Читать интересную книгу Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной - Юлия Вознесенская

— Опять вопросы? — Каменев подошел к стулу, ногой отодвинул его подальше от окна и уселся, положив ногу на ногу и сложив на колене скованные наручниками запястья. — Вы что же, всерьез беретесь доказать, что я убил свою жену да еще и задумал это убийство семь лет тому назад?

— Первое — да, второе — нет. Вы убили ее непредумышленно.

— Тоже весьма любопытно! — усмехнулся Каменев.

— Но вполне возможно, что смерть Натальи Каменевой будет квалифицирована как случайное отравление.

— Наконец-то вы сказали хоть что-то разумное! — Каменев уже оправился от потрясения, и голос его звучал теперь ровно, как всегда.

— Да, такое может быть. Но тогда мы предъявим вам другое обвинение — в покушении на жизнь Анны Юриковой с целью завладения ее имуществом.

Общий вздох удивления прошелестел по комнате, и все с изумлением уставились на Апраксину.

— Вы, господин Каменев, не только пытались навести следствие на ложный след. Вы тонко и даже изящно, я бы сказала, старались убедить нас в том, что Анна отравила вашу жену и свою соперницу. Раз уж вам не удалось убить Анну Юрикову, так вам захотелось упрятать ее за решетку на очень долгий срок. А ее картинами, естественно, все это время распоряжались бы вы. И уж вы-то распорядились бы…

— Бред! — резко бросил Каменев.

— А что, действительно то, что я говорю, производит бредовое впечатление? — оглядывая присутствующих, спросила Апраксина с некоторым недоумением.

— Ага, полный бред! — восторженно воскликнула Ташенька. — Кто, кого, зачем хотел убить? Я ни-че-го не понимаю!

— Да, все это звучит как-то уж очень… неожиданно, — сказала Мириам Фишер. — Но вы-то зря говорить не станете, Елизавета Николаевна!

— Да нет, во всем этом определенно что-то есть! — сказала Ада фон Кёнигзедлер. — Я всегда подозревала, что эти отношения добром не кончатся. Но давайте слушать дальше, а то потом из газет ничего не поймем. Продолжайте, пожалуйста, Елизавета Николаевна!

— В таком случае мне придется занять у присутствующих еще некоторое время и рассказать всю историю с самого начала. Анна, у вас есть еще стулья?

— На кухне есть табуретки.

— Рупрехт, принесите, пожалуйста, табуретки для вас с Йоханом и для инспектора, чтобы вы все тоже могли сесть.

Табуретки были принесены, причем Йохан по дороге успел шепнуть Руппи: «Она даже наши имена запомнила!», а Руппи — многозначительно покивать головой в ответ. Полицейские уселись и приготовились слушать.

— Я хочу сделать заявление, — вдруг сказал Каменев. — Если все, что расскажет эта странная старая дама, будет касается меня и моей жены, я бы хотел, чтобы все говорилось по-русски. Мой немецкий очень плох, и я требую переводчика!

Миллер вопросительно посмотрел на Апраксину.

— Никаких проблем! Я это предусмотрела, — сказала графиня. — Мириам, вы нам поможете? Я видела синхронный перевод в перечне услуг вашего бюро: я хочу, чтобы инспектор и его сотрудники тоже слышали мой рассказ.

— Да, я справлюсь с этим, если вы не будете говорить слишком быстро.

— Я постараюсь. И учтите, что перевод вам будет оплачен: вы засеките время, а я скажу вам потом, куда прислать счет. Ну-с, начнем. Восемь лет тому назад вы, господин Каменев, приехали из Кривого Рога в Ленинград, чтобы проводить в эмиграцию вашего старого друга Михаила Гранатова. На проводах было множество гостей: родственники, а также музыканты, поэты, художники. Одни приходили, другие уходили, а вы были там все время, поскольку остановились у Гранатовых. Анна еще днем зашла проститься с Мишей и пробыла совсем недолго. Вас, может быть, даже познакомили. Но друг на друга вы внимания в тот день не обратили: нет, любовь не вспыхнула между вами с первого взгляда! Однако именно в этот день вся ваша история и завязалась. Анна ушла, но вы услышали о ней в тот вечер немало интересного от других гостей. Об Анне рассказывали, что КГБ принуждает ее к эмиграции, что у нее имеется богатейшая коллекция современной живописи. Говорилось также, что если она вынуждена будет уехать, то коллекция ее достанется неизвестно кому: музеи ее не берут, а близких родственников у Анны Юриковой нет. Вы остались ночевать у Гранатова и почти до утра беседовали со старым другом. Миша признался вам, что кроме общих для всех причин, есть еще одна, сугубо личная причина, которая гонит его на Запад: его жена давно ему изменяет, она стала ему абсолютно чужой, а он не может с нею порвать из-за детей. Любит же он давно, тайно и безответно, совсем другую женщину, близкую ему по духу, замечательного человека — вас, Анна! И бедный Миша хотел уехать для того, чтобы попытаться спасти жену и семью и забыть свою запретную любовь. Вот так, совершенно случайно, вы узнали в тот день, господин Каменев, очень много интересного об Анне Юриковой.

