Зеленый врач из ее снов вышел на лестничную площадку, приоткрыл окно и стал вылавливать сигарету из мятой пачки. Тамара внимательно проследила путь сигареты от пачки до его рта, решилась и подняла взгляд чуть выше, до его глаз. Глаза у него были напряженными.
— Когда? — настойчиво спросила она, заглядывая в эти напряженные глаза.
Он тут же спрятал глаза, занавесил их ресницами, сосредоточенно щелкая зажигалкой и старательно прикуривая. Затянулся, медленно выдохнул дым и, глядя куда-то в окно, подчеркнуто небрежно сказал:
— Я думаю, часа через полтора аппарат мы отключим. Ну, через два. Потом понаблюдаем какое-то время. Так положено, так всегда делается. Если все будет в порядке — тогда переведем в палату.
— А может не быть?
— Что? — Врач быстро взглянул на нее и снова уставился в окно. — Нет, не может… В смысле — все обязательно будет в порядке. В принципе, ситуация довольно обычная.
И опять было долгое одинокое стояние у закрытой двери, Николай то появлялся, то исчезал куда-то, потом опять появлялся, но это ничего не меняло в ее одиночестве, она даже не всегда замечала, что он топчется рядом, говорит что-то, сует ей в руки то булку какую-то, то пластиковый стакан — иногда очень горячий, иногда очень холодный. Потом дверь со знакомым щелчком выпустила еще одного врача во всем зеленом — не того, не первого, а совсем другого, — и другой зеленый врач сказал ей то же самое: ситуация обычная, волноваться не о чем, аппарат отключат, наверное, часика через полтора-два… Потом оказалось, что давно уже наступил день, пришла Наташка, по-чти силой отволокла мать в туалет, заставила умыться, сама вытирала ей руки и лицо чужим вафельным полотенцем, приговаривая одновременно сердитым, жалобным и беспомощным голосом, что так нельзя, что надо же хоть чуточку отдохнуть, что надо хоть что-нибудь проглотить, что если мать заболеет — Анька им с отцом такой геноцид устроит…
— Ты почему не в школе? — спросила Тамара и тут же забыла о Наташке, потому что надо было побыстрее добраться до той закрытой двери, дождаться, когда та проклятая дверь в очередной раз с тихим щелчком выпустит кого-нибудь во всем зеленом, и этот кто-то скажет, наконец, что Анна дышит сама, что она проснулась, что ее можно увидеть…
Прошло еще много времени, а может быть, не очень много, потому что все еще был день — больница шевелилась, приглушенно галдела на разные голоса и наполнялась кухонными запахами — наверное, обед готовили. Закрытая дверь за это время еще три раза щелкала замком, выпуская по одному человеку, но все они были не те, никто из них ничего про Анну не знал, двое вообще были не из медперсонала, просто доставляли в реанимацию какую-то аппаратуру, а медсестра, которая вышла последней, была из другого отделения, сюда ее послали не то за-брать, не то отдать какие-то бумаги… Тамара уже ничего не понимала, в своем полубессознательном состоянии она просто не слышала ничего, что не касалось Анны.
Медсестра из чужого отделения внимательно пригляделась к ней, минутку раздумывая, хмурясь и поджимая губы, и сказала:
— Ждите здесь, я сейчас.
Дверь опять тихо щелкнула, пропуская ее внутрь, — как она открывается? Наверное, своих узнает. А Тамара осталась ждать — ну конечно, она будет ждать здесь, где же ей еще ждать…
Потом вышел еще один зеленый врач, на этот раз — очень пожилой, стал сердито отчитывать Тамару за то, что она стоит здесь и только мешает работать… Она пристально смотрела на его сердитые губы, совершенно не понимая, о чем он говорит, согласно кивала, дождалась, когда он замолчал, и сказала как можно более убедительно:
— Мне бы только взглянуть на Аню. Один раз. Понимаете? Она моя дочь.
