Читать интересную книгу Семь ангелов - Николай Усков

– Это был блеф. Я же не Мата Хари, в самом деле.

– Браво, Ксантипка! – с восхищением протянул Алехин.

– Он назвал мою хризантему чудовищной. Козел! Лучшие женщины носят хризантемы на груди. Это символ чистоты.

Кап-Ферра

Следующие два дня потрясли мир. Новостные передачи всех телеканалов планеты открывали репортажи из Авиньона. Даже с Первым творилось что-то странное.

В тот день и Медведев, и Путин переделали массу важнейших государственных дел. Президент посетил школу для вундеркиндов в селе Пыжиково, где подарил айпад мальчику Пете, потом отчитал косного чиновника, хлестко назвав его доклад «какой-то презентацией», и даже успел обсудить с патриархом (в присутствии Владислава Суркова) предстоящее празднование дня святителя Агафангела Пермского – покровителя инноваторов. Свершения Путина выглядели не менее судьбоносными. Он прививал теленка на фоне умиленных животноводов и зоотехников, затем встречался с недовольными рабочими. На вопрос фрезеровщика Рюхина Путин ответил, не мигая: «Богатым надо будет раскошелиться. Раскошелиться, я сказал!» На нем была отличная клетчатая рубашка, расстегнутая на одну пуговицу. Вечер премьер завершил молитвой в сельском храме Костромской области. Он печально стоял среди косынок, размышляя о судьбах России.

Одним словом, и президент, и премьер по справедливости должны были открывать тот памятный выпуск новостей. Но этого не случилось. Уже пятнадцать минут Жанна Агалакова восторженным голосом рассказывала и показывала из Авиньона. Сначала притихшая страна увидела внушительные башни и стены, потом кадры из старого фильма с Инной Чуриковой в роли Жанны д’Арк. Жирные церковники плотоядно взирали на актрису, одетую в одну рубашку. Голос Жанны Агалаковой стал тревожным. Потом телезрителям продемонстрировали сводчатые залы, узкие лестницы и, наконец, полутемную комнату, заставленную сундуками, кувшинами и другой посудой. Камера взяла лицо Агалаковой крупно: «А сейчас вы увидите легендарную чашу Грааля». Изящные пальцы телеведущей почтительно придерживали небольшой сосуд из полированного камня. «По легенде, чтобы завладеть этой чашей, папа отправил на костер магистра ордена тамплиеров», – сообщила Агалакова. В доказательство Первый канал опять привел сцену из фильма про Жанну д’Арк. Стриженная под мальчика Инна Чурикова была привязана к столбу и действительно подходила на роль несчастного магистра тамплиеров. В кадре появились мужчина-брюнет и девушка с огромной хризантемой на груди. Агалакова спрашивала, брюнет отвечал. Девушке с хризантемой слова не предоставили, хотя было видно, что она многое может сообщить телезрителям. Затем возникла фотография Федора Климова. Она оказалась частью страницы из списка журнала Forbes. Жанна Агалакова подчеркнула: «Состояние Федора Климова оценивалось в десять миллиардов долларов». Следом появилось довольное лицо какого-то жиреющего парня, окруженного футболистами. И, наконец, фотография девушки с темно-русыми волосами. Она стояла между брюнетом, который выступал раньше, и Мэрайей Кэри. В финале шла съемка, предоставленная французским телевидением. Из кованых ворот виллы выезжала машина «Скорой помощи». Полицейские теснили толпу зевак и фотографов. Неприятный мужчина в очках что-то важно объяснял в микрофон. Титры внизу экрана сообщили: «Комиссар криминальной полиции Комндом». В самом конце корреспондент Первого канала снова предстала перед телезрителями, чтобы заявить: «Это была Жанна Агалакова, Арсен Глаголев, Илья Кабанов, Ксения Колесниченко и Ксения Пыж специально из Авиньона». Дальше возникла студия Первого. Там сидела суровая Екатерина Андреева. Судя по всему, ей не понравилось, что Агалакова слишком долго отвлекала страну от действительно важных событий дня. После стремительной подводки телезрители наконец увидели новость про президента Медведева. Дмитрий Анатольевич пружинистым молодцеватым шагом входил в школу для вундеркиндов в селе Пыжиково.

– Ну вот, – расстроилась Ксантиппа, – я так хорошо сказала, а Жанка, сука, все вырезала.

– Не расстраивайся, – поддержал ее Алехин, – ты герой.

Ирина Сергеевна пригласила всех на виллу, чтобы вместе посмотреть новости Первого и заодно отпраздновать завершение трудного дела. Правда, сама она заявила, что неважно себя чувствует. Лицо ее было заплаканным и усталым. Сразу после новостей Ирина Сергеевна извинилась и вышла, по дороге обняв Алехина и махнув рукой Севастьянову. Теперь голоса в гостиной стали громче, на лицах появились улыбки. Подали шампанское. Ксантиппа царила безраздельно.

