предпринимательство, — пожаловался Ленька.
— Иди к богу, — сказал кореш.
— Не веришь? — обиделся Ленька.
— Верю, — засмеялся кореш, — и потому даю тебе ценный совет: иди к боженьке, он тебе поможет.
— Поясни, — попросил Ленька, — молиться, что ли?
— Это нам ни к чему. Мы атеисты. Боженька, как тебе известно, в нашем передовом государстве отгорожен от лейтенанта Малышкина высоким забором. Сядь за этот забор и сделай дяде Малышкину «тю-тю».
— Поп — толоконный лоб, — засмеялся Ленька.
— Ты родную литературу оставь ученикам второго класса, а сам вари котелком.
— А если не понра эта мура?
— Ты еще не сел, а уже спрашиваешь, а надзиратели здесь строгие.
Ленька варил котелком целый день…
…— И что же, приход дают? — спросила Агриппина Львовна. — Или как это у вас там называется?
— Само собой, — солидно ответил отец Левонтий.
— Дочка-то у меня неверующая, комсомолка.
— Все мы под богом ходим. Не имеет значения, уважаемая. Главное в семейной жизни — любовь да совет.
— Жена да убоится мужа? — ехидно спросила Агриппина Львовна.
— Церковь теперь не та, мать, — сказал отец Левонтий, — православная церковь стоит за равноправие.
— Зарплата будет твердая или с выработки? — поинтересовалась Агриппина Львовна. — Дела земные за молитвами не забываете?
— Я не тунеядец, мать, зарабатывать буду достаточно. Сейчас я на стипендии, а получу приход…
— Ну да, там крестины, венчание, отпевание. Много ли сейчас венчаются? Больше через загс, по закону.
— На наш век хватит. Бог милостив, голодать не придется.
— Бог, бог, — проворчала Агриппина Львовна, — есть он там, ваш бог, или нет, кто знает.
— Есть, есть, — сказал отец Левонтий. А потом тихо добавил: — Должон быть, как говорит отец Онисим.
— То-то и оно-то, — вздохнула Агриппина Львовна и снова вернулась к делам земным, поскольку они волновали ее куда больше, нежели схоластические теософские споры: — Твердые расценки, я извиняюсь, на все службы имеются или там как бог на душу положит?
— По-божески, мать, по-божески. В божьем храме не торгуются, не на базаре.
— Как в такси, значит. Другой раз садишься, а он, стервец, тебя спрашивает: «Как, гражданка, платить будем, по счетчику или по совести?» А где она у него, совесть? Нахальнее счетчика деньгу отстукивает. А попробуй скажи такому нахалу, так он же тебя еще и просвещать начнет: «Это же государству идет, несознательная ты старуха». Без счетчика — государству!
— Церковь, слава богу, отделена у нас от государства, — сказал отец Левонтий.
— Посты соблюдаете? — спросила Агриппина Львовна.
— Воздержание убивает плоть и греховные наваждения.
— Зачем же убивать, что природой дадено?
— Я тоже не враг достоинств человеческих.
— Ну, а на курорт, в Крым, скажем, разрешается вам поехать?
— Отчего же, — ответил отец Левонтий. — С благословения владыки. Так каков будет ваш ответ?
— Видишь ли, дочки пока нет. На этой неделе должна приехать. Заходите в субботу.
Отец Левонтий опять было замахнулся перекреститься на Гагарина, но вовремя остановил руку, хмыкнул. Агриппина Львовна вышла его проводить. На веранде отец Левонтий оглядел ветхое жилище Залетниковых, поднял голову, по-мастеровому прищурился на потолок:
— Второй этаж?
— Второй.
— Крыша здесь протекает?
— Протекает, — пожаловалась Агриппина Львовна. — Мужчины в доме настоящего нет.
— От лукавого это, — пробормотал отец Левонтий, — от лукавого.
— Что вы говорите?
— Староват дом, староват… Ну, прощения просим.
— Заходите.
…В почтовом ящике лежало письмо. Ни почерк, ни обратный адрес Агриппине Львовне не были знакомы. Она прошла в свою комнату, нацепила очки и стали читать.
«Здравствуйте, не знакомая мною девушка Залетникова! — писал неведомый корреспондент. — С горящим, чистосердечным приветом и массой наилучших пожеланий в вашей молодой и яркоцветущей жизни стремится к вам так же совсем еще не знакомый вам парень Михаил…»
— Михаил, — повторила Агриппина Львовна, отрываясь от письма. — Тот тоже был Михаил… «Совсем еще не знакомый вам парень…» Кофточки импортные привез первый раз. По пятьсот рублей за штуку пустила. С руками оторвали. Чистого доходу дали… да…
«…Во первых строках моей письменной записки извените за мои беспокойствия к вам. Конечно, вы будете смущаться во мне, и это более реально, потому, что вы меня не знаете…»
«Стеснительный, не то что другие…»
«…Вы, наверное, будете удивляться, как я мог достать ваш адрест. Взявши за письмо, оно вам покажется странным. Ну, в жизни всего хватает, и если каждому удивляться, то некогда будет усваивать…»
«С рассуждением… Тот много не рассуждал. Продала первую партию, пришел, деньги получил, спрашивает: «Где живешь? Одна? Когда закрываешь свою халабуду? Я за тобой заеду». Вот и все рассуждения…»
«…Но я увидел объявление, встретил вашу фамилию и изъявил написать. Короче, я увидел портрет, на нем была девушка. В вашем фото я увидел вашу нежность и чувства к вам потому мне и оказалась любовь к вам…»
«Любовь, — вздохнула Агриппина Львовна, — бывает она, что ли, или это все так, одно нравоучение? Бывало, спросишь: «Михаил, любишь, что ли?» Даже и не обернется: «Люблю, люблю… Ты польские кашне за сколько загнала?» Вот и вся любовь!»
«…После того, как я прочитал ваше объявление, меня одолевали мысли. Конец одних мыслей был хороший, а других плохой. Но, конечно, письмо мое ты можешь не принять, но я хотел бы с вами иметь дальнейшую письменную переписку на выяснение внутреннего содержания и культурного уровня…»
«Скажешь иногда: «Миш, чего это люди в кино ходят, в театр, а мы словно не в Москве живем?» Надуется, рычит: «Денег им девать некуда, вот и ходят». — «А что, спрашиваю, у нас денег, что ли, нет?» — «Ладно, ладно, поговори у меня…»
«…Я прошу отнестись к письму, а также и ко мне, как мне хочется. Я мог бы тебе подробнее написать, но незнавши человека и ваши мнения ко мне, не рекомендуется сразу все описывать. Еще могу сказать, что я люблю чего-нибудь ремонтировать в области радиотехнической промышленности…»
«Лира сколько раз говорила: «Разведись с ним, мама». Легко сказать «разведись». Связаны мы были крепкой веревочкой».
…Добрый день, возможно, вечер.
Быть может утренний рассвет.
А на мое большое счастье
Мне скорее пришлите ответ…
«Ишь ты, на стихи перешел. И ведь складно пишет… Достукался, конечно, голубчик, сел. Имущество описали. И все, что от соседей таили, ночей не спали, — все прахом пошло… Все пришлось начинать сначала. Неужели же и у Лиры так все будет? Где же справедливость? Не допущу! Всякому горло перегрызу!»
«…Если вам не пондравится мое содержание и мой подчерк, то хотя бы немного пропишите, что письмо получила…»
«Есть же, смотри ты, неиспорченные молодые люди. И пишет складно, с образованием, сразу видно. Стихи сочиняет, а скромный.