На шар земной, — объятый тьмой,
Рукою твердой на тромбонах
Плывет назад — в Москву, домой:
Слетит, в телодвиженье хитром
Вдруг очутившись над пюпитром,
Поставит точку: оборвет,
Сопит и капли пота льет,
И повернувшись к первой скрипке,
Жмет руки и дарит улыбки,
Главой склоняясь в первый ряд,
Где на фарфоровые плечи,
Переливаясь, бросят взгляд,
Все электрические свечи;
Задушен фраком, толст и розов,
Ладонью хлопнув в переплеск,
Бросаясь лысиной, Морозов
Надуто лопается в блеск.
И вот идет, огней зарнимей
Сама собой озарена,
Неся, как трэн, свое «во-имя»,—
Надежда Львовна Зарина;
Вуали — лепетные слезы;
Браслеты — трепетный восторг;
Во взорах — горний Сведенборг;
Колье — алмазные морозы:
Блеснет, как северная даль,
В сквозные, веерные речи;
Летит вуалевая шаль
На бледно-палевые плечи…
— «Скажи, тобой увлечена
Надежда Львовна Зарина?»
— «Не знаю я…»
— «Быть может?»
— «Да!»
Выходит музыкантов стая,
И кто-то, фраком отлетая,
В чехол слагает свой кларнет…
Пустеет зал и гаснет свет…
У двери — черные шпалеры;
Стоят: мегеры, кавалеры;
И — ша-ша-ша: шуршат, спеша,
Атласами спускаясь с хоров…
— «Не та калоша: Каллаша!»[29]
Стыдливо низится Егоров;[30]
Лысеет химик Каблуков[31] —
Проходит в топот каблуков;
Проходит Нос[32] — по воле рока
Он, вы представьте, — без Шенрока!
Выходим!..
4
…Вижу этих дам —
В боа — дородных, благородных;
И — тех: пернатых, страстных дам,
Прекрасных дам в ротондах модных…
Костров каленые столбы
Взовьются в кубовые сини
Из-за редеющей толпы;
Стрекозы, рдеющие в иней,
Метаясь, гаснут всем, что есть;
Мордастый кучер прогигикнет;
Снегами радостная весть,
Слетая, сладостно воскликнет;
И прометет — и пронесет
Квадратом лаковым из ночи,
Ударит конским потом в рот,
Завертит огненные очи,
Очертит очерк дорогой
Из соболей в окне кареты…
Вдали слезливою серьгой
Играют газовые светы…
И всё, что было, все, что есть —
Снеговерченье ясных далей,
Светомолений светлых весть,
Перелетание спиралей!
Но взвоет улицей зима…—
И быстроногою фигурой,
Из ног выметываясь тьма
Растет и сумеречит хмуро
На белобокие дома;
И мнится: темные лемуры,
Немые мимы, из зимы,
Мигая мимо, строят туры
И зреют речью:
— «Ты и мы!..»
Иду, покорный и унылый,
Четвероногим двойником:
И — звезденеет дух двухкрылый;
И — леденеет косный ком;
Перемерзая и мерцая,
Играем роем хрусталей,
Налью из зеркала лица я
Перезеркаленных лилей,—
И там, под маской, многогрешный,
Всклокочу безысходный срам,
Чтобы из жизни встал кромешный
Бесцельный, сумасшедший храм…
Взлетайте выше, злые мимы,
Несясь вдоль крыши снеговой,
Мигая мимо — в зимы, в дымы —
Моей косматой головой!..
О, обступите — люди, люди:
Меня спасите от меня;
Сомкните молнийные груди
Сердцами, полными огня.
Я — зримый — зеркало стремлений,
Гранимый призраком алмаз
Пересеченных преломлений:
Мигнув, отбрасываюсь — в вас,
Как переполненный судьбою
На вас возложенный венец:
Созрею, отдаваясь бою
Родимых, греющих сердец.
Вы — подойдете, я — омолнен;
Вы — отойдете, я — не тот: —
Я переломлен, переполнен
Переполохами пустот,
Как тени пустолетний конус,
Как облачка высотный лет,
Как бессердечный, вечный тонус
Несуществующих высот.
На тучах строятся фигуры:
И я — изъятьем лицевым,
Дробимый, сумеречный, хмурый,
Несусь по кучам снеговым;
Из ног случайного повесы
Тянусь безвесый, никакой:
Меня выращивают бесы.
Невыразимою тоской…
Мы — неживые, неродные,—
Спирали чьих-то чуждых глаз:
Мы — зеркала переливные —
Играем в ясный пустопляс;
На стенах летом пляшут пятна;
В стакане светом пляшет винт;
И все — так странно непонятно;
И все — какой-то лабиринт…
Глаза в глаза!.. Бирюзовеет…
Меж глаз — меж нас — я воскрешен;
И вестью первою провеет:
Не — ты, не — я!.. Но — мы: но — Он!
