Читать интересную книгу Яковлев А. Сумерки - Неизвестно

Во время разгула бесовщины вокруг Пастернака я учился в США, в Колумбийском университете. На витринах книж­ных магазинов везде и всюду «Доктор Живаго». В универ­ситете только и разговоров об этом. Прочитавшие книгу студенты и преподаватели подходили ко мне и просили по­казать строки или страницы, за которые преследовали писа­теля. Я прочитал «Доктора Живаго» в английском переводе. Книга до сих пор хранится в моей библиотеке как память о том смутном времени. Должен честно сказать, роман не произвел на меня впечатления, которого я ожидал. Такое осталось ощущение, что об этих метаниях русской интелли­генции я уже читал. Я ожидал от Пастернака, после его пре­красных поэтических творений и переводов Шекспира, чего-то более мощного. Но это, как говорится, дело индиви­дуальное.

В то же время должен признаться, что к восприятию оце­нок Пастернака таких постулатов большевизма, как револю­ция, мораль революционера, корневых этапов советской ис­тории, я не был готов. Они мне нравились эмоционально, но для суждения разумом я не располагал ни опытом, ни ин­формацией. Только позднее я понял, что оценки великого поэта были не игрой воображения оппозиционного ума, а правдой жизни, сутью трагического опыта России. Увы, путь от сомнений к убеждениям не бывает ни легким, ни ко­ротким.

После расправы с Пастернаком наступила очередь Грос­смана. В 1961 году по доносу «братьев-писателей» агенты КГБ нагрянули с обыском в его дом. Конфисковали рукопись нового романа «Жизнь и судьба». До последнего листочка. Даже копирку и машинописную ленту унесли. А роман, спустя почти тридцать лет, все же вышел в свет. Один эк­земпляр рукописи все-таки спасли друзья писателя.

В сентябре 1965 года по записке КГБ подверглись аресту писатели Синявский и Даниэль, «вина» которых заключалась в том, что они, подобно Пастернаку, опубликовали на Западе свои произведения. Их действия КГБ квалифицировал как «особо опасное государственное преступление». Поскольку подготовка процесса шла с трудом, КГБ снова подталкивает ход событий. 6 декабря 1965 года его председатель Семичаст­ный пишет в ЦК новую записку, поводом для которой явился митинг молодежи 5 декабря около памятника Пушкину. Сре­ди других там был и лозунг: «Требуем гласности суда над Си­нявским и Даниэлем!» Верховный суд СССР в феврале 1966 го­да приговорил Синявского — к семи, а Даниэля — к пяти го­дам лагерей строгого режима.

Этот процесс курировал лично Суслов. Перед судом он позвонил мне — я тогда работал в Отделе пропаганды — и сказал, что я должен постоянно находиться на процессе и координировать информационно-пропагандистскую работу. Я долго отнекивался. Ссылался на то, что проблемы литера­туры находятся в ведении Отдела культуры, а не Отдела про­паганды. Говорил также, что не в курсе всего этого дела, ни­чего не читал из написанного Синявским и Даниэлем. Нако­нец, Суслов согласился с моим предложением направить туда работника Отдела культуры Мелентьева. Перед этим вместе с Отделом культуры я подписал рутинную в подобных случаях сопроводиловку к записке КГБ. В ней предлагался порядок освещения процесса в печати. Слава богу, ничего вразумительного напечатано не было.

Сегодня я сожалею, что в то время не нашел времени хо­тя бы раз побывать на суде. Игорь Черноуцан и Альберт Бе­ляев (из Отдела культуры ЦК) говорили мне потом, что суд произвел на них впечатление мерзкого спектакля — глупо­го и вульгарного. Доходило до меня и то, что Суслов выра­жал резкое недовольство слабой эффективностью этой ак­ции.

Уже в наше время ко мне домой зашли Андрей Синяв­ский и Мария Розанова. Чаевничали весь вечер, вспоминали те тяжелые смутные дни, когда только отдельные духовные пастыри осмеливались прорываться со своими посланиями к людям, к интеллигенции, показывая нелепость сложившейся обстановки, бездарность власти, не понимающей своего нич­тожества, особенно когда речь шла о культуре. Андрей Си­нявский остался в моей памяти как мудрый служитель духа. К сожалению, он рано покинул этот мир.

Репрессивная политика работала без устали. Отправили в ссылку Иосифа Бродского, будущего Нобелевского лауреата. Выдавили за границу неугодных властям режиссеров Тар­ковского и Любимова, писателя Некрасова, виолончелиста и дирижера Ростроповича.