— Что-то я не припомню, чтобы я вел такие душещипательные беседы с алкоголиком Михаилом Гранатовым, — сказал Каменев.

— Ну, тогда Миша еще не был алкоголиком, не был даже просто пьяницей. А был он талантливым музыкантом-пианистом, которому прочили большое будущее. Тогда никто не мог предвидеть, что жизнь на Западе обернется для него самой тяжелой своей стороной. Ему многие тогда завидовали, а вы больше всех.

— Это вам Майкл сказал? — осведомился Каменев.

— Конечно, нет! Он мне не сказал, а проговорился, сам того не заметив. С ним это, увы, бывает сплошь и рядом. Но продолжим. Итак, ваш друг благополучно отбыл за границу, а вы решили, что вам стоит познакомиться с Анной Юриковой поближе, и вы это немедленно сделали, сославшись на несуществующие устные рекомендации Гранатова. Устроить это было нетрудно: вы узнали адрес Анны у кого-то из ее многочисленных знакомых и явились к ней, представившись самым близким другом Миши. Так это было, госпожа Юрикова?

Анна кивнула.

— И это скороспелое знакомство очень быстро перешло в такую же скороспелую любовь. А теперь слово за вами, госпожа Ада фон Кёнигзедлер. Что писала вам из Кривого Рога ваша подруга Наталья Каменева, когда вы жили уже на Западе?

— Я понимаю, о чем вы, — кивнула Ада. — Да, Наталья уже тогда, боялась, что муж оставит ее ради Анны и всего, что есть у Анны — возможность эмигрировать, дорогие картины, известное имя. Она писала об этом стихи и присылала их мне, потому что боялась хранить их дома.

Апраксина достала из сумки папку со стихами Натальи, вынула из нее листок и прочла:

За серым облаком воданебесная взойдет,и в ней растает без следатвой белый самолет.А я останусь на землебез неба, без воды,и без тебя в осенней мглеумрут мои сады.

— Вот такие стихи… Господин Каменев, вы просили у жены согласия на развод с тем, чтобы потом вытянуть ее из Советского Союза и уже на Западе снова жениться на ней?

— Я не припоминаю таких разговоров.

— Как вы забывчивы, однако! Ну ничего, я напомню. Вы предложили жене такой вариант выезда за границу, но она пригрозила, что покончит с собой в тот же день, когда вы подадите на развод. Было это или нет?

Каменев молчал.

— Костя, это же было именно так, ты мне сам об этом рассказывал.

— И не только вам, Анна. Можно мне вас так называть?

— Да зовите как хотите! Костя, что же ты молчишь?

— Это его право, — сказала Апраксина. — Право обвиняемого. Но вот Михаил Гранатов считал, что он не вправе молчать, и рассказал мне, почему вы с ним поссорились. Напомнить вам?

Каменев молчал.

— Михаил пытался вас убедить развестись с Натальей, и вы ему рассказали об этой ее угрозе. Вы еще кое-что тогда ему сказали…

— Мало ли что приходится говорить, когда крутишься между двух женщин, а все вокруг об этом знают и пристают с расспросами и советами! — неожиданно злобно ответил Каменев.

— Вы сказали Гранатову, что Анна Юрикова подавляет вашу индивидуальность и вы никогда не смогли бы с нею жить месте.

— Костя! — ахнула Анна.

— Это еще не все, дорогая Анна. Вот теперь крепитесь — сейчас я скажу самое главное. Да, вы, господин Каменев действительно любили свою жену. Любили как существо, полностью вам подчиненное, преданное и послушное, готовое на любые лишения и на любое преступление ради вас. Вы женились на ней, когда она была наивной молоденькой девушкой, и воспитывали, кроили и перекраивали из нее то, что вам было угодно. Из романтической юной поэтессы, тонко чувствующей природу, увлекающейся цветами и травами, вы сделали придаток самого себя — расчетливую мещанку, спекулянтку, валютчицу и в конце концов — убийцу, отравительницу.

— Что за вздор! Теперь у вас уже Наталья стала убийцей? Как поворачивается у вас язык клеветать на нее — ведь она до сих пор еще лежит в морге и ждет погребения!

— О мертвых хорошо или ничего? Нет, дорогой мой, в таких случаях даже о мертвых — только правду. Да, она лежит в морге и ждет погребения. Без церковного отпевания, между прочим, как самоубийца.