Читать интересную книгу Опыт борьбы с удушьем - Алиса Бяльская

– Да чего тебе сдался этот Ургенч? Дыра дырой, – искренне удивился Сева.

– Это древняя столица Хорезма. Интересно посмотреть.

– Да что там смотреть? Хорезмом и древностью там не пахнет. Все это я видел, и единственное интересное место во всем городе, нет, скорее, поселке городского типа, – это где за базаром горох с мясом делают. Очень вкусный. Я, чтобы тебе было известно, осматриваю достопримечательности народные – кабаки.

Небольшая лекция о кабаках, которую устроил Сева Палкеру в Яме

Человек, который не на сто процентов советский, то есть ходит на демонстрации и сидит на собраниях, но ни черта в это не верит, вынужден приспосабливаться к условиям, в которых он живет. Совершенно нет мест, где можно встретиться, а молодым людям – я имею в виду людям до пятидесяти, – хочется где-то посидеть и выпить. Так было всегда, есть и будет. Здесь надо понять следующую социологическую вещь, Леня, и ты как ученый должен со мной согласиться – люди на Земле рождены не одинаковыми, они разные. Один рождается блондином, другой брюнетом, и блондин хоть в задницу себя отымеет, но брюнетом не станет. Люди поделены на страты, и нормальное человеческое желание – подниматься вверх по социальной лестнице. Что такое подниматься? Это значит, человек хочет выделяться на фоне своей социальной группы, в которой он оказался в силу происхождения, образования, материальных достижений или неуспехов, своих интеллектуальных и физических возможностей.

Советский кабак, особенно любой из хороших московских ресторанов, – это единственное место, где люди одновременно могут отдохнуть от того казарменного социализма, в котором мы живем, и почувствовать временное, но превосходство над серой улицей за окном. Поэтому огромное количество командировочных по приезде в Москву обязательно должны попасть в кабак. Ведь ни в одном городе не существует ничего похожего. Третьяковка, театр – это для галочки, а для 99,99 процента приезжих главное – попасть в кабак. Чтобы попасть в ресторан, надо простоять два часа в очереди, на морозе или под палящим солнцем. Я никогда не стоял, я всегда прохожу без очереди и друзей провожу, как тебе прекрасно известно. Некоторые советские люди были в ресторане один раз в жизни и рассказывали мне потом с восторгом и в деталях о своем посещении, что они ели и пили. Когда я в Москве, мы с Женькой ходим в ресторан два раза в неделю.

Хорошие московские кабаки вот какие. На первом месте «Гранд-отель», где я был всего три раза и каждый раз с Женей. Потом он закрылся. Находился «Гранд-отель» в гостинице «Москва», вход был со стороны музея Ленина. «Гранд-отель» считался самым фешенебельным рестораном в городе: серебряная посуда, хрустальные фужеры, официанты в смокингах и белых перчатках, фантастическое обслуживание. Поход нам стоил от трех до пяти рублей с бутылкой вина, то есть очень дешево. Я Жене это объяснил, и она со мной сразу согласилась: в самом лучшем советском ресторане цены такие же, как в самом хуевом кафе, поэтому глупо не ходить в лучшие места. Здесь к тебе с уважением относятся, и вообще, ты чувствуешь себя человеком. Первый раз Женя немного стеснялась. Публика в ресторане была богатая, хорошо одетая, а мы – нищие студенты. Но хоть мы и были почти детьми, нас там обслуживали как взрослых и богатых, высоко стоящих на социальной лестнице людей. Это доставляло удовольствие.

«Прага», «Метрополь», «Центральный», «Националь», «Будапешт», «Арагви» – это который около левого яйца коня Юрия Долгорукого. Попадание в эти рестораны считается подъемом по социальной лестнице. Я больше всего люблю «Центральный», куда меня еще мама мальчиком водила после школы обедать. Она никогда готовить не любила, и папина зарплата позволяла не экономить.

Кроме того, рестораны при творческих домах: ВТО, Дом кино, Дом литераторов, Дом художника, Дом журналиста. Но попасть в эти места очень сложно, вход только по пропускам – творческим книжкам соответствующего союза. Я туда хожу нечасто, потому что со входом бывают проблемы. А зачем нужны проблемы, когда есть места, где проблем нет. Да и не люблю я эти творческие кабаки, еда там так себе, и атмосфера мне не нравится.

