Читать интересную книгу Гарнизон - Игорь Николаев

Впрочем, честно говоря, Уве не смог бы ответить даже самому себе со всей откровенностью, чем он руководствовался больше — стремлением поучаствовать в командовании или желанием лишний раз посидеть в обществе Туэрки Льявэ. Механесса, прозванная "Гайкой", день деньской пропадала на разных сложных работах, сущности которых Уве не понимал, а отвлекать — не решался. Так что посидеть бок — о-бок со светловолосой девушкой — механиком комендант мог разве что на совещаниях. А заходить в гости откровенно не решался. Робость, крепко выкованная десятилетиями убогой однообразной жизни мелкого чиновника, властно ломала душевные порывы.

— Итак, прения, а равно все остальное, предлагаю считать открытыми, — за неимением молоточка Фаций Лино стукнул по столу ладонью. — С чего начнем?

Порядок ежедневных совещаний уже более — менее определился. Сначала Александров сообщал о санитарно — эпидемиологическом состоянии в гарнизоне. Затем Гайка, которая помимо остального отвечала за радиовышку, рассказывала, что удалось выловить из эфира. Задача эта при кажущейся простоте оказалась нетривиальной — все вокс — вещание в Танбранде было завязано на центральную ретрансляционную антенну. Это обеспечивало прекрасное качество связи, но после того, как титанический пожар полностью выжег центр Города, антенна исчезла физически, а вместе с ней и сколь‑нибудь организованный эфир.

Последние два дня приглашался Иркумов, который кратко отчитывался о состоянии гарнизонных коммуникаций. Бывший танкист выступал в той же ипостаси, что и прежде, то есть занимался ремонтом всего на свете, гаечным ключом и рабочей молитвой.

И завершал толковище Фаций Лино, окормлявший относительно немногочисленную паству. Его слова напоминали не столько речи духовника, сколько отчет полицейского осведомителя относительно настроений на подведомственном объекте. Но Уве опять же не считал нужным вмешиваться в установленный ход вещей.

Пока медик следовал заведенному обычаю, описывая привычный забор крови и результаты, Уве смотрел в окно, изображая на лице видимость строго внимания. Вечер выдался необычно тихим и ясным. Утих даже ветер, традиционно сильный и постоянный для этой широты и времени года. Бронированные жалюзи на окнах были опущены, стекла сияли чистотой — снаружи их год за годом очищали и полировали мириады снежинок, действующие как природный абразив. Так что с высоты радиорубки открывался очень впечатляющий и красивый вид на вечернюю тундру.

— Таким образом, — занудно вещал Александров, постоянно сверяясь с отчетом, оформленным Холанном в достаточно удобоваримом виде. — Случаев острой респираторной инфекции традиционного характера имеет место три, все постраданцы… пострадавшие госпитализированы и помещены в карантин, на всякий случай… Обморожений в ходе ликвидации последствий минувшего бурана имеет место…

За границами Волта просматривалась бескрайняя снежная пустыня, похожая на море со всеми его волнами и бурунами, мгновенно замороженными неведомой силой. Совсем далеко, на грани видимости, белизну нанесенного снежного покрова нарушали серые пятна низкорослого кустарника. Заходящее солнце еще выглядывало из‑за горизонта непривычно желтой четвертинкой. Обычно оно казалось мутно — красным, но, как предположил Иркумов, сейчас Танбранд почти прекратил выброс дыма и отходов, что незамедлительно сказалось на качестве атмосферы на многие десятки километров вокруг. Впрочем, Холанн не слишком поверил — часть индустрии Танбранда остановилась, зато центр Черного Города продолжал выгорать, источая в небо угольно — черные дымы. Их и сейчас можно было увидеть — только гоолову поверни. Но Уве предпочитал смотреть на хорошее и красивое.

Небо в свете угасающего солнца казалось акварелью, в которой размывались, переходя друг в друга, полосы бледно — синего, алого и фиолетового цветов.

— В общем все как обычно, — закончил Александров и со вздохом нескрываемого облегчения сложил пластиковые листы. — Нормальный средневзвешенный уровень хворостей. Народ травится суррогатами, которые гонит из пайковых продуктов, мерзнет из‑за несоблюдения техники безопасности и ушибается, потому что криворук и кривоног, не говоря уж о форме и содержимом надплечно — подкасочного выступа. Но все в пределах допустимого.

— То есть мы по — прежнему в стороне от городской пакости? — уточнил комиссар.

