Чаще всего говорит, что маленьких туда не пускают. Когда же я спрашиваю, соскучился ли он по маме, он отвечает, что нет. Я предлагаю идти гулять и, если пустят, зайти к маме, но и на это он говорит, чтобы после гулянья я отвез его домой и шел бы к маме один.
(3, 8, 27).
Видит ученическую работу, написанную красными чернилами: *Эт карьми'ннъм чирьни'лъм нъпи'сали. Заче'м э'тъ? Карьми'ннъйi чирьни'лы ни быва'ют, а тут нъписа'ли* - Это карминными чернилами написано (буквально - "карминным чернилом").
Зачем это? Карминные чернила не бывают, а тут написали. Потом прибавляет: *А у Ле'ни зилёнъйi чирьни'лы* - А у Лены зеленые чернила. Спрашивает: *Ани' арёл ви'дiли?* - Они орла видели? Я, желая убедиться, знает ли он, что орел птица, говорю: "А кто такой орел?". Он: *Жыво'тнъйъ* - Животное. До сих пор одушевленные имеют винительный, сходный с именительным. Ходили к Вере в больницу, и по дороге он без умоку говорил. Основной тон всех этих разговоров - удивление по поводу разных предметов и событий, которые были новыми или неожиданными. Так, много разговоров вызвало то, что лошадь везла двое саней - одни за другими; что везли какой-то курятник (в виде домика).
на маленьких салазках; что у дома была шестигранная башенка; что виднелись елки через забор и т.д. Между прочим, увидев большой сад, он сказал: "Какой большой сад. Да это целый лес называется". А проходя перед кинематографической рекламой, представлявшей заглавие из отдельных подвешенных букв, говорит: "Написали и повесили. Сверху синие, а внизу красные и желтые". В самом деле буквы были указанных цветов. По приходе из больницы говорил, что мама должна лежать на спине (об этом был разговор).
и сам улегся на стульях на спину и говорил: *Е'сьли бъ мне' де'лъли апира'цъю, я бъ лижа'л вот та'к* - Если бы мне делали операцию, я бы лежал вот так. Об операции, оказывается, он имеет представление, потому что, когда я его спросил, что такое операция, он ответил: "Режут живот". Потом говорил: *Кто' ле'чит ймво' уш сафсе'м та'м не'т. Кто' ле'чит, о'н ушо'л*. Вертит в руке кусок мыла и спрашивает: - *А где' биру'т ани' са'ла? Я: Зачем? Он: *Штъб де'лъть мы'лъ* (Чтоб делать мыло).
- Я как-то давно говорил ему, что мыло делается из сала. Я: Покупают. Он: *В мисно'й ла'фьки?* (В мясной лавке?).
Я: Да. Он: *А ишь чиво' де'лъют са'лъ?* (А из чего делают сало?).
Но дальше отвлекся и ответа не дождался. Рассматривает в книжке "Звездочета": *А где' он бирёт па'лъчiк ы кардо'ну?* (А где он берет палочек и картона?).
Я: Зачем? Он: *Де'лъть зьве'здъчьки* (Делать звездочки).
Я с ним вечером один и хочу испытать, как он отнесется к предложению остаться дома совсем одному. Говорю: - Я схожу в аптеку, а ты посиди один. Он: *А што' я бу'ду де'лъть?* (А что я буду делать?).
Я: Смотреть картинки. Он: *А кто' их убирёт?* Он явно испуган и готов заплакать, но характерно, что старается выискать мотивы, по которым я должен остаться дома. Я: Так я пойду, а ты посмотришь картинки. Он: *Мне' аднаму' ни хо'чiццъ. А кто' мне пръчита'iт? Мне' на'дъ пръчита'ть* (Мне одному не хочется. А кто мне прочитает? Мне надо прочитать).
Я: А как же мамочке лекарство? Он: *За'фтръ ма'мъчьки зъкажы'. Кто' мне пръчита'iт?* - Завтра мамочке закажи. Кто мне прочитает? До последнего времени он совершенно не мог рисовать по какому-нибудь заданию. Чертя как попало, он иногда вырисовывал фигуры на что-то похожие и тотчас давал им названия: окорок, дым и т.д. В последние же дни он рисует то, что я ему указывал: круг, крест, клеточку, звезду, елку. И все эти предметы имеют некоторое сходство с предлагаемыми. Счет находится все еще в прежнем положении. Знает "три", теперь очень твердо. Например, показывает пальцем три точки, чтобы сообщить, что ему надо три кусочка сахару. Знает, что к двум еще надо присоединить один, чтобы было три. Верно определяет число трех последовательных действий (поцелуев, прыжков и т.д.).
Говорит о трех предметах, которых не имеет перед глазами. Но "четыре" упорно не хочет знать.
(3, 8, 30).
Просит меня: *Зьде'лъй мне' вагза'л* (Сделай мне вокзал).
Я, отнекиваясь: Какой тебе вокзал? Он: *Ф чём жду'т поiзда' Привизьли' уш кирьпичи'-тъ. Ку'бики* (В чем ждут поезда. Привезли уж кирпичи-то).
Действительно, привез на коляске кубики.
(3, 9).
За последнее время у него наблюдается много временны'х определений. Так: "Толины именины были летом, а мои зимой. И елка зимой. У нас и у Толи была раньше елка, а у Олечки после". Все факты верны. "Прежде я к тебе приходил в самую ночь, а теперь прихожу утром", - говорит, прийдя ко мне в постель с рассветом. Татьяна Северьяновна говорит ему за обедом: - Кушай, шалун! Он (шутливо): - *А ты' шълуни'ца* (А ты шалуница).
