примут. Не смогут не принять.
– Меня даже в кружок не принимают, – упрямо шмыгнула носом Варя.
– В какой кружок? – не поверила Ася. – Не может быть.
– В военный. Взяли одних парней.
– Ты девушка, – напомнила Августина. – Будущая женщина. Неужели ты хочешь стрелять и бегать по пересеченной местности?
– Хочу!
– Ну хорошо. Я поговорю с Федором Николаевичем.
– Правда?
Неподдельной радостью блеснули глаза девушки. Она подхватила крынку и вперед воспитательницы побежала к полю. Ася задумчиво шла следом.
После обеда она вошла в читальный зал и сразу увидела – шкафчик с пособиями открыт. Утром он был заперт на ключ, она это точно помнит.
Открыла шкафчик – бинты, жгуты и другие вещи лежали совсем не так, как раскладывала обычно она. Сомнений не оставалось – в ее шкафу произвели обыск. Совершенно откровенный обыск.
Напряженная от звенящего внутри возмущения, она вышла в фонд, где среди стеллажей маячил Слава.
– Слава, вы видели, кто… рылся в моем шкафу?
– Слепцова вместе с Нюрой. Кому еще?
– Что? Сломали замок… Что за необходимость, нельзя было дождаться меня?
Слава огляделся и нехотя объяснил:
– Простыню искали. Нюра утверждает, что вы спрятали. Больше некому.
Августина немедленно направилась в учительскую:
– Тамара Павловна, объясните, пожалуйста, на каком основании вы устроили обыск в моем шкафу?
– Ну, положим, искали не только у вас… Мы всю библиотеку просмотрели, должна же была куда-то деться эта простыня? А что же вы так волнуетесь, дорогая моя? Не нашли же?
– А если бы нашли? Арестовали бы меня? – спросила Августина, белея от возмущения. – Разве это в ваших полномочиях?
– Мои полномочия вам покоя не дают? – вдруг взвилась Слепцова. – То-то я смотрю, вы коллектив против меня настраиваете!
– Это неправда.
– Правда это или неправда, Августина Тихоновна, только я вас предупреждаю – узнаю, что вы покрываете виновного, на лояльность с моей стороны не рассчитывайте.