— Да. Надо сказать, нам сказочно повезло — изначально инфицированных удалось отловить в самом начале. А теперь беженцы из Танбранда до нас просто не доходят. Или не знают, или предпочитают оседать в населенных объектах. Так что общая обстановка крайне благоприятная, — медик снова вздохнул. — Насколько это возможно в сложившихся циркумстанциях.

— Чего?

— Обстоятельствах, — пробасил Фаций Лино, переведя неожиданно проявившееся у медика знание высокого готика. Священник кутался в объемную мантию из искусственной, но весьма качественной шерсти, и выглядел уставшим.

— Понятно, — Тамас сложил ладони лодочкой и потер пальцы друг о друга с выражением умеренной удовлетворенности ходом событий. — По Чуме никаких новостей?

— Я кое‑как расшифровал сообщение городского мортуса недельной давности, но там текст изначально "побитый", это шифровка, закодированная полицейским ключом, впопыхах и через жо… задницу. И в том, что я смог разобрать, сплошные знаки вопроса. Я бы еще поработал.

— Поработай, — разрешил Тамас. — Но сначала все‑таки расскажи, что разобрал. И вообще, с этого надо было начинать!

— Ну, в общем… — медик подергал себя за бороду, словно это могло как‑то разогнать ход мыслей. — Примерно так получается…

Он помолчал, еще раз обдумывая шифровку, пока комиссар не многозначительно кашлянул, а священник не буркнул, подтягивая ворот своей накидки едва ли не до крючковатого носа:

— Да не тяни уже сквига за яй… хвост.

— Сквиги относятся к оркоидам, у них нет половых органов и внешних тестикул, кои ты хотел упомянуть, — желчно отозвался Александров. — Ну так вот…

Хирург излагал суть сообщения мортуса как мог, простым и относительно понятным языком, так что его понимал даже Холанн. И рисовалась примерно следующая картина…

Чума, в хаотическом происхождении которой уже никто не сомневался, передавалась, похоже, всеми мыслимыми путями, от прикосновения до воздушно — капельного. Насколько удалось выяснить из опросов личного состава, "нулевой" пациент на Базе номер тринадцать заразился, убив крысу в грузовике с продовольствием из Танбранда. Убил, подивился, что грызун представлял собой, фактически, мешок с костями и кровью, но значения тому не придал — на свое несчастье.

Инкубационный период составлял пять — шесть суток. На первом этапе пораженный чувствовал себя вполне неплохо. В крови содержание вируса было минимально, он укрывался в почках и печени.

Далее, на втором этапе, вирус начинал действовать, стремительно захватывая весь организм, ломая гематоэнцефалический барьер и прокрадываясь в мозг. Быстро выходили из строя органы выделительной системы, кровь заполнялась токсинами. Мортус отмечал что‑то насчет "перерождения органов" и "заместительных функций", но невнятно и скупо. Так могло продолжаться еще около недели, без выраженных симптомов, но с очень характерной картиной при анализе крови и мочи. Вскрытие же показывало то, что Александров охарактеризовал для несведущей в медицине аудитории "так ни хрена не бывает и вообще кромешный ужас".

Трагедия заключалась в том, что, будучи фактически живым отстойником токсинов и бурно размножающегося вируса пациент практически никак это не проявлял внешне и как правило даже не чувствовал. Наоборот, у пораженных наблюдался некоторый прилив сил, сопровождаемый эйфорией — зараза буквально истребляла всех "конкурентов", намереваясь править в теле носителя безраздельно. Поэтому, с учетом легкости распространения, надо думать, что к началу эпидемии счет скрытых инфицированных в Танбранде шел уже на тысячи.

А дальше начиналось самое страшное — фаза, названная Александровым "ходячая падаль травит всех вокруг". Звучало, конечно, эмоционально и, пожалуй, несправедливо относительно несчастных больных, которые наверняка не желали себе такого удела. Но в целом достаточно точно.

На этой стадии вирус поражал определенные участки мозга и поднимал температуру тела до сорока градусов и выше. Больного влекло в людные места, тянуло к общению, в том числе и сексуальному. Инфицированный обильно потел и вообще стремился всячески разоблачиться, тем самым увеличивая площадь телесного контакта. Через полтора — два часа после перехода в третью фазу включался еще один механизм распространения инфекции — срабатывал протеолитический токсин, раздражающий кашлевый центр. Инфицированный не только хватал всех, до кого мог добраться потными влажными руками, но и обкашливал их.