Читать интересную книгу Уходите и возвращайтесь - Юрий Маслов

— Лезгинку или русский народный танец «Ах, у дуба…»?

— Иди за мной.

Ребята скрылись в каптерке, плотно закрыв за собой дверь.

Никита, насвистывая, чистил в умывальнике ботинки, как вдруг услышал чьи-то легкие, почти бесшумные шаги. Так умел ходить только прапорщик Харитонов. «Надо ребят предупредить». Никита выскочил в коридор. Прапорщик распекал за что-то дежурного второй эскадрильи. Никита хотел было проскочить в каптерку, но Харитонов, заметив его, пригрозил пальцем и быстрым, неслышным шагом двинулся к месту происшествия.

Харитонов в училище был личностью легендарной. Его и боялись, его и уважали. Уважали за боевое прошлое — прапорщик служил в десантных войсках и войну закончил полным кавалером орденов Славы, — за боевую выучку и отчаянную смелость. А боялись за резкость, своеволие и крутой нрав. Ему ничего не стоило влепить курсанту несколько нарядов вне очереди, посадить на губу, обидеть неосторожным словом. И все-таки авторитет солдата, опыт парашютиста, за которым можно в огонь и в воду, отличное знание своего дела были много весомей тех качеств, за которые курсанты недолюбливали этого хмурого и не очень-то разговорчивого человека. Никита уже сталкивался с Харитоновым, но определить свое отношение к нему не мог. То прапорщик ему нравился, ну, просто восхищение вызывал, а иногда он еле сдерживал себя, чтобы не наговорить этому супермену гадостей. Славка же раскусил его сразу.

— Тигр, — сказал он, — тигр-людоед.

— А почему некоторые тигры становятся людоедами? — спросил Никита.

— В них нет великодушия, — сказал Славка. — Тигр не может простить человека, некогда причинившего ему боль.

Харитонов покрутился вокруг тумбочки и, не найдя исчезнувшего дневального, заглянул в кубрик. Завидонов поспешно вскочил с кровати.

— Кто дневальный? — Харитонов озадаченно посмотрел на разбросанные простыни и брезгливо поморщился.

Славка мгновенно оценил ситуацию и, конечно же, не упустил возможности уколоть своего наставника.

— Здравствуйте, товарищ прапорщик, — сказал он вкрадчивым голосом.

— Здравствуй. Так кто дневальный?

— Курсант Бойцов.

— Где он?

— На месте, — сказал ничего не подозревающий Славка.

— Вы его сквозь стену видите? — холодно спросил прапорщик.

Славка обескураженно молчал. Не дождавшись ответа, Харитонов вышел, озабоченно прогулялся по коридору, прислушался: где-то играли на гитаре. Он подошел к каптерке и резко распахнул дверь… Старшина, заложив руки за спину, в неистовом темпе отбивал чечетку.

— Быстрей!

Пальцы Черепкова еще проворней забегали по струнам.

— Смирно! — вдруг заорал Бойцов, заметив командира.

Джибладзе, нелепо подпрыгнув, щелкнул каблуками.

— Товарищ прапорщик, первая эскадрилья готовится к увольнению в город.

— Вижу, — кисло протянул Харитонов. — Почему покинули пост?

Сережка виновато потупился.

— Два наряда вне очереди.

— Есть два наряда вне очереди, — мрачно повторил Бойцов.

Прапорщик окинул притихших ребят недовольным взглядом и приказал построиться.

— Равняйсь! — гортанно заорал Джибладзе. — Смир-рно!

Харитонов медленно шел вдоль строя, и цепкий взгляд его, казалось, замечал каждую мелочь — и небрежно пришитую пуговицу, и грязный подворотничок, и неаккуратно зашнурованные ботинки. Напротив Никиты он остановился и, не выдержав, спросил:

— Где это из тебя гражданскую пыль выбили?

— В армии, товарищ прапорщик.

Тонкие губы Харитонова растянулись в доброжелательной улыбке, но тут же сомкнулись, сжались — его взгляд остановился на расхлябанной фигуре Черепкова, Алик как ни старался, а подогнать форму по своему росту никак не мог. Она топорщилась, вздувалась пузырями, в общем, к великому огорчению своего хозяина и к несказанному удовольствию всех остальных курсантов — все-таки лишний повод пошутить, висела на нем, как старое тряпье на огородном пугале.

— Если вы и станете летчиком, — язвительно заметил Харитонов, — то, к сожалению, нестандартным.

— Стандартные только в романах бывают, — возразил Алик.

— А какие же они в романах? — прищурившись, поинтересовался Харитонов.