Власти все чаще стали прибегать к психиатрии как сред­ству борьбы с инакомыслием. Эта практика связана, прежде всего, с именем Юрия Андропова. В 60-е годы был «теорети­чески обоснован» по указанию КГБ диагноз «вялотекущая шизофрения», позволявший объявить больным любого чело­века, если это потребуется властям. Численность узников специализированных психиатрических больниц стала быст­ро расти. По свидетельству тех, кто, будучи здоровым, про­шел такое лечение, «психушки» были страшнее тюрем и ла­герей.

Власть продолжала свой контроль за жизнью интеллиген­ции, разделив ее на подозреваемых и на временно непо- дозреваемых, на выездных и невыездных, на печатаемых и непечатаемых, на награждаемых и ненаграждаемых, пригла­шаемых на официальные приемы и банкеты и неприглаша- емых.

Напомню наиболее близкие по времени примеры травли Андрея Сахарова и Александра Солженицына.

«Комитет Госбезопасности информирует о том, что

17 сентября 1973 г. жена Солженицына пригласила к себе на квартиру академика Сахарова с женой и имела с ними двух­часовую беседу. Выражая мнение Солженицына, его жена в беседе настойчиво проводила мысль о необходимости допол­нительного обращения Сахарова к мировой общественности по более широкому кругу проблем, касающихся якобы отсут­ствия свобод в Советском Союзе...»

В январе 1974 года на Политбюро, где обсуждался вопрос «О Солженицыне», Брежнев, имея в виду книгу «Архипелаг ГУЛАГ», сказал:

«Это грубый антисоветский пасквиль. Нам нужно в связи с этим сегодня посоветоваться, как нам поступать дальше. По нашим законам мы имеем все основания посадить Солже­ницына в тюрьму, ибо он посягнул на самое святое: на Лени­на, на наш советский строй, на Советскую власть, на все, что дорого нам. В свое время мы посадили в тюрьму Якира, Литвинова и других, осудили их, и затем все кончилось. За рубеж уехали Кузнецов, Аллилуева и другие. Вначале пошуме­ли, а затем все было забыто. А этот хулиганствующий эле­мент Солженицын разгулялся».

Андропов на том же заседании заявил: «...Я, товарищи, с 1965 года ставлю вопрос о Солженицыне. Сейчас он в своей враждебной деятельности поднялся на новый этап... Он вы­ступает против Ленина, против Октябрьской революции, против социалистического строя. Его сочинение «Архипелаг ГУЛАГ» не является художественным произведением, а явля­ется политическим документом. Это опасно, у нас в стране находятся десятки тысяч власовцев, оуновцев и других враждебных элементов... Поэтому надо предпринять все ме­ры, о которых я писал в ЦК, то есть выдворить его из стра­ны...»

Предложение Андропова было принято. Солженицын вскоре был насильственно выслан из СССР и лишен граж­данства.

В декабре 1979 года Андропов в очередной раз докладыва­ет о Сахарове. Доносит, что тот «в 1972—1979 годах 80 раз посетил капиталистические посольства в Москве», имел бо­лее «600 встреч с другими иностранцами», провел «более 150 так называемых пресс-конференций», а по его материалам западные радиостанции подготовили и выпустили в эфир «около 1200 антисоветских передач». Все было подсчитано, но предать суду Сахарова тогда побоялись из-за «политиче­ских издержек» международного масштаба.

Академик Арбатов, посетив меня в Канаде, рассказывал, что спецслужбы активно искали форму расправы с Андреем Дмитриевичем. Наконец, 3 января 1980 года Политбюро ре­шило лишить Сахарова всех высоких званий и «в качестве превентивной меры административно выселить его из Моск­вы в один из районов страны, закрытый для посещения ино­странцами».

За всей этой пляской невежества вокруг Пастернака, Сол­женицына, Сахарова и многих других достойнейших граж­дан нашей страны я наблюдал из Канады. Создавалось ощу­щение агонии власти. Во время многочисленных встреч на разных приемах я ловил то ли сочувствующие, то ли осуж­дающие взгляды, впрочем, может быть, это мне только каза­лось. В любом случае я чувствовал себя неловко, зябко, ста­рался сократить свои встречи до минимума.

Уже в путинские времена, я смотрел очередную серию вранья об Андропове. Приспособленцы, как всегда, из кожи лезут, чтобы перед властью выслужиться. Не сталинист, мол, Андропов, не палач, не персонаж пещерных времен, а «друг интеллигенции», то и дело спасавший ее от неприятностей. Я понимаю, что фильмы заказные, входят в программу отмы­вания кровавого прошлого, причем за деньги налогоплатель­щиков, но все равно мне жалко сценаристов, берущихся за это пошлое, мягко говоря, занятие. Гораздо честнее было бы зачитать злобные письма Андропова в Политбюро, требую­щие ужесточения мер против любого инакомыслия.