— Да я понимаю, — помолчав, ответил врач так же сердито. — Я все понимаю. Но сейчас нельзя. Вы тоже должны понять.
Он взял ее за руку, повел к жесткому дивану на лестничной площадке, усадил ее, сел рядом, так и не выпуская ее руки, а за другую руку тут же уцепился Николай. Откуда он тут взялся? Он же, кажется, уходил…
Врач стал говорить про Анну, слова были все больше медицинские, слов было много, они запутывали смысл сказанного, хоронили его под собой. Тамара напряженно вслушивалась и наконец поняла: аппарат не могут отключить. Уже пробовали, но Анна сама не дышит. Но волноваться не надо, так бывает, в принципе, ситуация довольно рядовая… И так далее.
— Как же так? — с отчаянием воскликнула Тамара, пытаясь отобрать свои руки: одну — у врача, другую — у мужа. — Почему? Ведь говорили: часа через полтора… А она не дышит!
— Она дышит, — громко и раздельно сказал врач, не выпуская ее руки. В другую руку крепче впился Николай. — Она дышит. Состояние стабильное, никаких причин для тревоги… Вот черт…
Что было потом, она не очень запомнила. Кажется, она вырывалась, а врач и муж держали ее с двух сторон за руки, а потом появилась медсестра — та самая, из другого отделения, — и заставила ее выпить какую-то вонючую гадость, а потом все исчезли и появилась Наташка, она сидела рядом, крепко обнимала мать двумя руками и тихо хлюпала носом.
— Ты почему не в школе? — тускло спросила Тамара, слыша свой голос будто со стороны и не узнавая его.
— Ма, тебе поспать надо, — сказала Наташка и вытерла лицо о ее плечо.
— Я посплю, — пообещала Тамара, глядя в окно, за которым был день. Неужели все тот же день? — Я посплю. Потом. Который час?
— Два. — Наташка выпустила ее и потерла глаза руками. — Яблоко хочешь?
— Кофе хочу, покрепче. А то глаза слипаются.
Наташка куда-то ушла, наверное, искать кофе, пришел Николай, сел рядом, спросил о чем-то, она не поняла, потому что он спрашивал не об Анне. Встала, с отстраненным удивлением ощущая, с каким трудом двигаются руки и ноги, какой тянущей болью наполнена каждая клеточка непослушного, тяжелого, будто чужого тела, доковыляла до закрытой двери — и замерла возле нее, слушая тишину.
И опять прошло много времени, а может быть, не очень много, потому что из двери никто не появлялся, только по лестнице иногда кто-то ходил — то вверх, то вниз, каждый раз Тамара пристально следила: кто это? Но ходили все не те, ходили какие-то посторонние люди, которые ничего не могли знать об Анне. Потом вдруг откуда-то взялся Евгений, подошел к ней, наклонился, о чем-то спросил. Она молча с недоумением смотрела на него: почему он здесь? Зачем он пришел? Он здесь не нужен. Он ничем не может помочь. Она думала, что он может помочь Анне, и поэтому обратилась к нему. А он просто забыл о ее просьбе. А теперь Анна не может дышать без этого проклятого аппарата. Он зря сюда пришел.
Может быть, она что-нибудь сказала вслух, а может быть, Евгений и сам догадался, о чем она думает, — он нахмурился, опустил глаза, отступил на шаг, кажется, хотел еще что-то добавить, но промолчал, повернулся и направился к жесткому дивану, где сидел Николай, ссутулившись и за-крыв глаза. Подошел, сел рядом, тронул за плечо — Николай открыл глаза, выпрямился, и они о чем-то заговорили вполголоса. Было заметно, что разговор обоих интересует. Тамара качнулась, с трудом отрываясь от закрытой двери, шагнула к ним — о чем они говорят, об Анне? Наверное, Евгений узнал о ней что-нибудь новое, он всегда первым узнавал все новости, и пришел рассказать, а она в своей невменяемости ничего не поняла, и теперь он рассказывает Николаю… Она подошла еще ближе, уцепилась за дверной косяк и замерла.