Взял большую ложку горячей каши, подул немного и говорит: *Ни даду'iсьси* (Не додуешься).
Несомненно, самостоятельное образование. Обо что-то накололся в подушке и сказал: *Калю'чиицъ* ("Колючеется" = колется).
Играет и говорит: *Он миня' давно' адале'л, штъб я йиму' свари'л фкусьня'шку* (Он меня давно одолел, чтобы я сварил ему вкусняшку).
Я: Кто? Он: *Ми'шкъ* (Мишка).
(3, 9, 2).
"Помнишь, такую бумажку отрежешь, смотаешь, намочишь чем бреешься, сделается пузырь большой и полетит". Говорит о мыльных пузырях, которые однажды пускали для него, чтобы опять добиться от меня этой забавы. Мне некогда, и я притворяюсь, что не понимаю. Поэтому он говорит еще: "Помнишь, ты смотал такую трубочку, намакал чем бреешься и пустил пузыри. Помнишь, ты эдакие пузыри из бритвы пускал". Фразы записаны точно и представляют примеры сложных синтаксических целых. Кончив есть, говорит: Кончила. Так девочки говорят. Я: А ты как? Он: Кончил.
(Значит форма рода уже усвоена со стороны значения).
Вспоминается, как летом мы ходили с ним ловить рыбу. Сидели на одном месте, ничего не поймали, перешли "на другую реку", поймали одну рыбку и выпустили ее в воду.
(3, 9, 4).
*Зътужы'л ру'ку* - "Затужил" руку (от "туго").
Говорит, когда я придавил ему руку в постели. Примеры самостоятельных однократных образований: *пивну'* (от "пить").
Говорит, собираясь сделать один глоток. *Скабльну'* - скобльну' (от "скоблить").
*Важжи'на* - возжина: длинная возжа у лошади.
(3, 9, 5).
Я вытираю ему лицо, и он говорит: *Су'хъ вытира'ит мне мо'рду. Ни мо'рду, а лицо'. Эт у ко'шки мо'рдъ, и у катёнкъ*. Это не первый случай разграничения "морды" и "лица". Ему как-то давно говорилось, что "морда" у животных. Спрашивает, какой рукой я ем. Я показываю правую. Он: *Не'т, я тибя' приучю' э'тъй руко'й е'сьть. Этъй руко'й ниудо'бнъ* - Нет, я тебя приучу этой рукой есть. Этой рукой неудобно. Сопровождается жестами. Я ухожу, и он тревожно спрашивает: *Э'т до'лгъ?* (Это долго?).
Я: Нет, не очень. Он: *Тък ни бу'ду пла'къть!Э'т вот када' сафсе'м до'лгъ!* (так не буду плакать! Это вот когда совсем долго!).
Без Веры он болезненно относится к моему уходу. Не капризничает, а плачет горько. Просит, чтобы я при нем одевался и по нескольку раз прощался с ним.
(3, 9, 7).
Говорит неожиданно: "Помнишь, ты с черной тряпкой ходил? Вот так кругом была тряпка. Ты спал в ней. И снимал". Это воспоминание о времени, когда у меня была невралгия в сентябре 1923 года, т.е. около полутора лет назад. Раньше он об этом не вспоминал ни разу. Мы ему тоже не напоминали. Забыли и сами. Вдруг спрашивает: *Ра'зи апира'търы лю'ди?* (Разве операторы люди?).
Я: Да. Он (тоном удивленного отрицания): *Ра'зи апира'търы лю'ди!* Я: А кто же? Он (тоном перечисления, примера): *Я... - лю'ди...* ("Апира'тър" - император из "Воздушного корабля", рассказанного Татьяной Северьяновной).
(3, 9, 9).
*По'мниш, дя'ля Ми'шъ пришо'л к на'м с каза'л: я жра'ть хачю'* (Помнишь, дядя Миша пришел к нам и сказал: "Я жрать хочу"), - говорит с явной насмешливостью. Потом прибавляет: *Заче'м он та'к гъвари'л?* (Зачем он так говорил?).
Я: А как надо было сказать? Он: *Я е'сьть хачю'* (Я есть хочу).
Уже давно отмечалось, что он обращает внимание на какофимизмы.
(3, 9, 11).
Принесли судака, и он говорит: *А мне' бу'дiт хво'сьтик рыби'нъй, судаки'нъй. Я то'лькъ судаки'нъи хвасты' люблю'* - А мне будет хвостик рыбий ("рыби'ный"), судачий ("судаки'ный").
Я только судачьи ("судаки'ные").
хвосты люблю. Начал усваивать "четыре". Когда мы сидели втроем и он сосчитал "три", пришла Татьяна Северьяновна, и он, спросив "А с бабушкой сколько?" и услышав ответ, все повторял: "Четыре". Потом во время гулянья, увидев четверых стоявших извозчиков, говорил: "Четыре лошади", на обратном же пути, когда один уехал, говорил "Три".
(3, 9, 14).
*Ма'м, я ф сьтёклъх ви'жу читы'ри бума'жък. А на са'мъм де'ли - льве'* - Мама, я в стеклах вижу "четыре бумажек" (четыре бумажки), а на самом деле - две. Говорит, глядя в бинокль на две пестрых бумажки, лежащих на стуле. Не раз отмечалось, что образование творительного падежа единственного числа мужского рода прилагательных сходно с местным, то есть одинаково с подчиняющими существительными. Так: *За э'тъм до'мъм* - За этим домом (буквально - За этом домом).