смог. Но уверяю тебя — у меня никогда сомнений не было, что все улучшения с облегчениями обязательно какими-то негативными последствиями уравновесятся. И он этого не мог не знать — так что пусть теперь вертится, в следующий раз будет своей головой думать.
— Так что, — тихо спросила я, — было бы лучше, если бы он и сейчас в невидимости оставался, а Галя сама сумки из магазина таскала?
— Нет, не лучше, — поморщившись, признал он. — Но все равно — ничего с ним не случится. Мне, что, тоже нужно было в депрессию впадать всякий раз, когда мне случалось тебе на улице помочь, а ты на меня волком смотрела?
— Но ведь это же совсем другое! — воскликнула я. — То незнакомый человек навязывался, а это — дружеская помощь скандалами Гале оборачивается…
— Татьяна, мы можем о чем-нибудь другом поговорить? — процедил он сквозь зубы. — О ком-нибудь другом? О нас, например? Просто о нас. О нас троих, между прочим. Раз уж у нас такой счастливый вечер выдался, когда нас все в покое оставили?
Я замолчала. В самом деле — в последнее время нам редко удавалось провести вечер без того, чтобы к нам не заглянула ненаглядная Варвара Степановна. Обещание присмотреть за нами, данное моей матери, она взялась исполнять со всем нерастраченным пылом души. И обрушился этот пыл, в первую очередь, на наш холодильник. У меня сложилось впечатление, что наша неугомонная соседка каждый день начинала с обширного исследования рынка продуктов питания. И каждый вечер докладывала нам о результатах оного.
То она узнавала, что в супермаркет только-только завезли марокканские апельсины — «Нужно прямо сейчас сходить, пока самые свежие не расхватали». То выяснялось, что какие-то ее знакомые продают свою картошку — «У них-то в погребе она куда лучше сохранилась, вот пару мешочков бы и подвезли». То она поведала нам, что у другой соседки родственники держат корову в деревне — «На машине-то не больше часа туда и обратно — и вот вам парное молочко». «А там и поспрашивать можно, кто теленка забивать собирается», — лучилась она морщинистой улыбкой.
При последнем известии мой ангел изменился в лице и твердо заявил, что мы предпочитаем покупать мясные продукты, прошедшие строгий контроль санэпидемстанции. Но отбиться от энтузиазма Варвары Степановны оказалось не так-то просто. Сколько мы не отнекивались, говоря, что у нас есть все необходимое, что мы устали после работы, что мы подумаем насчет домашнего творога и овощей, она только меняла тактику.
Приносила нам пару килограмм фруктов, обронив, что вот, мол, не могла удержаться, чтобы не побаловать меня витаминами зимой.
Дала наш телефон своим картофельным знакомым, и моему ангелу пришлось, сцепив зубы, спускаться как-то вечером на улицу, после того как ему позвонили и сообщили, что как раз доставили обещанный мешок — под самый подъезд, как договаривались.
На рабочей неделе стала заглядывать к нам то с судочком супа, то с кастрюлькой тушеного мяса, приговаривая, что нам и готовить-то толком некогда, а ей это в удовольствие, да и продуктов мы ей в прошлый раз больше купили, чем она просила.
Когда мой ангел, не выдержав, решился поговорить с ней, она тут же принялась согласно кивать, долго и сбивчиво извиняться за назойливость, жаловаться на старческую память… и кончилось тем, что в следующий раз, когда ей срочно потребовалось что-то в магазине, мой ангел отправился туда вместе с ней.
Вернулся он из магазина мрачнее тучи и категорически отказался рассказывать, что его до такой степени разозлило.
Честно говоря, я и не настаивала. Мне матери хватало. Та, правда, допрашивала меня примерно через день и по телефону. Но зато ей требовался полный отчет по всем нюансам работы моего организма, и на извинения за назойливость и ссылки на возрастную забывчивость рассчитывать мне не приходилось.
Я начала понимать, что чувствуют те самые кусты и деревья во французских садах, которых — хотят они того или нет — заботливые садовники без устали кромсают со всех сторон, доводя до требуемой формы и размера. То-то стоят они там, замерев, словно боятся хоть одним листиком пошевелить и, тем самым, лишний раз привлечь к себе внимание.
Со всей этой войной желающей свободно развиваться природы с необоримым стремлением многовекового человеческого опыта загнать ее в единственно правильные рамки я совершенно забыла сообщить о своих новостях девчонкам. И вспомнила об этом, только когда Светка сама мне позвонила.
— Привет, ты куда пропала? — осторожно спросила она.
— Ой, Свет, прости, пожалуйста, — зажмурилась я от неловкости. — У меня тут все с ног на голову перевернулось, никак привыкнуть не могу…
— А-а, — рассмеялась она, — машину, что ли, все-таки купили?
— Да купили, — поморщилась я, — но это только самое начало было…
— А что — стукнулся уже? — В голосе ее прозвучало беспокойство, но какое-то… слегка насмешливое.
— Кто стукнулся? — не поняла я.
— Да Анатолий твой, — объяснила она. — Тоже додумался — зимой ездить начинать.
— Да при чем здесь он? — завопила я. — У меня ребенок будет!
— И ты молчала? — Она умудрилась вместить в этот короткий вопрос обиду, восторг, сочувствие и предвкушение распространения этой новости среди всех заинтересованных.
— Да я уже вообще кому-то говорить боюсь! — вспылила в сердцах я. — Вон родителям сообщила, и что? Кончилась моя жизнь на все ближайшее обозримое будущее. Я теперь чем-то вроде бутылки для старого выдержанного вина сделалась — велено замереть и не шевелиться, чтобы не опрокинулась случайно и не разбилась, а то драгоценное содержимое прольется.
— Переживешь! — хмыкнула Светка. — Когда я с Олежкой ходила, со мной тоже все носились, как дурень с писаной торбой. И я только потом поняла, как это здорово было. Так что лови момент — капризничай по полной программе; потом, когда родишь, не до этого будет. А когда, кстати, ждать-то? — спохватилась она.
— Где-то в конце сентября. — Что-то меня эта фраза уже беспокоить начала — когда это в моей жизни хоть что-то по заранее намеченному плану происходило?
— Отличное время! — со знанием дела проговорила Светка. — И нежарко уже будет, и малыш до морозов немного подрасти успеет. Нет, серьезно, Татьяна, — уже совсем другим голосом добавила она, — я тебя… и Анатолия тоже… от всей души поздравляю.
Вот — хоть кто-то нашелся, кто обо мне первой вспомнил! Я искренне пожалела, что не позвонила девчонкам раньше.
— Спасибо, Свет, — с чувством ответила я, — я ему передам.
— Ладно, пойду Сергея обрадую, — сказала она, и добавила уверенно, когда у меня в горле что-то булькнуло: — Конечно, обрадую! Еще пару лет — и Олежке будет, с кем на даче