Шрифт:
Интервал:
Закладка:
пустынную Густыню. Там опять не поладил он за что-то и с Иовом Борецким,—может
быть, за его общительность, за его сношения с иноверцами. Самая просьба его к
московскому царю заставляет предполагать, что молчальник Исаия питал в душе
какие-то мрачные мысли. В одно время он рассылал по нашей Руси
предостерегательное послание, в котором заподазривал Борецкого и других архиереев в
расположенности к унии. Но причины разлада, предосудительного в пекотором смысле
для обоих подвижников, надобно искать не столько в них самих, сколько в новом
повороте нашей церковной политики, под влиянием йольскорусского панства.
176
.
Мы уже знаем, что в высшем обществе, созданном на русской почве иноземною
образованностию, не сочувствовали восстановлению православной митрополии в виду
иерархии униатской. Реакция делу, справедливому исторически, по смущающему
польскорусскую государственность, выражалась в начале только общим молчанием,
которым земские послы и вообще члены сейма покрывали ныне славные, но тогда
ничтожные имена Борецкого, Копинского и других православных архиереев. Потом она
выразилась таким же coup (Tefat, каким со стороны противодейственного общества
было посвящение владык и архимандритов на место признанных законными.
Дело в том, что этим самовольным посвящением у великих панов, окружавших
передовой некогда у нас на Руси дом князей Острожских, похищала их наследственное
право патроната какая то смешанная, иногда беспутная и часто дикая масса народа,
тяготевшая к чужому государству. Эти великие паны, в поколении, образовавшемся по
обнародовании церковной унии, сделались из православных, а некоторые даже из
протестантов, католиками; но тем не менее именовали себя, как и прежние отступники,
Русью. Хотя простонародная Русь, воспитываемая нашим духовенством в православии,
именовала Ляхами даже и тех польскорусских панов, которые перешли в католичество,
и тех, которые изменили древнему русскому благочестию ради нововерия немецкого,
но на это зловещее обстоятельство в высшем обществе не обращалось внимания.
Аристократы католики и протестанты, заодно с провославною братиєю своею,
вознамерились присвоить своему классу киевскую митрополию и вместе с нею я
Царствующую Лавруа по старине. И государственная политика, и сословный
антагонизм не позволяли им терпеть, чтобы преемником Борецкого и Турова
преемника, Плетенецкого, сделался демагог, сын темной толпы монахов, мещан,
„низшей шляхты“ и мужиков, опирающейся на вооруженное вмешательство
запорожских лугарей в церковные дела.
Знаменитый дом Замойских, некогда православный, теперь католический,
озаботился этим делом. Ему помогали окатоличенные Русины Потоцкие, готовые
окатоличиться литворусские князья Корыбуты Вишневецкие, такие же князья
Радивилы и многие православные паны, отличавшиеся от Поляков только верою,
которую в душе признавали полуересью, или „верою хлопскою*, но с которою не
хотели, покамест, расставаться. Русские протестанты, терявшие, со времен Скарги,
одного знатного представителя своего за другим.
.
177
присоединились охотно к этой церковно-социальной лиге, и общими стараниями
возвели в сан архимандрита Киевопечерской Лавры Петра Могилу, состоявшего в
родстве с Вишневецкими, Потоцкими, Корецкими, Радивилами и другими
первенствующими польскорусскими домами.
Представитель молдавского или румунского дома Могил, Иеремия Могила был
один из тех богачей, которым турецкий диван обыкновенно продавал господарский
престол, под которых обыкновенно подкапывались в султанском серале другие
денежные люди. обеспечивая себя на всякий случай дружбою польских панов, род
Могил всегда отличался особенною преданностью Польской Короне» Иеремия Могила
и его брат Симеон, отец Петра Могилы, устроились в русинской Польше, как в другом
отечестве, купили себе значительные имения и, по ходатайству Лна Замойского,
получили в 1593 году индигенат, в акте которого сказано, что он даруется Могилам за
особенную приверженность к Полякам. В 1595 году Ян Замойский, в качестве великого
коронного гетмана и канцлера, посадил Иеремию на господарском престоле в Яссах,
как польского вассала. Но господарил Иеремия недолго. Место его занял брат его,
Симеон. Но и тот был вытеснен интригами откупщиков, как следует, по существу дела,
назвать тогдашних господарей обоих дунайских княжеств, Молдавии и Валахии.
