Читать интересную книгу Жизнь и смерть генерала Корнилова - Валерий Поволяев

Главную опасность представляли хунхузы: не было недели, чтобы они не совершили налёта на какую-нибудь станцию или удалённый посёлок. Ножи и пистолеты хунхузы пускали в ход не задумываясь — сопротивления они не любили и всякую попытку воспротивиться пресекали жестоко.

От налётов хунхузов голова болела не только у Мартынова, но и у самого генерал-лейтенанта Хорвата[24], управляющего КВЖД. Кстати, по имени управляющего всю территорию отчуждения дороги называли Хорватией, этакой отдельной страной.

Подчинённые едва ли не каждый день сообщали об этом генералу:

   — Дмитрий Леонидович, знаете, как в народе величают подведомственные вам земли?

   — Как?

   — Хорватией.

Поначалу Хорвату это нравилось, потом надоело, и однажды он рявкнул во всё своё генеральское горло — так, что седая, хорошо расчёсанная лопата его роскошной бороды разом превратилась в кучу лохмотьев, схожих с несколькими пучками небрежно надерганной пакли:

   — Перестаньте!

С этого момента регулярные доклады управляющему о «стране Хорватии» прекратились.

Первым делом Корнилов познакомился со штабным журналом, где фиксировались все происшествия от станции Маньчжурия до Пограничной, от Куанчэнзы до столицы «Хорватии» Харбина.

Происшествий этих было зарегистрировано не менее двух тысяч, и все они походили друг на друга, словно действующие лица работали по одному сценарию.

Снежной ноябрьской ночью банда хунхузов напала на фанзу, занимаемую китайскими железнодорожными рабочими, «красные бороды» разбили прикладами винтовок дверь и окна, в поисках денег и еды расколотили несколько ящиков, ранили двух китайцев, забрали вещи, 139 рублей ассигнациями и ушли. Прибывшая группа солдат пограничной стражи ринулась за бандитами в тайгу. Из одиннадцати человек, участвовавших в нападении, пятеро были арестованы.

3 том же месяце, уже в самом конце, банда хунхузов из пятидесяти человек напала на деревню Ляочудя, расположенную в тайге, в восьми километрах от станции Аньдя, захватила нескольких рабочих и угнала их. На помощь была выслана учебная команда Заамурского конного полка. В тайге конники настигли шайку. Двух человек убили, остальные ушли. Освободили шестерых китайцев, доставили их домой, в Ляочудю... Двое солдат из учебной команды были ранены, их увезли в лазарет города Харбина.

И так далее.

Что ни страница журнала, то сообщение о налётах хунхузов, угоне людей, скота, грабежах. Особенно любили «красные бороды» нападать на разных управляющих — у тех всегда имелись деньги для расчётов с временными рабочими. То одному несчастному проломят голову, как это было с инженером из компании Скидельского, то другого — из лесных складов Попова — полоснут топором по ушам и отымут кошелёк с ассигнациями, то навалятся на десятника, командовавшего на станции Вайшахэ рабочими-отсыпщиками. Хунхузы имели среди рабочих своих стукачей-наводчиков, не выпускали «денежные мешки» из поля своего зрения ни на минуту и грабили их, грабили, грабили...

Держались стражники тесно, с местным населением старались дружить, на помощь им приходили обязательно, так же, как и местные, старались откликаться на их просьбы...

В отряде полковника Корнилова оказались и браться Созиновы, Василий и Егор. Василий возмужал, раздался в плечах, обзавёлся рыжей бородкой, на погонах теперь носил лычки младшего урядника, на груди — серебряного Георгия IV степени. Круглые крыжовниковые глаза Василия сияли по-прежнему радостно и готовно.

Корнилов, увидев его, удивился:

   — Земляк, а бородка раньше вроде бы тёмная была, не рыжая. И усы были тёмные... А?

Созинов беззаботно рассмеялся:

   — Выгорели, ваше высокоблагородие. И усы, и борода. — Созинов сделал шаг в сторону, за ним стоял такой же плечистый крепыш, как и сам Василий, побратавшийся с солнышком, с короткой потной чёлкой, выбивающейся из-под форменной казачьей бескозырки, и зеленовато-наземными круглыми глазами. — Это брат мой, ваше высокоблагородие, — представил его Созинов, — родной. Помните, когда мы были на Тянь-Шане, я вам о нём рассказывал?

Корнилов этого не помнил, но тем не менее наклонил голову:

   — Помню.

   — Зовут Егором. — Созинов хлопнул брата ладонью по плечу. Голос младшего урядника звенел радостно. — Старшой в нашей семье. А теперь когда отца нет — вдвойне старшой.

Егор Созинов неспешно приложил руку к бескозырке:

   — Ваше высокоблагородие!

