эти края торговать, проповедовать христианство и просвещать, то русские – грабить и получать дань». Когда же новгородская летопись пишет про большое шведское войско, высадившееся на Неве, он решительно с этим спорит, доказывая (кстати, совершенно справедливо), что столь многочисленной силы там быть не могло.
Судя по всему, небольшой отряд шведов пытался построить в устье Невы укрепленный торговый пост. Новгородцы, поняв, какую это представляет угрозу для их торговли, отправили дружину Александра и согнали шведов с берега. Говоря современным языком, имел место пограничный инцидент на спорной территории (историк Александр Широкорад возмущается тем, что ряд «русофобствующих историков» попытался «свести битву до уровня малой стычки», но сам же признается, что шведов было «меньше, чем предполагали наши патриоты-историки», не более тысячи человек).
Хотя рассказы позднейших русских и советских историков про агрессию шведских феодалов на Русь, отраженную Александром Невским, представляют собой явный плод идеологического творчества, конфликт между Новгородом, Швецией и Ганзой на протяжении большей части XIII века совершенно реален. Причем новгородцы отнюдь не всегда были обороняющейся стороной. Уже в 1187 году они (если верить «Хронике Эрика») разграбили и сожгли шведскую столицу Сиггурну. Из разрушенного города в Новгород привезли врата, украшенные бронзовыми барельефами, которые приделали к входу в храм Святой Софии. Сиггурна была разрушена настолько, что восстанавливать ее не имело смысла. Выжившие жители основали на новом месте новый город – Стокгольм…
Природа конфликта на берегах Балтики была совершенно иной, чем она представляется в патриотическом мифе. Князь Александр вообще может считаться патриотом только по недоразумению: ведь именно он был основным проводником татарского влияния и защитником интересов Золотой Орды в землях русского Севера. В борьбе с немцами и шведами новгородцы отстаивали не свою независимость, а свои торговые интересы (не в последнюю очередь – свое право брать дань с угро-финских племен Прибалтики). Шла борьба за контроль над судоходством и за торговые пошлины.
Окончательные результаты пограничных конфликтов XIII века оказались в целом благоприятны для Новгорода. При этом, как показывают исследования, почти перманентное состояние войны с Ливонским орденом на торговле с немецкой Ганзой «никак не сказывалось». Формально, пока орден воевал с Новгородом, купцы из города Любек – главного торгового партнера и новгородцев, и рыцарей – преспокойно вели дела на территории обеих враждующих сторон. Собственно, за долю в этой торговле и шла борьба. А прекращение торговли стало бы катастрофой в равной степени для новгородцев и «псов-рыцарей».
Если XIII век является временем почти непрерывной войны с немцами, то XIV и большая часть XV столетия проходят исключительно мирно. Причем партнерские отношения у Новгорода устанавливаются не только с купцами, но и с рыцарями. Тевтонский орден ведет оптовые закупки мехов в Новгороде, одновременно снабжая купеческую республику столь необходимым ей серебром. В известном смысле оптовые сделки с рыцарями были для новгородцев даже выгоднее торговли с немецкими купцами». [Конец цитаты].
* * *
Прибавим к этому, что патриотический миф об Александре Невском был чрезвычайно выгоден правящей российской верхушке, ибо как нельзя лучше служил оправданием любых ее действий.
Здесь мне хотелось бы предоставить слово моей московской знакомой Елене. Это стройная и очень энергичная шатенка, типичная представительница московской интеллигенции. Ее дед, обычный инженер, работавший на одном из заводов Москвы, лояльно относился к коммунистической власти, но был арестован и посажен в тюрьму в годы «великой чистки», предпринятой Сталиным. Вся вина несчастного инженера была только в том, что, выйдя как-то подышать воздухом во двор своего дома, он иронически отозвался о предстоящих выборах в советские органы власти: «Выбирай, не выбирай, ничего не изменится. Все без нас решат». Кто-то из соседей донес на него, и он провел десять лет в ГУЛАГе, а затем три года в ссылке. Это была не единственная потеря в семье Елены: двоюродный брат деда, офицер Красной армии, был расстрелян как «французский и румынский шпион»; еще двое троюродных братьев, работавшие в государственных учреждениях, погибли в застенках НКВД, куда попали по обвинению «в заговоре и вредительстве в пользу империалистической Англии».
Убежденная сторонница демократии, Елена иногда кажется мне чересчур категоричной в своих утверждениях, – ей, как многим русским, свойственен максимализм, – но ее мысли глубоки и остроумны, они помогают мне лучше понять Россию. К тому же Елена имеет историческое образование и обладает огромным запасом знаний; у нее мужской, аналитический склад ума, и, несмотря на эмоциональность, она не отступает от логики.
Об Александре Невском, когда у нас зашел разговор о нем, Елена сказала следующее:
– Он мало думал о морали, – известно, что Александр часто воевал против своих родственников, например, за город Псков и другие города. Он не проявил себя хорошим полководцем, но показал большую жестокость. Однако кое-кто из наших историков приписал ему позже великие подвиги: он будто отразил крестовый поход на Россию. Это не подтверждается документами. Римским папой был тогда Григорий IX, и он не выпускал буллу о Крестовом походе на Русь. В той булле, которую он выпустил, содержался призыв переводить в христианскую веру язычников-финнов, которые нападали на христианские поселения на Балтийском море.
Между тем наши историки утверждают, что в булле Григория IX говорилось именно о борьбе с православными, то есть с русскими. Когда там говорится «об обращении язычников в христианство», следует якобы понимать это как призыв обращать православных в католичество. Но римские папы никогда не называли православных «язычниками»: «еретиками» – да, «схизматиками» – да, но язычниками – нет! Это абсурд, ведь православные поклоняются единому Богу и молятся Христу. К этому надо прибавить, что в папской булле есть названия подлежащих покорению языческих финских племен.
«Крестовый поход» на Русь еще потому не мог состояться, что она была разделена на десятки княжеств, и немало русских князей имели союзнические отношения и родственные связи с европейскими правителями. Если бы римский папа призвал к походу против Руси, это был бы Крестовый поход против всей Европы.
Наконец, не следует забывать, что большинство русских княжеств уже были покорены монголами, и Крестовый поход против русских обернулся бы войной с монгольской Ордой, но Европа находилась тогда не в лучшем положении, потому что сама очень сильно пострадала от монгольского нашествия: земли Польши, Германии, Венгрии, Австрии, Италии и даже отчасти Франции разорили монголы.
В этих условиях русские вызывали в Европе сочувствие: Фридрих II Гогенштауфен, император Священной Римской империи, писал тогда о монгольском нашествии