джинна я вообще вдруг подписался с ним на эту авантюру? Последний вопрос особенно занимал мой взбудораженный разум. Применяя методику «семь почему» я пришел к выводу, что мне просто надоел подход нашего комитета к управлению делами Полиса. Зачем простые люди батрачат за жалкую капсулу воды, если лишь на одном нашем водовозе ее столько, что сполна хватит на весь город? А ведь “колодцев” девять! До сих пор этот факт не укладывался в моей голове. На среднем и нижнем уровнях простых жителей убивают за капсулы воды и пьют её порой самого отвратительного качества, пока на верхнем уровне Полиса чиновники и друзья членов комитета плавают в бассейнах и украшают свои цветущие сады фонтанами! Загадочная деятельность экипажа тоже приводила в замешательство, это и стало последней каплей. Что бы ни было в этом отсеке, оно явно не сулило ничего хорошего. Кто же из них в курсе происходящего? Я как смог выпрямил затекшие ноги и по пальцам пересчитал тех, кто наверняка посвящён в эту тайну. На монорельсе среди арестовавших нас был помощник капитана Флорес, и наши безопасники — Чарли и Сандра. Готов был отдать голову на отсечение, что Эмма тоже в курсе происходящего. А вот остальные? Вечно угрюмый Николай, ну, я бы еще поверил, а вот добродушный здоровяк Перри? А ведь именно он является старшим инженером на нашем корабле, и это у него Леонс стащил чертежи, где можно зафиксировать несостыковку в планировке «Колодца-1». А наш тихий задумчивый учёный — Дейв Хардман? О нем я знал крайне мало, но у него оказалось достаточно черствости чтобы проявить безразличие к судьбе Хлои… больше всего занимало во всём этом именно ее внезапное исчезновение. Я понятия не имел, нашла ли их с пустынным аборигеном наша команда. Так я лежал, занятый размышлениями и даже не заметил, как задремал. Разбудили меня волны вибрации, исходящие из койки под жестким матрасом. Синхронно с ними в камере мигал свет, похоже, это была своеобразная «утренняя побудка». Едва я встал со спального места, как оно исчезло, бесшумно заехав обратно под панель. На одной из стен, находящейся напротив двери, оставшейся наверху, на белой панели возник минималистичный значок щетки, и внезапно над ним открылась ниша с сухим зубным порошком. Почистив зубы, я выплюнул порошок в эту же нишу. Она закрылась и значок на стене сменился на нечто, напоминающее туалет с убывающим таймером. Вместе с этим под ним из стены выдвинулся унитаз и я, (извините) торопливо справил все свои нужды, с тревогой поглядывая на таймер. Это было невероятно унизительно, я краснел, ощущая себя каким-то зверем в зоопарке. Унитаз исчез, и в стене справа от панели со значками выдвинулась некая корзина, а значок сменился на рубашку. Я в ступоре разглядывал возникшую пустующую корзину, силясь понять, что это значит. Меж тем таймер истекал. Когда он дошел до ноля, корзина исчезла и меня как есть во всей одежде, с ног до головы обдало пенной волной из душа сверху. Я, ругаясь и шипя, скакал по камере, как сумасшедший. Когда душ отключился, я критически осмотрел свою насквозь промокшую одежку. Меж тем внезапно меня окатило волной горячего воздуха — камеру вместе со мной просушили фенами, встроенными в стены со всех сторон. Благодаря им моя одежка немножко подсохла. Вслед за феном вернулась злосчастная корзина со сменной одеждой, в прошлую я, как оказалось, должен был сложить свою одежду. Я не стал брать сменную форму. Корзину сменил возникший за моей спиной поднос со спрессованным кирпичиком сухого пайка и капсулой воды. В общем, все это продолжалось не более десяти минут. Позавтракав пайком и выпив воду, я принялся слоняться по опустевшей камере. Наличие туалета и душа окончательно отрезвило мой охваченный паникой мозг. Даже вонь машинных отделений поутихла, может, она была такой сильной, потому что эту каморку давно душем не ополаскивали? Устав мерить шагами двухметровый карцер я сел, скрестив ноги под собой и глубоко вдохнул, пытаясь окончательно успокоиться. Итак, теперь я знал, что смерть от голода и переполненного мочевого пузыря мне не угрожала. Это сильно успокаивало, но гложущее чувство тревоги по-прежнему сосало под ложечкой: я ждал, что с минуты на минуту люк сверху распахнется и меня отведут к бывшему руководству, которое наконец определилось с моей судьбой. Который раз высчитывая степень жестокости ожидавшего меня наказания, я с некоторой долей оптимизма делал скидку на то, что почти ничего не видел. Но на меня всё равно могли повесить шпионство в пользу другой страны или ещё что нибудь в таком духе — в кодексе Полиса я не сильно разбирался, так как знание законодательства еще не помогло ни одному простому смертному, который перешёл дорогу комитету. Тревожными размышлениями я накручивал себя минуты, а затем и часы, но ничего не происходило. Со мной никто не связывался, в камеру никто не заходил, да вообще стояла кромешная тишина. По затихшему «Колодцу» я мог сделать вывод, что мы всё ещё стоим в порту. Тягомотное ожидание вновь отозвалось нарастающим внутри волнением, которое я безуспешно пытался подавить. Но за первый день ничего не произошло, если не считать появлявшегося из ниши в стенах унитаза и пары сух пайков. Умыться и поесть дали только вечером, затем прозвучал отбой, я лег калачиком на койку и проспал тревожным сном до утра, которое прошло по прежнему сценарию, только в этот раз перед душем я, с надеждой, что здесь нет пишущих сканеров, разделся догола, сдав свою одежду в корзину. Помывшись под душем и высушившись, я обнаружил в распахнувшейся нише невзрачную серую форму, похожую на пижаму. Одевшись и позавтракав, я снова стал ждать. Но в этот раз мои мысли были обращены к побегу. Удастся ли мне просочиться в одну из этих открывающихся панелей в стенах? Может быть Леонс, имея опыт, уже нашел способ, но мне пока что это казалось невозможным, да и если даже удастся выбраться из камеры — далеко ли я уйду? Нас наверняка охраняют. Да и скидка по приговору, на которую я так рассчитывал точно аннулируется с моей попыткой побега. А так я просто нарушил регламент, оказавшись в неположенном месте. Но ничего такого увидеть там я не успел, может хотя бы убивать не станут. Беспокойство и страх постепенно ослабевали, уступая место усталости и раздражению. К концу второго дня я начинал нервничать: сколько ещё мне тут сидеть? Когда будет суд и будет ли он? Пару раз я вскакивал, собираясь стучать по стенам