Однако в XVII веке еще не было постоянных русских дипломатических миссий в столицах Западной и Центральной Европы. Вместо постоянных миссий посылались временные, часто только по случаю какого-либо кризиса или поворота событий; и было совершенно нормально для таких миссий посещать ряд дворов по очереди, пребывая в каждом незначительное время. Но не временный и непостоянный характер дипломатических миссий из Москвы составлял главные трудности для них. Важнее было, например, почти полное игнорирование русского языка во дворах и столицах Европы. Так, в 1673 году только после протестов Пруссии русское правительство согласилось сопровождать в будущем переводами на латинский или немецкий языки документы, которые ее посланники будут привозить в Берлин. Необычная русская практика оплачивать дипломатов мехами и другими товарами, продаваемыми за границей, порой вызывала снисходительную усмешку или даже открытое презрение в столицах Западной Европы. Когда в 1687 году русское посольство в Париж и Мадрид публично продавало товары таким образом во Франции, дипломаты, участвовавшие в этом, были обвинены газетным обозревателем в забытии, что называется, качества послов, действовавшие как мелкие торговцы и предпочитавшие свою личную выгоду и интересы выше чести своих хозяев[3].
Тем не менее незначительные трудности такого рода не могли скрыть тот факт, что международное значение России заметно усиливалось. В первой половине семнадцатого века вследствие «Смуты» (период внутреннего упадка и иностранной оккупации, которые в 1605–1613 годах временно расстроили страну как эффективный политический организм) ее вес в событиях Европы в самом деле снизился. Густав-Адольф, шведский воин-король, в начале 1620-х годов рассматривал могущественную Россию как союзника против Польши и сил контрреформации. В 1630 году он организовал в Москве постоянное представительство Швеции, чтобы попытаться использовать потенциальные возможности. Но больше ни один крупный правитель или государственный деятель того времени не находил необходимым уделять России много внимания. В Оснабрюкском договоре, одном из тех, что в 1648 году подписывались в связи с окончанием Тридцатилетней войны в Германии, она была просто мимолетно упомянута как одно из государств, «союзных и верных» Швеции. (Этот факт, тогда еще неизвестный русскому правительству, позднее, при Петре, вызвал обиду на Швецию во время Великой Северной войны[4]). Но в самом конце века растущая военная сила России и более активная заинтересованность в европейской политике произвели значительные изменения в этом отношении. Особенно ее вступление в 1686 году в Священную лигу, которая объединила ее с Польшей, Венецией и с императором Леопольдом I из династии Габсбургов в долгой борьбе против Оттоманской империи, подразумевало ее формальное появление, более четкое, чем когда-либо ранее, как определенный фактор в международных делах, и признание этого факта другими государствами. В следующем году Россия беспрецедентно разослала целую группу посольств (по-прежнему временных) в большинство государств Западной Европы. Кроме Франции, чья чувствительность была этим ужасно оскорблена, миссии были направлены в Пруссию, Голландию, Англию, Венецию, Флоренцию, Данию и Швецию, и правительства этих стран отнеслись к ним благосклонно. Хотя на Западе все осознавали это с трудом, но случившееся предзнаменовало появление новой мощной силы в европейских международных отношениях.
