Читать интересную книгу Два ледокола: другая история Второй мировой - Владимир Новоженов

Это ж добровольно заточить себя в одиночную камеру в тобою же построенной тюрьме. Архангельские мужики смеялись, что потому Аркадьевич не смог их выселить на хутора, что бабы воспротивились — им там не с кем было бы сплетничать…

Можно возразить — мол, а как же американский фермер?!

Отвечу.

Ему, во-первых, было легче работать в своей американской глубинке.

Ну, оно понятно, когда среднегодовая температура на твоем ранчо +15 градусов по Цельсию. А вот среднегодовая температура на просторах России — только МИНУС 5,5 градусов! Как выяснили замеры, есть только одна страна с худшим для сельского хозяйства климатом — Монголия!

Наверное, поэтому и мы, и монголы были со своей конницей в Берлине! А вот немцы — в Москве и в Улан-Баторе — нет… (…ну шучу я опять…)

Несравненно и в связи с этим лучше американские пути сообщения.

Осталось у фермера в Айове свободное время, а оно оставалось, сел он вечерком на своего мустанга и маханул за десять километров в местный салун пивка попить да и от жены отдохнуть…

А его благоверная, соответственно, при быстро появившейся на просторах Айовы стиральной машине тоже могла сесть в свою прогулочную коляску и мотануть к соседке-подруге…

В России это совершенно не принято.

И не потому, что мы не любим отдохнуть от жен и выпить пива.

Просто летом, когда дороги в целом приемлемы, надо вкалывать в поле с утра и до ночи. Ну а зимой, когда вроде время есть, по сугробам, в метель да мороз в минус пятнадцать — поехать на санях за десять километров пиво попить!

Я Вас умоляю…

Ну а наши сельские женщины долго еще не увидят стиральной машины и микроволновой печи..

В деревне же, где дома стояли друг от друга метрах в 20, хозяйка всегда находила время забежать зимой на часок к соседке посудачить и излить душу, послушать местные и не очень местные сплетни, одновременно не выпуская из поля зрения свой дом и двор, и чем занимается ее мужик, ее дети, и не разбрелся ли скот…

На столыпинском хуторе такое невозможно.

Ну, опять скажете: а вот шведы, финны, у которых климат тоже с морозом.

Живут же на хуторах!

Что я могу ответить — только шуткой Андрея Паршева «…ну вот пить, как шведы, мы научились, а вот молчать, как финны, — нет!..»

А если серьезно, то климат густонаселенных частей Швеции и Финляндии несравненно мягче зимой, чем, скажем, в русском Орле.

Среднегодовая температура всей Финляндии все же ПЛЮС 1,5 градуса Цельсия, что дает возможность в соседке Швеции разводить виноград. Да и урожаи там зерновых не хуже, чем в Англии — 80 центнеров с одного гектара… Гольфстрим, понимаешь, однако… Посему, климат сих широт вполне сравним с эстонским. А вот в Эстонии хуторов тьма!

Есть у русских мужиков и чисто экономический антистолыпинский довод.

Как Вы уже понимаете, самые тяжелые по напряженности сельскохозяйственные работы приходились на весну и вторую половину лета. Зимой работы было очень мало, и многие крестьяне занимались отхожими промыслами, добавляя к копейкам, заработанным на земле, копейки, заработанные извозом или на фабриках. Работы зимой было мало, но она все же в хозяйстве всегда есть. И если на столыпинском хуторе жил только один мужчина, ему кинуть хозяйство и уйти на зимний промысел непросто.

Другое дело — если это в деревенской общине. Там всегда оставались мужики, которые могли завести дрова, сено не только себе, но и соседям. То есть в деревне, теряя на производительности труда на переездах летом к своим участкам, выигрывали на добавочных доходах от промыслов, и в целом для крестьянской России было выгоднее, чтобы ее население работало круглый год.

Были и другие проблемы: как посылать детей в школу за 5–6 километров в пургу и распутицу; кто окажет помощь, случись со здоровьем несчастье?

Но главное в другом. Для крестьянина земля сама по себе как товар ценности не представляла. Подлинная ценность, подлинный товар — это урожай. А земля — один из инструментов для его достижения. Доход крестьянина, его материальная заинтересованность — в урожае, а чья земля — личная али государева — не важно.