Могилы окончательно переселились в Польшу, которая в неурядице превосходила
Турцию, но все-таки представляла больше безопасности личной.
Современная переписка панских нунциев с Римскою Курией представляет нам отца
и дядю Петра Могилы в такой же связи с предводителями польских иезуитов, в какой
состоял с ними и дом князя Василия. Например, в наставлении, данном нунцием
Маласпиною преемнику его в Польше 1598 года, говорится, что „папа установил в
Молдавии и Валахии епископа, который недавно прибыл в свою резиденцию"; а в
инструкции, полученной из Рима нунцием Сиконеттою 1606 года, сказано уже прямо:
„Хотя господарь Симеон исповедания греческого, не смотря на то, весьма расположен к
католикам, равно как и брат его Иеремия, после которого вступил он на господарство.
Вы будете поддерживать приятельские отношения с ним и с его секретарем, добрым,
как говорят, католикомъ", и пр. Из других источников известно, что еще господарь
Петр Хромой трактовал с нунцием Аннибалом из Капуи (1587—1590) о введении в его
крае католичества, и что поередни-
23
И78
ОТПАДЕНИЕ. МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ.
ком между ними был известный иезуит Станислав Варшевицкий. Словом, Римская
Курия ухаживала за властителями православных Волохов, как и за польскорусскими
православниками. Сам Петр Могила получил воспитание, как и князь Василий, при
содействии иезуитов.
На сколько впечатления детства отразились ,в зрелых летах Петра Могилы,
невозможно определить покамест; но свидетельства современников не все говорят в
пользу его православности, и еще меньше обнаруживают в нем русскую идею, которою
были преисполнены Иов Борецкий и Исаия Копинский.
Петр Могила отличался жизнью трезвою и набожною, подобно своему совмесгнику
по митрополии, Иосифу Рутскому и наперснику князя Василия, Ипатию Потею,
подобно фанатику папского главенства Иосафату Кунцевичу, и, в периоды покаяний,
коронному стражнику Самуилу Лащу, подобно, наконец, иезуиту Петру Скарге,
добродетельному, в своем роде, человеку, и многому множеству других личностей того
века, которых никакие насилия над ближним не лишали благочестия и богоугодности,
усвоенных в регулированном по известному способу обществе. Он был ревнителем
того, что в его время называлось просвещением, как и все польскорусские магнаты,
считавшие делом чести и долга, или побуждаемые тщеславием и рассчетом,
основывать училища, типографии, монастыри, госпитали. Он был возобновителем
церквей, издателем церковных книг и духовных сочинений, исправителем обрядов
богослужения, защитником интересов своей митрополии, воспитателем за границей
молодых людей, наконец, основателем латино-греческой коллегии, из которой в
последствии образовалась Киевская духовная академия. Всего этого было совершенно
достаточно, чтобы наша историография вписала его имя в летопись русских доблестей,
наравне с великим и святым именем Борецкого. Поразительной разницы между ними
она не заметила.
Борецкий был создание русскомосковского, Могила—русскопольского единства.
Сделавшись в начале иеромонахом, а потом архимандритом Печерского монастыря,
Могила вел себя так благочестиво и деятельно, что православный киевский
митрополит не усумнидся видеть в нем достойного себе преемника. Однакож надобно
помнить, что этого митрополита и проходимец Ахия умел уверить в святости своих
стремлений и правде своей царствеиности. Могила съумел не хуже Ахии сыскать
благоволение к себе наивного в своей святости Иова Борецкого, и сделался его
душеприказ-
.
179
пиком. Но не осталось никакого свидетельства, чтобы богатый архимандрит
Киевопечерской Лавры когда-либо помог убогому митрополиту в церковном строении
или в делах милосердия и просвещения.
Сделавшись митрополитом в свою очередь, Могила сносился с московским царем
по предметам церковных украшений, выписывал от него мастеров сусальников,