из источников о некоей «гречанке, родом сирофиникиянке»[452].
Несмотря на однотипность общего направления развития этнополитических общностей, возникших в империях Александра и Цинь Шихуана, их конкретные судьбы существенно отличались в силу того, что история объединявших их политических общностей сложилась по-разному. Империя Александра распалась вскоре после его смерти; падение Цинь не привело к восстановлению раздробленности, и на ее обломках была создана империя Хань. Длительное существование единого централизованного государства стало в Древнем Китае важным фактором консолидации численно преобладающего этноса — древних китайцев. Этот процесс находит отражение, в частности, в новом самоназвании этой этнической общности.
Только в условиях сохранения политического единства империи могли произойти те изменения в значении термина «Срединные царства», которые прослеживаются в последние века до н. э. Теперь это словосочетание начинает употребляться для обозначения империи Хань и приобретает вследствие этого значение «Срединное государство».
Правда, многие конфуцианские авторы и в ханьское время продолжали употреблять этот термин по-старому, т. е. обозначали им территорию прежних древнекитайских царств, составившую основу империи до начала завоевательных походов. В этом плане они нередко противопоставляли земли бывших «Срединных царств» новым «пограничным округам», основанным Цинь Шихуаном и У-ди. В таком понимании термина он фактически отождествлялся с «внутренними округами». В число их не входили, в частности, ни округ Лэлан на Корейском п-ве, ни территории на северо-западе страны, ни даже земли севернее столицы[453].
Вместе с тем несомненно, что, скажем, в утверждениях о том, что «со всех четырех сторон Срединное государство имеет заставы и крепости»[454], имеется в виду вся территория ханьской империи. Синонимом понятия «империя Хань» словосочетание «Срединное государство» является и в том случае, когда в источниках упоминаются «печати Срединного государства»[455] — официальные символы власти, вручавшиеся ханьским императором вождям племен, признавших вассалитет.
При этом процесс консолидации древнекитайского этноса приводит к тому, что образное название империи («Срединное государство») становится исходным понятием, производным от которого было новое этническое самоназвание — «люди Срединного государства».
Иногда этот термин употребляется в ханьское время в своем исходном значении, не имея специфически этнического смысла. Так, Бань Гу утверждает, что «рельеф местности и занятия [людей в землях] сюнну отличаются от Срединного государства. Лошади Срединного государства уступают в способности подниматься на горные кручи и спускаться с них. Всадники Срединного государства уступают в способности скакать и стрелять из лука в теснинах и ущельях. Люди Срединного государства уступают в способности переносить дождь, ветер и усталость, голод и жажду»[456].
Однако в источниках ханьского времени мы можем найти бесспорные примеры употребления термина «люди Срединного государства» в качестве этнонима. Приведу один из них.
Некто Чжао То был в свое время циньским чиновником в округе Наньхай. После начала антициньского народного восстания он решает порвать с империей и объявляет себя ваном «южных юэ». Постепенно переняв обычаи своих подданных, Чжао То уже почти ничем не отличался от них. После воцарения ханьской династии к Чжао То был отправлен посол с целью склонить правителя «южных юэ» к лояльности в отношениях с Хань. Чжао То принял посла, будучи одетым на «варварский» манер и сидя «по-варварски». И вот оказалось, что главным доводом, позволившим ханьскому послу добиться желаемого, явились его слова, обращенные к Чжао То: «Но Вы же человек Срединного государства!». «Я так долго жил среди варваров, что совершенно забыл о правилах этикета», — промолвил Чжао То и сел так, как это было принято у древних китайцев[457]. Контекст не позволяет в данном случае предполагать здесь употребление словосочетания «человек Срединного государства» в его обычном, нетерминологическом значении: ханьский посол напоминал Чжао То лишь о том, что, не будучи жителем империи Хань, тот был все же древним китайцем.
Правнук Чжао То, продолжатель династии правителей «южных юэ», как-то раз отправился в столицу Хань и женился там на девушке из Ханьданя, которую увез с собой. Ближайшее окружение юэского монарха называло его жену «человеком Срединного государства»[458], имея в виду не то, что она была подданной ханьского императора, а лишь ее этническую принадлежность. В других случаях термин «люди Срединного государства» выступает в одном ряду с другими этнонимами, например, с названием племен ухуань[459]. Поскольку древние китайцы стали обозначаться термином «люди Срединного государства», древнекитайский язык также нередко называется «языком Срединного государства», хотя авторам, употреблявшим это выражение, было хорошо известно, что население империи лань говорит на различных языках[460].
С таким экстраэтническим фактором, как существование централизованного государства, непосредственно связано появление и другого основного самоназвания древних китайцев эпохи Хань. Подобно тому, как один из компонентов первоначального этнического самоназвания древних китайцев восходил к названию прежней династии («ся»), так в ханьском Китае потомки «хуася» стали называть себя «цинь».
Излагая подробности похода ханьских войск на Фергану, Сыма Цянь сообщает, что во время осады города там оказались «люди цинь», которые умели рыть колодцы и тем обеспечили обороняющимся запас воды[461]. Под «людьми цинь» здесь подразумеваются перебежчики из ханьской армии, т. е. древние китайцы, а вовсе не «подданные империи Цинь», которой к тому времени давно уже не существовало.
Употребление этнического самоназвания «цинь» отмечено и в недавно открытых документах из района Цзюйяня, где в ханьское время существовали пограничные крепости. В одном из этих текстов встречается выражение «цинь ху» («ху» — обычное в эпоху Хань название «северных варваров»). Авторы отчета о раскопках интерпретируют данное словосочетание, как термин «ху» с определением «цинь», полагая, что речь идет о «варварах, переселившихся в эти места в эпоху Цинь»[462]. Сопоставление с другими источниками говорит против этого толкования. Достаточно сослаться на текст ханьской купчей крепости на землю, в которой мы также находим словосочетание «цинь ху». Речь там идет о том, что некто Фань Ли-цзя, покупая землю у Ду Гэ-цзы, оговаривает ответственность последнего в случае, если кто-нибудь в будущем предъявит свои права на этот земельный участок, «кем бы он ни был — чиновником или простолюдином, цинь или ху». Слово «цинь» является в этом случае не определением к «ху», а сопоставляется с ним. Для Фань Ли-цзя не важно, кем будет этот возможный претендент на право владения землей — чиновник или простолюдин, древний китаец или варвар. Такое соположение терминов сходно с противопоставлением «эллинов» и «варваров» в тексте Херсонесской присяги (начало III в. до н. э.), где говорится: «Из… территории, которой херсонесцы управляют или управляли, ничего никому не предам, ни эллину, ни варвару»[463]. Этническое самоназвание «цинь» вошло в язык соседних народов в качестве этнонима для обозначения китайцев, и от