Собственно говоря, храм без прихода существовать не может, а приход без храма — вполне. В Екатеринбурге община во имя Святого Архистратига Михаила и всех Небесных Сил бесплотных уже несколько лет как сложилась и зарегистрировалась, а молитвенного помещения у общины все нет. Проводят Литургии под открытым небом, в парке. В праздничные дни проходят Крестным ходом по улицам микрорайона Заречный.
В округе, живущей все больше плотскими устремлениями, молитвоходцев, нужно сказать, прозвали «общиной небесных сил беспилотных», и склонны поглумиться. Но житие екатеринбургского бездомного прихода — истинное подвижничество, а из чего же обыкновенно складывается внебогослужебная жизнь общины? Что, помимо чаепитий после литургии, чаще всего объединяет прихожан? Социальное служение — совместное посещение, или (в лучшем случае) волонтерская работа в больницах, детских домах, интернатах. Воскресная школа или православная гимназия, родительский клуб при школе. Богословские чтения. Иногда — детские спектакли, очень редко — благотворительные базары. В лучших воскресных школах, кроме Закона Божьего, преподают иконопись, пение, рукоделие, иконографию, историю церковного зодчества. Чрезвычайно популярны паломнические поездки.
Для физиономии прихода огромное значение имеют личные пристрастия, склонности и умонастроения батюшки.
Вот поглядите: Александр Салтыков, настоятель храма Воскресения Христова в Кадашах, в былом музейный работник. И важное «социально-культурное» служение прихода — церковный музей. Благочинный Барышского района Ульяновской области Игорь Ваховский — человек с безусловной хозяйственной жилкой, за что прозван бумагомараками «градообразующим батюшкой». Бригада его церковного прихода уже отреставрировала несколько храмов, построила четыре дороги, два моста и гостиничный комплекс в селе Ханинеевка. Исключительные деловые качества свойственны бывают клирикам и самым высокопоставленным. Например, митрополит Астанинский, Алма-Атинский и Семипалатинский Мефодий в недавнем прошлом возглавлял Воронежскую-Липецкую епархию. Запомнился как хозяйственник исключительных способностей. После его отъезда в городе по-мирски дерзко, но с добрыми намерениями говорили: «Нашего архипастыря хоть в голую степь высади, он у сусликов деньги соберет и храм с подворьем построит».
Отец Михаил Панкратов пишет стихи — стоит ли удивляться, что в его приходе учреждена православная литературная студия? Настоятель Екатеринославского прихода отец Никандр увлекается кролиководством, и приход увлекается вместе с ним кролиководством; настоятель храма святой Троицы отец Тимофей Фетисов носит под рясой камуфляж и, согласно своим предпочтениям, основал православный центр военно-патриотической подготовки молодежи Таганрогского благочиния.
Ну, а атмосфера приходской жизни зависит от матушки.
Отношения же между матушкой и прихожанками складываются внешне благолепно, но не без подводных течений.
Причина тому — тщательно скрываемая ревность.
Прихожанка vs. матушка: «В храме, особенно сельском, Батюшка (простите!) является кумиром, странно, да? Поэтому и за матушкой особый надзор»
Матушка о прихожанке: «А еще бывает, прихожане достают, совсем меры не знают. Представляете — одиннадцать часов вечера, после всенощной, исповеди и целого дня на ногах, подходит какая-нибудь дамочка (из тех, кто из храма не выходит целыми днями) и начинает мучить батюшку всякой ерундой. Ой, а можно в банку из-под компота святую воду налить? Не понимает, что батюшка тоже человек, а не ангел бесплотный, что устал смертельно, что дома его ждут жена и дети, и им тоже нужно иногда батюшкино внимание. Вот от таких прихожаночек матушки совсем одинокими становятся».
***
Прихожанка vs. матушка: «У батюшки вся ряса обтрепалась, а матушке и дела нет. Мы говорим ей: матушка, позвольте, мы денег на новую рясу соберем, а то что у него все такое драное?»
Матушка vs. прихожанка: «Говорят, что у священника дом со стеклянными стенами, причем стекла — увеличительные. Мало того, что батюшкино благосостояние всегда «укрупняется» наблюдательницами, так еще и к матушке — внимание особое. Так что запасаюсь набором доброжелательных, но отстраненных улыбок и ответами типа «Все в Божьей воле» и «Как Бог даст».
Прихожанка vs. матушка: «Ехала в поезде, так соседи вызнали, что я на приходе служу, и давай сказки придумывать. Недавно, говорят, ехали мы в одном купе с батюшкой, так он сразу выставил бутылку кагора. А я отвечаю: „Глубины сатанинские, что вы плетете? Официанты ненавидят шампанское, врачи не выносят коньяк, а батюшки не пьют кагор. Они водку пьют!“»
Матушка vs. прихожанка: «Сегодня первый раз в нашем храме я пела на КРЫЛОСЕ, как говорит наша просфорница. Служба пролетела за час! Мне так понравилось, я так старалась! Все прихожанки сказали, что пою я точно соловей! А супруг мой, батюшка, сказал, что пою я ужасно. Медоточивые какие».
