— Проклятая библиотека! Проклятые, отвратительные книги! Хоть бы мне никогда их не видеть!
Когда он ставил меня на прежнее место, я чувствовал себя так, будто надо мной надругались. У меня больше не было сомнений в том, что все мы находимся в руках безумца. Вскоре Диедо ушел, я продолжал размышлять о нашей незавидной судьбе, и даже Жанин не смогла отвлечь меня от мрачных мыслей.
— А тебя он часто читает? — спросил я ее.
— Поначалу он читал меня почти каждый вечер.
— И ты… сумела к этому привыкнуть?
— Нет, — ответила она. — И молись, чтобы этого никогда не случилось с тобой. На полках есть несколько томов, которые научились любить, когда их читают, но пусть с нами так не будет!
Вероятно, я все же оказался не столь захватывающим чтением, как другие книги, поскольку довольно скоро наскучил Йону Диедо. Впрочем, не исключено, что его внимание просто переключилось на новую пленницу. Он привел ее в маленькую комнату своей библиотеки, как недавно привел меня. Графиня дю Морье было исключительно хороша собой, и Диедо разговаривал с ней почти игриво. Я даже позволил себе надеяться, что он собирается просто поухаживать за ней, но ошибся. Волшебник усадил графиню в кресло. Вспыхнуло зеленоватое сияние, и смех гостьи резко оборвался. Графиня превратилась в изящный том с красивым «мраморным» обрезом.
— Как жаль, — прошептала Жанин. — Она была такая красивая!..
— Не красивее тебя, — ответил я.
— Откуда ты знаешь, Джейкоб?
— Сужу по обложке, — серьезно ответил я.
Жанин рассмеялась, чтобы скрыть смущение, но я почувствовал: она польщена.
Шли дни, и моя привязанность к Жанин росла. Она была моим единственным утешением, моим убежищем, моим оазисом посреди безотрадной пустыни одиночества. Казалось бы, наше вынужденное тесное общение должно было вскоре утомить нас, но на деле получилось наоборот. Не знаю, что нашла во мне Жанин, но сам я был буквально без ума от ее жизнелюбия, неисчерпаемого оптимизма и проницательности. Как-то вечером мы разговорились. Уже давно ушел к себе Йон Диедо, несколько часов проведший за чтением истории одного англичанина, служившего под началом Кромвеля, и лунный свет, просачивавшийся в библиотеку сквозь окно в центральной зале, лег на пол четким квадратом, а мы, укрывшись в тени наших полок, никак не могли остановиться. Остальные книги давно спали, и в умолкнувшей библиотеке были слышны лишь поскрипывание проседающих полок да наши тихие голоса, похожие на чуть слышные вздохи призраков.
— Наверное, такой будет вся наша оставшаяся жизнь, — сказал я, вглядываясь в полумрак своим единственным глазом. — Нам обоим суждено плесневеть на этих полках до скончания веков.
— Вряд ли мы заплесневеем, — возразила Жанин. — Йон Диедо очень бережно относится к своей коллекции. Ну а если какая-нибудь книжная моль все же доберется до тебя, я раздавлю ее своими страницами.
При этих ее словах я рассмеялся. Впервые за все время моего странного плена я вдруг почувствовал себя совершенно свободно, словно снова стал человеком, превратившись из запертого в библиотеке тома в ее обладателя.
— Что ж, — заметил я, — быть может, это не так уж плохо. Я имею в виду — стоять на полке в тепле и сухости до конца своих дней. Думаю, я сумею выдержать это, если ты будешь рядом со мной.
И снова я почувствовал исходящий от Жанин жар — так она краснела.
— Мне кажется, ты относишься ко мне лучше, чем я того заслуживаю, — смущенно сказала она. — Ты попал в беду, я утешила тебя как могла — вот и все мои заслуги.
— Дело не в этом, вернее, не только в этом, — возразил я, стараясь говорить как можно тише, чтобы ненароком не разбудить соседей. — Для меня ты гораздо больше, чем друг. Как жаль, что мы не сможем встретиться за пределами этих стен. Не сомневаюсь, нам было бы приятно проводить время вместе.
— Ты не должен так говорить, Джейкоб!
— Почему? — удивился я. — Или мы с тобой неверно поняли то, что написано на наших страницах?
— Ты не понимаешь, Джейкоб!.. Мне тоже очень приятно общаться с тобой, но, боюсь, это не может продолжаться вечно. Иногда, а вернее, довольно часто Диедо переставляет книги на полках, чтобы, как он говорит, разнообразить наше общение.
— Разве он заботится о нашем благополучии?
— Его книги, Джейкоб, это его единственная страсть, его наваждение, его «идея фикс», если хочешь. Впрочем, вне зависимости оттого, каковы его истинные мотивы, настанет день, когда нам с тобой придется расстаться. Поэтому на твоем месте я бы не рассчитывала, что мы будем вместе… достаточно долго.
— Вот как… — протянул я, потрясенный тем, что мне стало известно. — Но я не хочу тебя терять!
— Я тоже, но мы должны быть готовы к тому, что это обязательно случится.
Я немного помолчал, задумавшись, потом сказал:
— Давай в таком случае постараемся получить удовольствие от сегодняшнего вечера. Расскажи мне о себе, Жанин. Я хочу знать все. Я чувствовал, что она колеблется.
— Я?.. Может быть, лучше… — Ее голос задрожал. — Мне бы хотелось… если ты, конечно, согласишься… В общем, если хочешь — можешь меня прочесть.
Ее слова удивили меня. Я уже знал, что позволить кому-то прочесть себя означало высшую степень доверия и интимности. Речь шла вовсе не о том, чтобы читать себя другим вслух. Подобные вещи происходили между нами, книгами, постоянно, напоминая публичную исповедь, которая, разумеется, была далеко не полной — вслух зачитывались только избранные фрагменты. Мы с Жанин читали себя друг другу уже несколько раз, но сейчас она предлагала мне нечто совсем другое. Вот почему я колебался, не зная, чем заслужил подобное доверие.
— Я вовсе не имела в виду всё! — выпалила Жанин, неверно истолковав мое молчание. — Только… отдельные страницы. Но если ты не хочешь… Наверное, мне не следовало…
— Нет! — с горячностью воскликнул я. — Ты меня неправильно поняла. Для меня это будет большая честь, просто я не знаю, как это делается. Мы что, должны читать друг друга по очереди?
— Это можно проделать, только когда две книги соприкасаются… вот как мы с тобой. Ты должен думать о страницах, которые готов позволить мне прочесть, я сделаю то же самое. И тогда все произойдет само собой. Никаких усилий прилагать не надо, это совершенно естественный процесс. Вот попробуй для начала подумать о какой-то одной странице.
Я заглянул в себя и довольно скоро отыскал забавный случай из собственного детства, поместившийся на двадцать третьей странице.
— Эту страницу, пожалуй, — сказал я и сосредоточился.
Жанин предложила мне свою девяносто седьмую страницу. История, которая была напечатана на ней, имела отношение к годам, когда Жанин была еще подростком. Стоило этой странице возникнуть перед моим мысленным взором, я невольно ахнул. Четкие золотые буквы на белоснежной веленевой бумаге вызвали мое самое искреннее восхищение. Похоже, Жанин была так же прекрасна внутри, как и снаружи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});