Корнилов тронул его рукою за плечо.

   — Можно без высокоблагородий. Мы — из одной станицы.

Егор снова вскинул ладонь к виску.

   — Есть!

   — Как устроились?

   — Служим на одном посту — четырнадцатом, — доложил младший Созинов, — успели уже побывать в двух стычках. Ждём родственное подкрепление.

Корнилов приподнял бровь.

   — Какое подкрепление?

   — Младший брат должен прибыть — попросился сюда, в Китай. Будем служить втроём. — Звонкий голос Созинова сделался ликующим, младший урядник искренне был рад тому, что целая фамилия Созиновых служит на границе.

   — Это хорошо, — сказал полковник, оглядел выгоревшее обмундирование братьев. — Жалобы какие-нибудь есть?

   — Есть, ваше высокоблагородие. — Младший Созинов одёрнул на себе гимнастёрку, вытянулся — хоть и разрешил полковник обращаться к нему без «высокоблагородий», а обращаться так, упрощённо, было нельзя: слава о Корнилове шла как о человеке очень строгом. — Разрешите наябедничать?

   — Ну... ябедничайте!

   — К нам на пост привезли гнилую муку.

Лицо Корнилова изменилось, по щекам как судорога пробежала, ноздри недовольно раздулись.

   — Этого ещё не хватало, — удручённо пробормотал он.

   — Так точно, ваше высокоблагородие! — Василий снова одёрнул на себе гимнастёрку. — Я тоже так считаю.

Старший брат, Егор, дёрнул его за рукав:

   — Ты чего?

   — Тихо, тихо, братец, — осадил старшего брата младший и решительным движением руки загнал его за себя. — У нас с господином полковником не только добрые земляческие отношения — нас связывает и другое: мы двенадцать лет назад вместе на Памирах грызли лёд. Такое не забывается.

   — Сегодня вечером я приеду к вам на пост, — пообещал Корнилов.

Свои обещания полковник Корнилов привык выполнять.

В сумерках он прискакал на четырнадцатый пост вместе с адъютантом — подпоручиком в ладной шинели, перетянутой новенькими скрипучими ремнями. На кителе подпоручик с удовольствием носил значок выпускника Казанского пехотного училища.

Начальник поста прапорщик Косьменко поспешно выскочил на порог дома, в котором призывно светились огнями керосиновых ламп окошки, вытянулся в докладе, но полковник движением руки остановил его.

   — Не надо никаких докладов, — сказал он. — Показывайте вашу муку.

Начальник поста смутился:

   — Виноват, господин полковник!

   — Не краснейте, прапорщик, вы не девица. Показывайте, что вам привезли.

Растерянное лицо прапорщика сделалось обречённым, он махнул рукой.

   — Прошу за мной, господин полковник!

На пост привезли пять мешков муки, их сгрузили в кладовку, примыкавшую к кухне, и накрыли рогожей. Прапорщик, сдёрнув рогожу, указал на мешки, Корнилов мрачно оглядел мешки, ткнул плёткой в один из них:

   — Ну-ка, вытащите этот куль.

Куль вытащили.

   — Развяжите! — приказал Корнилов.

Прапорщик дёрнул верёвку за небольшой кручёный хвостик, размочаленной метёлкой выглядывавший из узла, распустил верёвку. Корнилов освободил горло мешка, запустил руку в муку, ухватил горсть. В муке шевелились жирные, противно морщинистые черноголовые червяки. Брезгливая тень наползла на лицо полковника.

   — Кто прислал муку?

   — Привезли с продовольственного склада корпуса...

Корнилов потемнел ещё больше: продовольственными складами ведал могущественный человек, имевшей прочные связи в столице, в кругах, приближённых к царской фамилии, — генерал-лейтенант Сивицкий. Бороться с Сивицким было бесполезно, Корнилов это знал, но тем не менее приказал:

   — Развяжите второй мешок!

Второй мешок также оказался набит червями.

   — В остальных мешках — то же самое, — виновато произнёс прапорщик.

   — И что вы собираетесь со всем этим делать? — спросил Корнилов.

   — Была бы моя воля — вернул бы, господин полковник. Но ведь тогда меня со света сживут. Порядки у нас суровые, высшие чины низшим спуска не дают.

   — Понятно, — глухо, без всякого выражения в голосе проговорил полковник. — Завтра вам, прапорщик, привезут другую муку, в обмен. А этим, — Корнилов ткнул плёткой в горловину мешка, — этим я займусь сам.

Он вихрем слетел с крыльца дома, в котором располагалось помещение поста, и прыгнул в седло. Огрел лошадь плёткой, та, бедная, едва на дыбы не взвилась. Корнилов галопом пустил её к воротам и уже на скаку запоздало скомандовал адъютанту: