же была одной из тех немногих, кто, оказавшись в Крыму, проводил Бауэра в последний путь. («Еще один „умирающий лебедь!“» — воскликнула она, стоя рядом с Верой Ханжонковой у могилы режиссера.)
Четыре ее самых последних фильма: «Атаман Хмель» — по повести все того же Льва Никулина (режиссер Гардин), «Слесарь и Канцлер» (режиссер Гардин по пьесе Луначарского), «Хозяин черных скал» (режиссер Чардынин) и еще детский сценарий для Маяковского. Последний сценарий был в оригинале популярным рассказом О. Генри «Вождь краснокожих»). В первых трех фильмах она снялась сама, будучи вдобавок автором всех четырех сценариев. В 1928 году с ней случилось нечто малопонятное: она резко забросила творчество (в двадцать пять лет!) и очень медленно, едва ли не болезненно писала, что-то о себе и для себя — почти до самой смерти. Практически вовсе ушла из киношной профессии и только перед самой Великой Отечественной разрешила себе стать ненадолго актрисой — почему-то вдруг Серпуховского театра.
Первый коллектив профессиональных актеров в этом театре — Музыкально-драматическом гортеатре — возник в 1932 году. Его художественным руководителем стал малоизвестный Ю. Ф. Юрьев. Музыкально-драматический коллектив собрали из немногих актеров и наиболее даровитых участников художественной самодеятельности. В репертуаре труппы значились и классические, и советские пьесы. Этот театр в самом начале войны был расформирован, так что играть актрисе стало негде. Наверняка она продолжала как-то жить и, хочется верить, по-прежнему была красива и артистична. Скончалась она пятидесяти шести лет — в 1952 году.
Как прошли последние годы ее жизни, не знает никто. Кого и как она любила, с кем была особенно близка, отчего умерла так рано? Умом и сердцем чувствую какой-то очень странный, очень драматичный подтекст…
Еще одно популярное, но, увы, сегодня малоизвестное имя: Мария Матвеевна Горичева, в девичестве Казанджиева. Она родилась в 1887 году в Астрахани, а училась в Петербурге под руководством актеров Александринского театра. Была (прошу прощения!) пошловато красива. Работала в разных провинциальных театрах, гастролировала в них как ведущая актриса. Начала столичную карьеру в театре братьев Адельгейм, была замужем за одним из братьев — Рафаилом. Потом много играла в харьковском театре Синельникова, откуда перешла в театр Корша. Первый ее фильм с неполиткорректным названием «Жидовка-выкрестка» был снят в 1912 году — она сыграла Сару, дочь сапожника.
Первые ее роли — девушки улицы, несчастные жертвы грубой и нищей жизни. Но вскоре ее амплуа заметно обогащается: теперь ее героини — революционерки и подпольщицы, а еще… светские дамы, лихо тратящие свою жизнь на интимные приключения. Всего она за восемь лет снялась более чем в пятидесяти фильмах — по-моему, своеобразный рекорд. Вошла в плеяду «королев экрана», но… Фильмы ее почти не сохранились, а то немногое, что мне известно из старых киногазет, далековато от восторга: внешняя эффектность при явном недостатке глубины.
Известный советский критик-обозреватель Б. С. Лихачев наградил ее весьма нелестной характеристикой: «Внесла на экран дешевую мещанскую мелодраму, отдававшую глухим провинциализмом». Почти таково же мнение Станиславского: «Она не знает артистической этики» (24.11.1907), «…у Г-й нет обаяния» (19.8.1909). Согласитесь, эти цитаты очень красноречивы.
Одним из первых и самых успешных ее фильмов (притом самым продолжительным — десять серий!) была «Яма» по известнейшей скандальной повести А. Куприна. Хотя писатель вслух открещивался от этой ленты, но она запечатлела именно ту, доподлинно купринскую «Яму»…
Сохранилось короткое описание актрисы «про себя». «Цвет глаз — зеленые, цвет волос — русый, рост 173, размер одежды — 44, размер обуви — 39, типаж — европейский». Есть и ее давнее признание — опять же про себя: «Я спокойная, спортивная, добрая. Очень люблю музыку и танцы». Вроде бы возразить нечего, но можно беззлобно догадаться, что в ее сногсшибательной популярности была, конечно, немалая толика гривуазной женственности. Публика ее любила, ибо она позволяла себя любить — даже всячески призывала к этому… Мария Горичева снималась в кино (хотя и редко) и в советское время, а умерла в 1967 году.
Я не могу пропустить еще два знаменитых имени — их вклад в кинематограф не велик, но значителен. Первое имя — Мария Николаевна Германова (настоящая фамилия Красовская). Она была из рода купцов-староверов Красовских, когда и кто придумал ее псевдоним — неизвестно. «Красота, трепетная нервная сила, острота жизнеощущения обещали трагическую актрису в духе Дузе», — писала о ней известный театровед Инна Соловьева.
В гимназии она была одноклассницей Ольги Гзовской, Алисы Коонен и Екатерины Рощиной-Инсаровой. Ее первая кинороль, Анна Каренина (у режиссера Гардина), была исполнена высококлассно. В сущности, она копировала ту же театральную роль, что играла до этого в обожаемом Художественном театре. В 1922 году, отказавшись вернуться в Москву с европейских гастролей, возглавила вместе с Николаем Массалитиновым работу отделившейся так называемой Пражской группы МХТ. Отказалась она в марте 1923 года и от плана Немировича-Данченко, приглашавшего ее телеграммой принять участие в задуманном им театре. Это был Музыкальный театр, с которым Немирович вскоре уехал в Америку.
После распада Пражской группы в 1927 году Германова работала в парижских труппах, играла и режиссировала. Умерла очень рано — в 56 лет — в начале Второй мировой войны, по слухам, чем-то заразившись. Она была ученицей Станиславского, но считалась всегда «человеком Немировича» (и даже «любимым человеком»). Она истово любила его — как и он ее, пока у него не появилась новая красивая и даровитая фаворитка Ольга Бакланова. Но более всего она обожала сцену, обожала МХТ со всей его красотой, интеллектом, фантазией и… суетным беспокойством, не лишенным, как водится, грубых интриг, зависти, сплетен и придирок. Станиславского раздражала ее жадная актерская ненасытность, он порой резко отзывался о ней при Немировиче. Однако и он не мог — даже малейшим образом — оспорить ее огромный талант.
Когда МХАТ выступал в Париже на Всемирной выставке в 1937 году, Германова написала Немировичу, прося свидания. Немирович ответил короткой запиской: «Нет, дорогая М. Н., мы увидеться не сможем»… Думаю, что она в тот момент вовсе не хотела и не мечтала о каком-то продолжении их романа. Если она и могла чего-то хотеть, то лишь возрождения вместе с ним некоего филиала Художественного театра — здесь, за границей…
Я знаю доподлинно, что Германова, отколовшись от качаловской группы, страстно ждала, что Владимир Иванович оставит Москву и приедет — чтобы с нею, именно с нею и с теми, кто захотел бы примкнуть, возрождать Художественный. Это было, конечно, наивно с ее