капище и поприветствуем славянских богов, но сначала ты должна обсохнуть, — ответил он, усаживая меня к себе на колени, со словами: — Так будет быстрее.
А мне только того и надо, чтоб быть ближе к нему, чтоб он касался моего тела горячими ладонями, чтобы целую вечность глядеть в серую бездну его очей, дышать его воздухом, всем телом ощущать идущий от него жар, слушать биение мощного волчьего сердца.
— Мне очень здесь нравится! — восхищённо сказала я. — Чудесный посёлок! Везде чисто, красиво! Надо было много потрудиться, чтоб получить такие результаты.
— Волки не боятся трудиться, мы можем выполнить гораздо больший объём работы, чем обычный человек, если это необходимо, — обнимая и согревая меня руками, касаясь губами впадинки между шеей и ключицей, ответил парень.
— А ты обычно, что делаешь? — тая от ощущения абсолютного счастья, пыталась поддерживать разговор.
— Всё, что требуется на данный момент. Мы все вместе общиной работаем то на сенокосе, то в теплице или в огороде, то дрова на зиму заготавливаем. Разное, — водя носом и губами по моей шее, проговорил глухо.
— У меня ощущение, что тебе придётся снова окунаться! — подначила я. Парень оторвался от моей шеи и устремил серые пьяные глазищи на лицо, переводя их с губ на глаза и обратно.
— Только вместе с тобой, — усмехнулся он, отчего я сузила глаза, сыграв хмурое выражение лица. — Ты спрашивай о чём-нибудь, Анечка, если не хочешь снова в речку.
— Хорошо, — еле оторвав взгляд от его соблазнительных губ, прошептала я. — Чем ты ночью занимался?
— Был с братьями на страже. — Его губы были так близко, серый взгляд томил, обещая наслаждение.
— Что за стража? — хрипло проговорила, стараясь не утонуть в пьяном взоре.
— Мы посёлок охраняем, обходим окрестности, чтоб ни одна тварь не прошла, — прижимая меня к себе, и как бы ненароком вдыхая мой запах, снова проведя носом по шее и вызвав табун мурашек, тихо ответил.
— Каждую ночь? — дрожа прошептала, а в мыслях чего только не было. Сдерживаясь, мечтала о поцелуе, приоткрыв рот и почти прикрыв ресницами глаза.
— Не каждую. В следующую ночь заступят старшие.
— Кто это такие? — немного отвлеклась.
— Тоже волки, из старшей стаи, — его голос пробуждал во мне неизведанные желания.
— Очень интересно. Значит, ваше сообщество зовётся стаей? — завозилась на коленях парня, устраиваясь поудобнее.
— Ну а как иначе? Мы же волки! — насмешливо сказал.
— И вы друг другу братья? — прислонившись головой к крепкой груди, запустила руку в слегка отросшие чёрные волосы.
— Каждый из нас кровью клялся, что будет беречь брата больше, чем себя, если придётся сражаться с кровососами, — руки парня едва ощутимо гладили мою спину.
— Вы все такие молодые, многие из твоих братьев совсем юные. Неужели им нужно сражаться? Они ведь могут погибнуть!
— Ты даже не представляешь, на что способен каждый из них. А вместе мы представляем внушительную силу. Так что зря ты так думаешь.
— Скажи, а если вдруг кто-то ранен, кто ему сможет помочь. У вас есть больница, врачи?
— Ты же знаешь, на волках всё моментом заживает. Тяжёлых ран почти не бывает. Воина попросту никто не допустит к сражению, пока он не будет готов.
— Ну, всякое бывает. Вот я знаю одного волка, раны которого пришлось зашивать, — погладив каменные мышцы плеча и груди парня, еле слышно произнесла.
— Я тогда был наивен и самонадеян. Боролся с монстром внутри себя, а к реальности не был готов, столько глупостей натворил, подверг тебя опасности. Мне нет прощенья, — хрипло ответил, и я взглянув в любимые глаза, прошептала:
— Не кори себя. Ты сделал всё, что мог в той ситуации.
— Да, наверное. Но сейчас я думаю, что было бы лучше, если бы эта ситуация и не возникла вовсе. Но всё разрешилось хорошо, отец меня залатал, оставив на память несколько шрамов. Можно сказать мне повезло, что дед обучал его работе ведуна, и он много чего умеет.
— А я думала, что каждый волк умеет это. Послушай, а если кто-то вдруг заболеет.
— Волки не болеют, никогда. — был ответ.
— Но не все же волки. Как же женщины и дети? — смотрела в серые очи.
— Дети волков тоже никогда не болеют, а женщины — они ведь тоже дочери волков, хотя конечно страдают в родах так, что никакому оборотню и не снилось. Но помогать им дело повитух.
— Я помню, ты говорил, что всё же бывают хилые мальчики, которые умирают во время своего перерождения. Как же быть с ними?
— На то воля богов, милая, — сказал парень, крепче прижимая меня к своей груди, так что я снова спрятала лицо, уткнувшись ему в шею.
— А власти потом не приезжают с проверкой?
— А чего им здесь делать-то? Здесь нет никого. Никто даже не знает, какое здесь население. Документов здесь не признают, родился человек, умер, никого, кроме нас, это не касается.
— Но у тебя же есть паспорт.
— Да, благодаря матери. У меня даже фамилия есть, хотя это абсолютно ничего не значит, она просто кем-то выдумана. Здесь важно только имя, которое тебе дал при имянаречении ведун.
— А ты проходил имянаречение?
— Да, и он оставил мне прежнее имя. Всем дают имена из прошлых перерождений, но как меня звали в прошлой жизни, ведуну не открылось.
— А разве все мы не живём на Земле всего один раз? — удивилась я.
— Думаю, нет, — усмехнулся он в ответ. — У каждого человека множество перерождений.
— Но почему?
— За одну жизнь мы успеваем сотворить так мало хорошего. И потом, в новом воплощении мы можем исправить предыдущие ошибки, причинённое другим зло.
— Я бы хотела прожить несколько жизней, — сказала я. — Только, если в каждой из них я бы встретила тебя.
— Без тебя я бы не согласился прожить даже одну, вот эту… — печально проговорил он, заглядывая в мои глаза. Почему-то захотелось плакать, и чтобы не показывать слёзы, я уткнулась в его плечо и не могла произнести ни одного слова.
— Я люблю тебя, — тихо продолжил он. — Больше, чем небеса, чем звёзды, чем весь этот мир, больше, чем саму жизнь.
— Я тоже тебя люблю, — прошептала я ему на ухо, и прижалась ещё крепче, ощущая биение наших сердец, бьющихся в унисон.
Двумя пальцами Алекс коснулся моего подбородка и заставил поднять лицо, склонился и очень медленно потянулся к моим губам. Я не выдержала жара, разливающегося в груди и сама преодолела последние миллиметры, прильнув к его губам, словно жаждущий в пустыне к последней капле воды. Я пила его дыхание, вдыхая аромат кожи и волчьих феромонов, растворяясь на атомы, растекаясь лужицей у