Прихожанка vs. матушка: «После водосвятного молебна у нас весь храм мокрый стоит, так батюшка много его окропляет! А в конце службы, когда крест все подходят целовать, он еще и каждого лично обольет! Какой ХОРОШИЙ храм у нас!»
Матушка vs. прихожанка: «Спрашиваю мужа: «Ты водичкой запасся, а то знакомые просить будут?» А он: «Ага, и бабушки в храме ананасы просить будут». Я: «Чего просить?» Муж: «Да это когда идешь, освящая воду, а прихожанки к тебе тянутся и кричат: „А на нас? А на нас?“»
Так у нас. А у них? Разумеется, расстояние между приходом европейским и отечественным мало кто меряет в шляпках. Может быть, и зря. Англиканская, протестантская община (по мнению многих и многих) значительно более светская, живет теорией малых дел; призрением, презрением (крайней формой общественного суда), но никак не прозрением. Православная церковь — самая мистическая, но заглянули мы в приходское окошко, а там и светло, и тепло, и уютно. Там свои житейские чудеса, свои воскресные шляпки. И разница лишь в том, что их не выставляют напоказ. За горами и лесами, за синими морями каждое воскресенье дамы и господа, нарядившись в самое красивое и распрямив плечи, отправляются в храм. В церковь — как на Светлый Праздник. А у нас матушки и прихожанки повяжут свои платочки и, опустив голову долу, пройдут на службу. В церковь — как на Страшный Суд. Но и там, и там «под шумным вращением общественных колес» мы угадаем «неслышное движение нравственной пружины, от которой зависит все».
Анализантка
Визит к психоаналитику
I.
— Вы же знаете, Сергей Борисович, что я не вижу никаких таких особенных снов.
— Оля, мы же с вами договорились, что категорию «особенный» из наших разговоров исключаем. Вы говорите о себе: жизнь у меня обычная, не особенная. Я обычная, ничем не особенная. Снов особенных не вижу. Это, Олечка, важное для вас слово, мы должны еще будем поговорить об этом. Это у нас типичненькая персеверация наблюдается.
— Ох, ну хорошо. Но бытовые ведь снятся сны — так, возвращение дневных ситуаций, что-то из воспоминаний. Хорошо, хорошо. Приснилось мне, что я стою в очереди за пирожками в магазине, который раньше был на первом этаже высотки на площади Восстания. Или нет, даже не на первом, а в цокольном. Высотка эта нас, девочек, притягивала своей красой — мы жили поблизости, но в пятиэтажках. В Шмитовском проезде мы жили. Чудесный в цоколе был «Гастроном», и продавались там жареные пирожки с мясом — самые вкусные в Москве. Только очередь приходилось занимать заранее — они всегда очень быстро кончались. Как же я их девчонкой любила! А году в девяносто третьем пирожки пропали — наверное, мясо кончилось.
— А во сне вам удалось купить пирожок?
— Не помню, Сергей Борисович. Кажется, нет.
— Оля, Оля! Давайте-ка вместе разберем, что же именно вам приснилось. Вы увидели высотку, вертикаль, устремленную в небо. Это дом, знаменитый, но недоступный. Он не ваш, он не для всех. Для кого-то он свой, родной, а вам доступен только самый нижний этаж. И где наша высотка расположена? Вслушайтесь — на площади Восстания! И вы стоите со своей скромной пятиэтажкой в самом низу, у подножия этой восставшей вертикали, и боитесь, что вам не достанется чего-то вкусного, горячего, желанного, продолговатого. Того, что у вас в юности отняли. Потому что кончилось мясо, плоть, и это плотское утекло из вашей жизни. Вам понятно, о чем я? Инсайтик случился у нас?
— То есть что мне приснилось?
— Это, Олечка, у вас тоска по могущественному фаллосу.
Да и не только. Еще страх, что фаллосы более доступные, помельче, могут кончиться. И подсознательная уверенность, что за ними нужно стоять в очереди.
— Сергей Борисович, а вот сценка из сказки «Красная шапочка», когда девчушка села на пенек и съела пирожок, это тоже про это?
— Оля, Оля, без переносов, пожалуйста. Вы меня такой простотой не зацепите — к тому же и «Красная шапочка» давно осмеяна. Мы с вами не в «Аншлаг» тут играемся. Вы просто говорите, не пытайтесь мне понравиться. Прошлая сессия на чем у нас кончилась? Кажется, на том, что вы всех ненавидите.