А ум насмешливый, как леший,
Ведет по плоскости иной:
Мы чешем розовые плеши
Под бирюзовою весной;
Перемудрим, перевопросим,
Не переспросим, не поймем,
Мечту безвременную бросим,
По жизни бременно пройдем;
И не выносим, и ругаем
В летах переблиставший дым:
Бодаем жалобным бугаем,[33]
Брыкаем мерином седым.
Рассудок, свинорылый комик,
Порою скажет в зовы зорь,
Что лучше деревянный домик,
Чем эта каменная хворь;
И прячет голову, как страус,
Отскочит в сторону, как пес,
Вмаячив безысходный хаос,
В свой обиходный, злой «хавос»…
Переварив дары природы
Тупыми животами, — мы
Перетопатываем годы;
И — утопатываем в тьмы.
Вставайте, мерочные смены,
Пустовороты бытия,
Как пусто лопнувшие пены,—
Да, вас благословляю я!
Бросай туда, в златое море,
В мои потопные года —
Мое рыдающее горе
Свое сверкающее- «Да!»
Невыразимая Осанна,
Неотразимая звезда,
Ты Откровением Иоанна
Приоткрывалась: навсегда.
Кропя духами Аткинсона
Ей ометеленный подъезд,
Пред Нею, тайною иконой,
Я упивался блеском звезд;
Она ко мне сходила снами
Из миротворной глубины
И голубила глубинами
Моей застенчивой весны,
Персты орфической певницы
Приоткрывали звуком бурь
И поцелуйные денницы.
И милоглазую лазурь.
Остановясь перед киотом,
Бывало, пав под фонарем,
Я, полоненный миголетом,
Моленьем тихим осенен;
В белопокровы, в ветроплясы
Метясь светелицей на нас,
Влача свистящие атласы,
Вставал алмазноглазый Спас.
Бывало: белый переулок
В снегу — дымит; и снег — летит.
И Богоматерь в переулок
Слезой перловою глядит.
Бегу Пречистенкою… Мимо…
Куда? Мета — заметена,
Но чистотой необъяснимой
Пустая улица ясна.
Кто там, всклокоченный шинелью,
Скрыв озабоченный свой взор,
Прошел пророческой метелью
(Седою головой — в бобер),
Взвиваясь в вой седоволосый,
Своей космою пурговой,
Снегами сеющий вопросы
На нас из Вечности самой.
А вихри свистами софистик
Заклокотали в кругозор,
Взвизжали: «Вот — великий мистик!»
И усвистали за забор.
Мигают звезды теософий
Из неба кубового в вой;
Провеял кризис философий,
Как некий гейзер снеговой:
Так в ночи вспыхивает магний,
Бьет электрический магнит;
И над поклонниками Агни,
Взлетев, из джунглей заогнит…
Бегу Пречистенкою — мимо:
Куда? Мета заметена;
Но чистотой необъяснимой
Пустая улица ясна…
Проснулась на Девичьем Поле
Знакомым передрогом ширь:
— «Извозчик: стой!»
— «Со мною, что ли?»
— «В Новодевичий монастырь!..»
— «Да чтоб тебя: сломаешь сани!..»
……………………
И снова зов — знакомых слов:
— «Там — день свиданий, день
восстаний…»
— «Ты кто?»
— «Владимир Соловьев:
Воспоминанием и светом
Работаю на месте этом…»
И — никого лишь белый гейзер
Так заливается свирель,
Так на рояли Гольденвейзер
Берет уверенную трель
Бывало: церковка седая
Неопалимой Купины,[34]
В метели белой приседая,
Мигает мне из тишины,
Перед задумчивым киотом —
Неугасимый фонарек;
И упадает легким лётом
Под светом розовый снежок.
Неопалимов переулок
Пургой перловою кипит,
И Богоматерь в переулок
Слезой задумчивой глядит.
ЭПИЛОГ
Двадцатилетием таимый,
Двадцатилетием чернен,
Я слышу зов многолюбимый
Сегодня, Троицыным днем,—
И под березкой кружевною,
Простертой доброю рукой,
Я смыт вздыхающей волною
В неутихающий покой.
Троицын день и Духов день
Петроград 1921 года
Примечания
1
Английский прерафаэлит.
2
«Уайт-роза» — духа фабрики Аткинсона.
3
Анупадака — безначальный: высокая ступень посвящения.
4
Ананда — ученик Будды.