Как не важно рабочему, на чьем станке он, собственно, точит болты — на его личном, хозяйском или государевом. Вот ежели он получает за болт червонец — это хорошо, это греет в работе, а ежели всего рупь, то толку с того, что станок личный… Головной боли только больше…

Простая русская идея, о которую сломали себе головы и лучшие бойцы Белой гвардии, и государственники типа Петра Столыпина, и специалисты по внешнему подрыву Советской власти — типа Сиднея Рейли, состоит только в том, что лично тебе может принадлежать только то, что ты сам своими руками сделал.

Землю вот ты не делал, она Божья, и сама идея личной ли, частной ли, корпоративной собственности на то, что ты-он-они НЕ ДЕЛАЛИ — для русского крестьянина была крамольной.

Даже эмигрировавший из ленинской России Николай Бердяев в середине 30-х годов писал:«.. русскому народу всегда были чужды римские понятия о собственности. Абсолютный характер частной собственности всегда отрицался. Для русского сознания важно не отношение к принципу собственности, а отношение к живому человеку. И это, конечно… более христианское сознание»[49].

Это христианское сознание было четко выражено и в самом строении крестьянской общины. Русские крестьяне никогда не жили отдельно друг от друга, а вернее сказать, много сот лет жили вместе, общинами, и именно эти общины они называли «мир».

Русская крестьянская община не имела над собой никаких законов высшей власти, кроме очень узкого их списка:

— необходимости три дня из семи в неделю отработать согласно государеву указу урочное время на дворянина для обеспечения возможности, в свою очередь, дворянину в военной и государственной службе царю-батюшке;

— уплаты общиной государевой подати;

— рекрутской повинности общины для поставки государству защитников Отечества.

Всё!

В остальном народ общины управлял собою сам.

И принципы управления и строительства крестьянского общинного дома могли быть основаны только на одном фундаменте — справедливости.

Община формировалась по принципу семьи, но без конкретного отца во главе. «Отцом» было общее собрание общины — коллективный орган ее управления. Это собрание — не было собранием представителей, каждый член общины автоматически был членом этого собрания, и голос его был настолько весом, что подобное не могло и присниться соседям Владимира Богдановича — сэрам и пэрам древнейшего британского парламента.

Ни один член крестьянской общины не мог быть исключен из нее ни при каких условиях. Родился в общине либо же ты был принят в нее — ВСЁ!.. нет силы, способной тебя из нее выдворить. Кроме, конечно, твоей собственной глупости…

Если в обычной семье отец мог отделить от себя сына, отдав ему равную и для всех других долю имущества, то вот в общине ровно наоборот — ее член мог уйти из нее только добровольно, но ничего из коллективного общинного имущества ему не причиталось.

Тем не менее и тот и другой принцип сохраняли справедливость, но только в разных условиях. И в семье, и в общине человек был уверен: какие бы новые веяния ни овладели его отцом или общиной, никакой несправедливости лично с ним не произойдет.

Из принципа семьи вытекал и другой принцип, или особенность, — община весьма пренебрежительно относилась к «священному праву» личной собственности вообще и к личной собственности на землю в особенности.

В семье не может быть у кого-либо какой-то личной собственности на то, благодаря чему вся семья существует. Возможна только общая собственность, и земля должна находиться в распоряжении только тех, кто ее в состоянии обрабатывать.

Наконец, решение на собрании общины могло быть принято только единогласно. Община не утруждала себя подсчетом голосов. Если был хотя бы один несогласный, решение не принималось.

Сие совершенно неприемлемо для всех древних и современных форм парламентаризма. На таком принципе ни один парламент мира не сможет работать и не примет ни одного решения.

Вот ведь какая засада, Владимир Богданович!

Особенно если вспомнить, например, современный парламент РФ, где его члены не то что о единогласии не могут помышлять. Они даже на работу свою могут месяцами не ходить, перепоручив право своего голоса некой тетеньке или дяденьке, дежурно шмыгающих между пустых депутатских мест… и засовывающих электронные карточки для голосования чохом за всех «прогульщиков»…

И это видит вся страна….

И даже Вы, тов. Резун, — из далекого Бристоля…

Вот это и есть логичное вырождение парламентской системы, но по-русски.

Ну что бензин-то по Москве-то жечь и туфли топтать, кады один ляд, чтобы протащить фракционное решение — лично мое мнение для этого не нужно. Меня в парламент ввели не умом блистать, а фракционную работу усиливать. Как и на что — не моя забота. На то есть лидер фракции. Пущай у него башка болит. А мне зафиксируйте мои привилегии народного избранника.