Огонь в камине начал угасать, и Джессмин подложила в него несколько толстых поленьев из кучки, аккуратно уложенной возле решетки. Только в самый разгар жаркого лета обитатели замка могли по достоинству оценить свои прохладные, сырые комнаты.
Чувствуя во всем теле легкую нервную дрожь, Джессмин допила остававшееся в кубке вино и налила себе еще. Придвинув кресло ближе к огню, она стала смотреть на завораживающую пляску оранжевых языков пламени.
Несколько раз из коридора доносился звук шагов, но никто не входил. Наконец она расслышала уверенный стук твердых подметок по каменным плитам пола и выпрямилась в кресле. Дверь в покои широко распахнулась.
— Байлер! — входя в комнату, Гэйлон уже наполовину стащил через голову свое пышное церемониальное платье, но запутался в рукавах.
— Проклятье! — что-то звякнуло, и блестящая золотая корона подкатилась к ногам Джессмин. Королева улыбнулась. Под атласным королевским одеянием Гэйлон носил свою любимую шерстяную рубаху, протертые брюки и стоптанные башмаки для верховой езды.
— Байлер! — придушенно воскликнул Гэйлон, сражаясь с непокорной накидкой. — Да помоги же мне!
Джессмин встала и поспешила ему на помощь. Она тянула голубой материал то в одну, то в другую сторону, а Гэйлон извивался всем телом, стараясь помочь. Выпитое вино помогло Джессмин справиться с нервным напряжением, и теперь ужимки супруга смешили ее. Наконец Гэйлон выпростал из платья взлохмаченную голову.
— Ты что, хотел меня задушить? — раздраженно спросил он и осекся. —
Миледи?..
— Прости, я просто хотела тебе помочь. Ты так запутался.
— А где Байлер? — спросил Гэйлон, оглядываясь по сторонам.
— Уже так поздно, что я думаю, он уже в постели.
— Тогда я сам провожу тебя в твои покои.
— Мой господин…
Гэйлон подобрал с пола корону и швырнул голубой балахон на кресло.
— Я действительно очень устал сегодня. Может быть, мы поговорим завтра?
— Нет, — твердо сказала Джессмин и сама удивилась своей твердости. — То, что я хочу сказать, следовало бы сказать уже давно. Можно, я налью тебе немного вина?
Не дожидаясь его ответа, она взяла с каминной полки второй бокал и наполнила его из кувшина.
— Выпей со мной, по крайней мере. И присядь. Я знаю, как ты устал.
Джессмин снова опустилась в кресло, сдвинув голубую накидку в сторону.
В ореховых глазах Гэйлона появилось беспокойство. Он принял вино из рук Джессмин и уселся в углу на отцовское кресло. Запретив себе думать о давней обиде, она позволила себе лишь каплю гнева и каплю сарказма.
— Что бы ты сделал… — пробормотала она. — Что бы ты сделал в ту ночь, когда пытался отвлечь меня от ухаживаний барона Седвина… что бы ты сделал, если бы в ту ночь я согласилась разделить с тобой ложе?
Гэйлон отпил из своего бокала большой глоток, но ничего не сказал.
— Ты знал, что я откажусь. Ты ведь на это и рассчитывал? — Джессмин заглянула в свой собственный бокал и обнаружила, что он пуст. — Я никогда не сомневалась в твоей любви, мой господин. Каждый день и каждую минуту я чувствовала ее. Как же ты можешь одновременно любить меня и отталкивать?
— Не говори ерунды, — резко сказал король.
— Скажи, что я такого сделала, чем заслужила такое отношение к себе?
— Этот вопрос не имеет никакого отношения к тебе, Джессмин. Это вопрос о том, чего заслуживаю я… и чего не заслуживаю, — Гэйлон беспокойно шевельнулся, и кожаные ремни кресла громко скрипнули. — Если уж мы заговорили об этом, то это ты должна отталкивать и ненавидеть меня.
На лице его был написан явный упрек самому себе, а взгляд стал угрюмым.
«Почему? — подумала Джессмин. Почему я должна ненавидеть его?»
И сразу догадалась, каков ответ на этот вопрос.
— В ту ночь, — медленно сказала она, — когда ты победил Люсьена и взял в руки Кингслэйер, твое могущество и сила твоей ненависти испугали меня… сначала.
— Пожалуйста, не надо об этом, — умоляюще пробормотал Гэйлон, и Джессмин поняла, что ее догадка верна.
— Выслушай меня, мой господин, — Джессмин отставила в сторону опустевший бокал и встала напротив Гэйлона, глядя ему в лицо. Зажатый в своем углу, Гэйлон опустил голову и весь напрягся, слушая ее слова. — Ты был груб со мной, почти жесток, но тобой двигали внешние силы. Но, несмотря на это, я никогда не жалела о той ночи, проведенной с тобой. Я жалела лишь о тех одиноких ночах, которые за ней последовали. Я была так глупа, Гэйлон, мне нужно было сказать тебе…
Гэйлон в отчаянье взмахнул рукой.
— Я знал, что ты не винишь меня, но от этого то, что я сделал, казалось мне еще омерзительнее. Вот!.. — он показал ей свой Камень, который мерцал голубым светом. — Он до сих пор управляет мной! Если я уступлю своему желанию, то все может повториться снова!
— Ты позабыл, Гэйлон, — нежно сказала Джессмин, — что твой Камень принял меня много лет назад. Ни он, ни ты не сможете причинить мне вреда.
И, прежде чем король успел помешать ей, Джессмин взяла его руку с перстнем в свои и прижалась к Камню щекой.
Обжигающий жар и ледяной холод пронзили ее тело, она почувствовала, ощутила огонь желания Гэйлона и холод его тоски. Развернув его руку, она прижалась губами к его ладони. Гэйлон попытался освободиться, но Джессмин держала крепко.
— Ты не должна… — прошептал он хрипло.
Вместо ответа Джессмин уселась к нему на колени и обвила его шею руками. Она первая поцеловала его, но он ответил ей тотчас, ответил со страстью, от которой у Джессмин перехватило дыхание. Под тяжестью двух тел плетеное кресло отчаянно затрещало и развалилось. Гэйлон и Джессмин хором расхохотались.
— О боги! — простонал сквозь смех Гэйлон, сидя на полу. — Я же говорил тебе, что беда обязательно случится!
Джессмин, все еще оставаясь у него на коленях, приподняла голову и улыбнулась:
— Может быть, кровать немного покрепче?
— Нужно проверить.
Прижимая Джессмин к груди, король встал на ноги. Не опуская на пол своей драгоценной ноши, Гэйлон зашагал в спальню.
11
Пока Виннамир радовался первым приметам весны, Ксенара, расположенная много южнее, уже стояла на пороге лета. Дни стояли жаркие, безветренные, и торговые корабли уходили из Внутреннего моря на веслах. Неподвижный воздух дрожал над мостовыми города, и тучи жалящих мух облепляли его жителей.
Мелкоячеистая сетка, которой были занавешены окна паланкина, спасала от надоедливых насекомых, но против удушливой городской вони она была бессильна. Жара, запахи и шум, взятые вместе, для непривычного человека были совершенно непереносимы, но Тек лишь прижимал к чувствительным ноздрям надушенный носовой платок и старался почаще напоминать себе, что когда с моря задует соленый ласковый бриз, Занкос станет более подходящим местом для жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});