– Когда он мне лабутаны сломал, я так разозлилась. Реву, а сама думаю, ну этого я тебе никогда не прощу. Ложь, измену прощу, а это – нет, потому что подлость. Мелкая такая, пакостная! Он же знал, гад, как на мою ногу трудно колодку подобрать, – я ему рассказывала, – знал и специально сломал. Настоящая гнида!

– А как, мадемуазель, вы отлично придумали про хризантему! – скалился Бриен. – Я был на все сто уверен, что у вас там диктофон.

– Рискованный шаг, безбашенный, – наставлял Севастьянов. – Вы очень храбрая женщина. Надо признать, дю Плесси всех нас посадил в лужу. И если бы не вы… – Севастьянов отхлебнул шампанского.

– Служу России, товарищ полковник! – Пылкая отсалютовала, прогнула спину и кокетливо выставила вперед внушительный бюст.

– Если бы не вы, этот Комндом, чего доброго, арестовал бы Иннокентия Александровича, – заключил Севастьянов.

– Да уж, – поддержал Бриен, – местная газета назвала мосье Алехина «боссом русской мафии». Вы, кажется, кого-то распилили циркулярной пилой?

– Бриен, – начал Алехин, – вы нас спасли там в Авиньоне, а я ведь, дурак, вам не верил. После того, как я высадил вас из такси, вы имели полное право забыть о моем существовании. Извините, дружище. Чтобы хоть как-то искупить вину, я хочу сделать вам подарок. – Алехин торжественно взял папку, лежавшую рядом с ним на столике. – Здесь дневник Хуго де Бофора и копия духовной Климента, – заявил он. Оригинал, подброшенный Кену, Комндом приобщил к делу. – Надеюсь, Ирина Сергеевна будет не против. Это сенсация не меньшая, чем сокровища Климента VI.

– О боже! – вскрикнул Бриен. – Я не имею права. Я уверен, что вы, и только вы должны быть редактором и издателем этих драгоценных документов.

– Бриен, я ушел из медиевистики. Мне это ни к чему. Это ваш период, вы работаете над биографией Климента…

– О, благодарю! – профессор бросился к Алехину и стал жать ему руку.

– Расскажете потом, чем там дело кончилось у де Бофора. Я не успел дочитать.

– Вы должны мне пообещать, что напишете предисловие, – взволнованно говорил Бриен.

– Разумеется, – согласился Кен.

– Кенчик, не забудь меня упомянуть. Это я отгадала про апостола Павла! – ревниво вставила Ксантиппа.

– Конечно, ты наше все, – признал Алехин. – За Ксантиппу!

Друзья громко чокнулись и принялись опять обсуждать события памятного дня. Кен долго рассказывал, как они плутали по Авиньонскому дворцу, как непросто оказалось разгадать тайну Климента, как много раз он ошибался. Ксантиппа периодически вставляла, что мужчины не умеют считать даже до семи, что это она знала про ослепшего Савла. А еще именно она увидела якорь. Впрочем, потом выяснилось, что якорь не имеет отношения к делу, но все равно у нее, Ксантиппы, очень зоркий глаз. И ей все об этом говорят. И Лерка, которая Роднянская, и Полина, которая Дерипаска. В доказательство Ксантиппа привела драматические истории утраты означенными дамами мобильного телефона и авторучки. Когда Ксантиппа наконец умолкла, слово взял Бриен. Он радостно вспоминал, как прятался в окне индульгенций, увидел Алехина, заснувшего в Великой Аудиенции, как не решился будить его, как завизжала Пылкая, заметив его тень в капелле святого Петра, как он мучительно ждал, пока Антуан, наконец, повесит ключи на место.

Солнце уже садилось над морем, сад тонул в пении цикад, разговор все чаще стал ходить по кругу.

– Одного я не могу понять, – внезапно заявила Ксантиппа, – куда все-таки пропал труп Климова?

В гостиной повисло тягостное молчание.

Авиньон, лето Господне 1352, месяца декабря 6-й день

О том, что скончался господин наш папа, мне сообщили около четырех часов утра. Хоть и нелегко было оставить ту, которую искал так долго, пришлось ехать во дворец. Облачился в лиловую мантию, ибо на время прощания с папой запрещено нам носить пурпур.

Было еще темно, когда собрались с кардиналами в зале Иисуса, чтобы, по традиции, разбить печать с именем Климента. Две печати есть у папы. Одна с его именем, на другой изображены апостолы Петр и Павел. Первая печать должна умереть вместе с понтификом, последняя остается нетронутой. Климент умер, но церковь жива. Вице-канцлер ударил своим молотком по печати моего господина… Боль сдавила мне сердце, ибо видел, как навсегда уходит дорогое для меня имя.