История и география поставили Россию лицом к лицу с различными и взаимосвязанными задачами внешней политики. Невозможность добиться решения их всех одновременно ставила ее перед трудным выбором. Ордин-Нащокин, возможно, самая интеллигентная и непредубежденная фигура во внешней политике России XVII века, всю свою карьеру (после успешного пребывания губернатором в ряде провинций он в 1667–1671 годах возглавлял Посольский приказ) был ярым защитником альянса с Польшей, которую рассматривал как естественного союзника России против Швеции и турок. К наиболее важным его достижениям относится гарантированный и безопасный выход к Балтике, выход, которого безуспешно и большой ценой добивался Иван IV во время затяжной Ливонской войны против шведов и поляков в 1558–1583 годах. Но были и другие концепции. Так, при его преемнике в качестве главы Посольского приказа А. С. Матвееве приобретение территории на Украине за счет Польши считалось более нужным, чем выход к побережью и портам Балтики, потому что в 1670-х и 1680-х годах необходимость защиты России от частично обновленной Оттоманской империи и ее государства-вассала, Крымского ханства, а позднее разорение первой и обеспечение выхода к Черному морю, стало, по мнению государственных деятелей и московских чиновников, более важным, чем когда-либо прежде. В традициях внешних сношений России было, однако, в последние десятилетия века намного больше антипольского и антишведского, чем антитурецкого. Господство Оттоманской империи на побережье Черного моря было не так обидно, как сдерживание экономического развития
России и захват территории, бывшей российской или в конце концов удерживавшейся Россией, на манер шведских владений в Ингрии и Ливонии. И несмотря на опустошительные набеги крымских татар, во время одного из которых Москва была взята и сожжена в 1571 году, не оттоманская армия угрожала захватом больших территорий России. Это сделали поляки в последние годы Смутного времени. Еще в 1686 году Россия стала партнером в большом антитурецком альянсе, и в 1687 и 1689 годах она безуспешно пыталась вторгнуться и завоевать Крым, уже давно бывший занозой в ее теле. В последнюю четверть века становится особенно ясно, что энергия экспансии России в будущем должна быть направлена прежде всего в западном направлении, или против Швеции, чтобы с новыми силами форсировать выход к Балтике, или на юг против турок. Польша, в течение долгого времени представлявшая собой значительную угрозу, находилась теперь в слишком сильном упадке, чтобы представлять серьезную опасность. Договор 1686 года, по которому Россия получила в окончательное владение Киев и большую часть Украины, ознаменовал конец русско-польской вражды, на протяжении двух веков бывшей главенствующей темой международных отношений в Восточной Европе. Но Швеция и Оттоманская империя оставались опасными противниками. Воевать с ними одновременно с какой-нибудь надеждой на успех было невозможно. Россия, если хотела расширяться, чтобы покончить с изоляцией, от которой все еще страдала, должна была решить, за чей счет она могла этого добиться.
В конце XVII века как экономические, так и дипломатические отношения между Россией и европейскими государствами приобретали все большую масштабность и значимость. Английские торговцы способствовали в 1550-х годах торговле России с Западной Европой по Белому морю и были активными элементами в коммерческих сношениях между Россией и внешним миром. Теперь же их участие в качестве посредников заметно снизилось. Но это более чем компенсировалось ростом торговли с другими странами Западной Европы, особенно с Голландской Республикой, наиболее успешно продвинувшимся государством к тому времени в торговом мире. Российское сырье — деготь, жир, кожа, зерно, меха — формировали основу быстро растущей голландской торговли, ведущейся как напрямую через Архангельск, так и опосредованно через порты шведской Балтики, например Нарву и Ригу. В 1690-х годах в России было свыше 300 голландских купцов, а вся иностранная торговая колония в Москве насчитывала свыше 1 000 человек. Последние годы века показали уверенное расширение коммерческих контактов с внешним миром (например, в подписании торгового соглашения с Пруссией в 1689 году). Купцов и правительства всей Европы продолжала привлекать вековая надежда, что через Россию станет возможным развивать выгодную торговлю предметами роскоши с Персией и, возможно даже, с Китаем. Не следует упускать из виду (к чему есть определенная тенденция), что и сама Россия в значительной степени проявляла активность в этих торговых контактах с внешним миром. Ее купцы ездили и торговали за рубежом, по крайней мере в Швеции, Ливонии и Дании, еще с XVI века. Заключение мира в 1661 году, которым закончилась разрушительная пятилетняя война со Швецией, увеличило их число, так что через 12 лет уже насчитывалось более 40 русских, торгующих в Стокгольме.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});