Алик несколько секунд молчал, а затем с решимостью доведенного до отчаяния выпалил:

— Влитые в мундир, как молоко в стакан, с волевым подбородком, широкими бровями и ясными, устремленными в синее небо глазами!

Смех и курсантские улыбки внезапно, как юпитеры после съемок, погасли — это был точный портрет прапорщика.

— А у вас к тому же и нестандартное мышление. Ну-ну… — Харитонов заложил руку за ремень и ледяным голосом отправил ребят в спортзал.

В спортзале произошло то, что происходило обычно, когда Харитонов всерьез брался за какой-нибудь взвод. Он разбил ребят на две группы. Первую заставил прыгать через коня, вторую — лазить по канату: на одних руках до самого верха.

Курсанты приступили к занятиям, а Харитонов, оседлав верхом стул, внимательно следил за всеми и каждым. Когда у кого-то не получался прыжок или кто-то не мог осилить канат, он жестом просил отойти их в сторону.

Алик Черепков перелетел через коня без помощи рук. Прапорщик несказанно удивился.

— А ну-ка, еще раз, — приказал он, — только с руками.

С руками не вышло. Они подогнулись, и Алик грохнулся на маты.

— Падать умеешь, — подытожил прапорщик и кивком головы послал Черепкова на канат.

Алик забрался только на три четверти. Выше, как ни старался, не смог. Он глянул на стоящего внизу Никиту, жалко улыбнулся и, обессиленный, покатился вниз.

— Это тебе не на гитаре тренькать, — добродушно проворчал прапорщик. — Как же я тебя к прыжкам допущу, если ты даже на стропах подтянуться не сможешь? — Взмахом руки он отправил Алика к группе неудачников. — Остальные могут быть свободны.

— А мы? — округлил глаза Алик. Он прекрасно знал, что должны делать они, по не переспросить было выше его сил.

— А вы… — прапорщик смерил Алика уничтожающим взглядом, — подтягивайтесь. Армии нужны здоровые люди. И душой, и телом…

Алик сложил на груди руки и, как только за Харитоновым захлопнулась дверь, с мрачной убежденностью продекламировал:

— Старшина, никогда ты не будешь майором…

ГЛАВА III

— Братцы, да вас легче похоронить! — Бойцов удивленно присвистнул и, дернув себя за кончик носа, в нерешительности остановился. — Вагон и маленькая тележка.

Смятение Сережки было вполне объяснимо. За всю жизнь он не перечистил и килограмма картофеля, а здесь целая гора. И все это через каких-нибудь три-четыре часа должно кипеть, париться, жариться, и притом в очищенном виде. Этого себе Сережка представить не мог.

— Смелее, мальчики! — Джибладзе вытащил нож, попробовал лезвие на ноготь и удовлетворенно крякнул. — Говорят, кататься любишь, люби и саночки возить.

— А если я не умею? — неуверенно проговорил Бойцов.

— Научим, — сказал Миша. — Впрочем, есть работенка и полегче. — Он кивнул на корзину с луком. — Большого умения не требуется.

— Только выдержка, — заметил Никита, — железная выдержка гвардейца. А у тебя ее предостаточно.

— Работа на шабаш, — продолжал соблазнять Миша. — Кончил — и на боковую.

Лука было гораздо меньше, чем картофеля, и Бойцов заколебался.

— Один? — спросил он.

— Зачем один? Втроем.

— Идет! — Сережка быстро организовал бригаду, опрометчиво пообещав своим помощникам нормальный восьмичасовой сон.

— А они пусть до утра вкалывают, — проговорил он, радостно потирая руки.

Работа закипела. Черепков и Завидонов навалились на морковь, Никита включил картофелечистку. Коэффициент полезного действия этой шумной машины практически равнялся нулю, но использовали ее курсанты добросовестно — лучшего козла отпущения за качество работы трудно было придумать. «Это вредительство! — кричал шеф-повар, вытаскивая из бачка недочищенную картошку. — Кто?» — «Техника», — смиренно отвечал в таких случаях Алик и, глупо улыбаясь, разводил руками.

— Интересно, кто только изобрел эту каракатицу? — спросил Никита, заряжая машину очередной порцией картофеля.

— Неандертальцы, — мрачно проговорил Черепков, который по милости Харитонова уже третий вечер проводил на кухне. Он с хрустом откусил морковку и, прожевав, пояснил: — У них ножей не было.

— А чертежи не сохранились?

Не удостоив друга ответом, Алик повернулся к Лене Кореневу. Леня был вежлив, скромен и помешан на высшей математике — интегралы щелкал, как орехи.

— Корень, мы к двум часам управимся?

— А ты уже спать захотел?

— Не позже двух я должен быть в постели.

— Кто тебе это внушил?