«Тебя, а не меня», — подумала Сара, но ничего не ответила. Ведь он всего лишь плод ее воображения.
— Я люблю тебя, — сказала она и почувствовала, как снова подступает тоска.
Он все еще казался ей настоящим. Если бы она могла забыть, каким замечательным он был. Но она не могла представить мир без Сэма. Это значило бы перестать дышать.
— Мальчики скоро проснутся, — сказал Сэм. — Нам надо вернуться, чтобы им не пришлось просыпаться в пустом доме. Они еще не знают, как все изменилось.
Сара вздохнула:
— Ты прав.
Пришлось вставать, одеваться. Но так трудно было удержаться, чтобы не касаться друг друга!
Когда они спустились с лестницы, Сара увидела урну.
— Не смотри, — сказал Сэм. — Это не мы.
Они повернули к мосту. Траурные цветы, оплетавшие его перила, в тумане казались извивающимися змеями.
«Надо убрать их», — подумала Сара.
Сэм обнял ее за плечи:
— Следующие несколько недель, наверное, будут тяжелыми.
Она удивленно подняла брови:
— Как сорок лет?
Он поцеловал ее и засмеялся:
— Ничто не может быть тяжелей.
Они замахали друг на друга руками, улыбнулись и ступили на мост вместе.
…И он исчез.
Он исчез не постепенно, как привидение, не растворился в тумане. Он держал в своей теплой сильной мозолистой руке руку Сары, а затем пропал.
Сара успела сделать еще полшага, а потом споткнулась и закричала: «Сэм!»
Она вернулась на остров, но и там не увидела Сэма. Туман рассеялся. И теперь можно было разглядеть цветы, урну, которая лежала на земле, там, где Сара ее вчера уронила.
— Сэм, — позвала Сара опять.
Побежала обратно к дому на дереве, забралась в него.
Футон аккуратно сложен, словно они не провели на нем ночь. На полу никаких забытых вещей. Ничего, что говорило бы об их ночи.
— Сэм, — прошептала она, — вернись!
Но он не появился.
У нее задрожали руки. Она глубоко вздохнула и заставила себя спуститься вниз по лестнице, снова пойти через мост. Открыла дверь и вошла в дом, расправив плечи и высоко подняв голову. Она заставила себя вдыхать и выдыхать медленно.
Сара поднялась по лестнице, чтобы разбудить мальчиков.
«Я могу это сделать. Я должна. Я придумала его. Воображение разыгралось. Цветы в гостиной — настоящие, пепел в урне — настоящий. Эту ночь я придумала».
Но два месяца Сара каждую ночь переходила по мосту на остров, зная, что та ночь была всего лишь игрой воображения, и в то же время мечтая, чтобы это оказалось не так. Тяжело умирает надежда.
Когда надежда умерла, пришло осознание: Сэм тоже умер.
— Вставай, — сказала она Джиму.
Сын закутался в одеяло, спрятал голову под подушку. Только пятка торчит.
Майк вышел из ванной и сказал:
— Он не хочет идти в школу. Я тоже.
— Вы должны. Отец не хотел бы, чтобы у вас в школе начались проблемы.
Майк посмотрел на нее серьезно и спросил:
— Ты в порядке?
— Я плохо спала, — ответила ему Сара.
— Ты выглядишь больной, мама. Тебе нужно поесть и немного отдохнуть.
— Мне не хочется есть…
Она лукавила. И когда мальчики сели в автобус, снова разрешила себе волноваться и надеяться на хорошие новости. Со дня смерти Сэма она похудела на восемнадцать фунтов. Но не потому, что не ела. У нее постоянно кружилась голова, она чувствовала слабость и тошноту. Сара не могла уснуть. Низ живота словно припух и все время болел. Тянуло спину. Она пыталась убедить себя, что это стресс. Но чувствовала себя с каждым днем хуже и хуже.
Наконец Сара решилась и записалась на прием к доктору Груберу. Он был близким другом семьи и ее лечащим врачом. Он знал ее еще подростком. Наблюдал, как они с Сэмом росли. Он был на похоронах Сэма. Сара догадывалась, что с ней происходит, и надеялась, что доктор Грубер подскажет, что теперь делать.
— Ты сказала Бет, что подозреваешь у себя рак яичников?
Бен Грубер изучал карту, а Сара сидела на смотровом столе.
Она просто кивнула, не в состоянии произнести ни слова.
— Ты потеряла восемнадцать фунтов за два месяца, — покачал врач головой. — Плохо. Но неудивительно после смерти близкого человека.
— Я знаю. Но я ем. А меня все время тошнит. Желудок признает только бульон.
— Спишь?
— Пытаюсь днем. А ночью не могу.
Сара легла на смотровой стол, а доктор Грубер прослушал ее сердце и легкие.
— Когда ты стала чувствовать себя плохо?
— Как только Сэм умер.
— Тошнота, боли в животе появились тогда же? Вздутие?
— Нет, после похорон. А еще постоянно бегаю в туалет. Ой! — Она вскрикнула, когда он сжал пальцами низ живота. — И с каждым днем хуже и хуже.
— Мы получили твой анализ крови. Маркеров рака нет. Твои яичники не увеличены. И никто в твоей семье не страдал онкологическими заболеваниями, — сказал доктор Грубер, — но я хочу сделать ультразвуковое исследование матки, чтобы исключить миому. Твоя матка больше, чем должна быть. Не то чтобы это настораживало… Возраст. Двое детей. — Он ободряюще улыбнулся. — Не будем думать о плохом.
Сара кивнула. Действительно, каких только болячек у себя не найдешь, просиживая часами в Интернете на медицинских форумах.
Сестра Бет готовила Сару к ультразвуковому исследованию. Сара вздрогнула от холодного геля. Она не могла видеть экран компьютера, но лицо доктора Грубера видела хорошо. Бет стояла рядом и говорила: «Расслабьтесь. Дышите». Но она не сказала: «Все будет хорошо».
Ужас отразился на лице доктора Грубера, но он тут же справился с шоком, и Сара подумала, что, наверное, врачи часто тренируются перед зеркалом, пока их никто не видит.
— Так плохо? — спросила она.
Взгляд доктора Грубера был прикован к экрану, в то время как рука выводила датчиком на животе Сары маленькие круги.
— Насколько плохо? — снова спросила она.
Не глядя на нее, он произнес:
— Это не миома. Не опухоль.
— Хуже? — Сара была напугана ужасом, мелькнувшим на лице врача. — Что может быть хуже опухоли?
Врач не смотрел на нее. Уставился в пол:
— Ты беременна, Сара.
Это было настолько невероятно, что она рассмеялась.
— Беременна? — Она помотала головой. — За двадцать лет, пока вы были моим врачом, вам еще не удавалось так меня рассмешить.
Но он не улыбался и по-прежнему не смотрел на нее.
— Подождите, вы это серьезно? Вы серьезно думаете, что я беременна?
— Я это просто вижу. Я вижу сердцебиение, вижу ребенка. Ты на втором месяце, Сара.
Одной рукой он прижимал датчик к ее животу, а другой развернул к Саре экран, чтобы и она смогла увидеть крошечное бьющееся сердце в изогнутом, подобно запятой, силуэте эмбриона.