Я молчала, обдумывая услышанное. Раньше мне и в голову не приходило вдаваться в такие подробности нынешнего положения Лоренцо.
— А через несколько месяцев грянули события в Вольтерре. — Его оливковая кожа вдруг посерела. — Я совершил серьезную ошибку, когда встал на сторону владельцев квасцовых рудников… вместо того чтобы поддержать сельчан. Они пренебрегли моими распоряжениями, и тогда я позволил бесчеловечным conditori[13] разместить возле деревни войско наемников.
— Но вы же не отдавали войску приказа напасть на деревню, Лоренцо! Это все знают.
— Нельзя было вообще отводить туда войско! Вот где я просчитался — по молодости, по неопытности. — Он раздосадованно покачал головой. — А все моя гордость!
— В таком случае откажитесь от должности, — подначила я.
— Нет! — выкрикнул он. — Что у тебя за мысли!
— Я не взаправду. Вы рождены властвовать, Лоренцо.
Он сидел, упершись локтями в колени и положив голову на ладони. В этой позе было столько человечности и непритязательной простоты, что я прониклась к нему еще большей симпатией.
— Во Флоренции я сейчас cappa della bottega,[14] старший управляющий. Я должен хорошо делать свою работу и не жалеть сил для той роли, которую мне отвело Провидение. Флоренция слаба в военном отношении, значит, надо искать иные пути для выживания. Через финансовое влияние. Торговыми способами.
— Вам это вполне по силам, — заметила я. — К дипломатии у вас явный талант.
— Даже если это так, мне все равно нужно загладить вину перед Вольтеррой, — обдумав мои слова, сказал Лоренцо. — Сделать для них что-нибудь.
— Постройте там приют для сирот, — предложила я. — А вдовам отправьте вспомоществование.
— А для опороченных девиц что мне сделать?
«Опороченных… — подумала я. — Меня тоже когда-то опорочили в родном городке».
— Вышлите туда учителей, — посоветовала я.
— Учителей? — удивился Лоренцо.
— Раз уж девицы лишились доброго имени, пусть наверстают его образованием.
— Вот слова истинно ученого человека, — улыбнулся Лоренцо. Впервые за время разговора в его глазах промелькнула веселая искорка. Помолчав, он добавил:
— Платон такую идею одобрил бы. Он считал, что дарования половины афинского населения пропадают втуне, поскольку женщины отстранены от государственных и военных дел. Я недавно начал спонсировать Пизанский университет, — неожиданно сообщил он. — Он сейчас в упадке, переживает не лучшие времена. Можно будет пригласить преподавателей оттуда и из нашего, Флорентийского, университета и направить их в Вольтерру.
Смерив меня одобрительным взглядом, Лоренцо заключил:
— Твой образ мыслей мне очень по сердцу, Катон!
— Лучшей похвалы я не пожелал бы. Это комплимент не только мне — моему отцу тоже, — ответила я, чувствуя, что краснею.
Хотя Лоренцо высказал одобрение лишь моему уму, но он наверняка пригласил меня для того, чтобы испросить доброго совета, и действительно, одной беседы хватило, чтобы заново возжечь в наших отношениях прежний странный проблеск чувства.
Оживленные голоса, донесшиеся из заднего церковного притвора, как нельзя кстати отвлекли нас от тяжелого неприятного разговора. Во дворик высыпала ремесленная артель Верроккьо. Каждый нес в суме дневную снедь.
Леонардо, очевидно, заприметил меня еще в часовне, потому что направился прямиком к нашей скамье. Приблизившись, он пробормотал «синьор» и поклонился Лоренцо на манер изысканного придворного. Тот ответил на приветствие учтивым кивком. Я встала, чтобы обнять сына, но по его натянутости и неловкому молчанию вдруг поняла, как он теряется в присутствии Лоренцо де Медичи. У него не укладывалось в голове, каким образом его некогда скомпрометированная мать — пусть и в мужском обличье — может претендовать на дружбу столь знатной особы, фактического правителя Флоренции. А мне так хотелось свести их запросто!
— Что у тебя в сумке? — спросила я.
— Кухарка маэстро посылает нам из боттеги хлеб, сыр и вино, а если повезет, то и что-нибудь тушеного.
Леонардо раскрыл суму и вынул половинку черного хлеба и толстый ломоть желтоватого сыра. И то и другое он, недолго думая, разломил на три части и угостил нас с Лоренцо. Снова заглянув в суму, он извлек оттуда глиняный горшок и ложку.
— Не так-то просто было уговорить ее не накладывать мне мяса, — заявил он, подавая горшок Лоренцо.
Тот не отказался и принялся макать хлеб в похлебку.
— Совсем без мяса? — уточнил он.
— Я его не ем. Рыбу и птицу — все, что имеет лицо, — тоже в рот не беру.
— Невероятно, — прокомментировал Лоренцо, протянув мне горшок и ложку.
— Отцы Церкви, кстати, назвали бы это ересью, — зачерпнув похлебки, добавила я.
— Отцы Церкви… — невнятно повторил Лоренцо и тяжело вздохнул.
Видя, что он замолк, я сочла за лучшее сменить тему.
— У Лоренцо есть конь по имени Морелло. Они соперничают в преданности друг другу, — сообщила я сыну.
Леонардо немедленно просиял.
— Каков ваш конь с виду? — спросил он Лоренцо и тут же весь обратился в слух.
— Очень красивое создание. Гнедой с белыми бабками, на лбу белая звездочка. На бегу он гордо выгибает хвост дугой, а ноги у него словно стальные. Но больше всего я люблю у Морелло его голову. Она просто великолепна — вытянутая, изящная, с черными влажными глазами…
Леонардо улыбался, видимо представляя описываемого скакуна во всех красках. Он даже глаза прикрыл от удовольствия.
— Я неравнодушен ко всем живым существам, но никого не люблю так, как лошадей. В них столько достоинства, силы и вместе с тем — столько неги! С лошадью можно очень сильно сдружиться.
Лоренцо кивал, очевидно проникаясь эмоциями Леонардо. Мне показалось, что слова моего сына вошли ему в самое сердце.
— Есть ли у тебя конь? — поинтересовался Лоренцо.
— Нет, у меня нет времени за ним ухаживать. И денег на это тоже нет. Но если меня приглашают покататься верхом, я, конечно, не отказываюсь. Зато я сдружился с дядиным мулом, — улыбнулся Леонардо, поглядев на меня. — Мы с ним старые приятели.
— В моей конюшне нет недостатка в красивых скакунах, Леонардо, — произнес Лоренцо. — Прошу, не стесняйся и выезжай на любом из них. — В его голосе я не ощутила и нотки высокомерия или бахвальства.
— Кроме Морелло, — лукаво ухмыльнулся Леонардо.
— Кроме Морелло, — согласился Лоренцо. Он рассмеялся, и я вслед за ним. Лучшего завершения беседы я и придумать не могла, даже если бы сама сочиняла реплики.