Все эти советские художники, писатели, актеры, музыканты, композиторы – так называемая творческая элита – на самом деле обыкновенная шпана. Они проституируют на советской власти, защищая моральные принципы и интересы, за которые нужно топить в выгребной яме. Строят из себя избранных, но в действительности обычные приблатненные и воры от искусства. Вот и живут эти люди материально на несколько порядков лучше, чем окружающая масса людей. Все эти песни, картины, спектакли – пена…

Когда человек делает свое дело честно, его хоть можно понять. Простить его нельзя, но понять можно. А тот, кто все это делает, ни на секунду не забывая, что продается за деньги и покой, – его нельзя ни понять, ни простить. Тварь, хуже, чем палач.

Вся система в совке построена на разделении людей на четкие группы, и каждый из своей социальной группы пытается подняться в следующую, при этом твердо зная, что единственный способ подняться – это угождать социалистической власти. Чем выше человек поднимается по социальной лестнице, тем ниже он падает в моральном отношении. Без исключения. В науке то же самое. В науке для честного человека, не вступившего в партию, предел достижений – кандидатская диссертация и должность младшего научного сотрудника, потому что без проституции ни один человек в Советском Союзе подняться не может. Это еще Сталин придумал, и он твердо знал, что абсолютно каждого, от мала до велика, можно схватить за яйца. Плюс полная уверенность в том, что если собирается компания больше пяти человек, то на сто процентов там есть осведомитель. Ни одного чистого нет. Кроме дворников, истопников, санитаров. Да и то не факт. Даже я проституирую, вполне осознанно, впрочем. Я издеваюсь над поганым строем, да, но пытаюсь его использовать. Так что все запачканы.

4

…Они приехали в очередной хлопковый колхоз. Тохтамыш-ака позвонил председателю райисполкома, тот в свою очередь своим подчиненным – и приказал показать ответственным товарищам из Москвы передовые колхозы области. Сева всегда начинал беседу с руководителями с небольшого вступления, чтобы они осознали важность момента.

– Здравствуйте. Меня зовут Савелий Матвеевич Бялый, я из Художественного фонда Советского Союза. Это товарищ со мной – кивок на молчаливого и серьезного Палкера. – Прибыл к вам из Москвы по решению последнего пленума ЦК партии. На пленуме со всей четкостью был поставлен вопрос о наглядной агитации и пропаганде советских ценностей. Сектор по Средней Азии направил меня на подъем работы в этом направлении в вашем районе.

Председатель колхоза замер по стойке «смирно».

– Ну, показывайте ваше хозяйство, сейчас вместе посмотрим, посоветуемся, решим, что надо делать. Детский сад у вас есть? – спросил Сева председателя.

– Да, конечно, недавно построили, – отрапортовал тот. – Совсем новый, совсем пустой пока.

В саду до сих пор не провели ни воду, ни канализацию, но идеология важнее физиологии, и председатель был рад закупить картины на сказочную тематику в количестве пятидесяти штук по цене две с половиной тысячи рублей за каждую. Сказочная тематика – это зайчики, лисички, петушки и колобки.

– Ты понимаешь, я это сам придумал и пробил, – инструктировал Сева Палкера в гостинице. – Если писать в ведомости «сказка», то она стоит пятьсот рублей, а если «многофигурная композиция», то есть, например, Лиса и Волк вместе, то она уже стоит две с половиной тысячи. Поэтому у нас не будет никаких сказок, только многофигурные композиции на сказочные темы.

Палкер достал из портфеля складную линейку и произвел замеры, чтобы впихнуть максимальное количество картин на метр полезной площади. Если одна к одной, то влезали все пятьдесят.

Из детского сада перешли в колхозный Дом культуры. В актовом зале Сева остановился напротив голой стены.

– Я считаю, что здесь должно быть какое-то пятно живописное, которое будет держать всю экспозицию. Например, сбор хлопка в Навоинской области. А вот сюда, думаю, подошла бы композиция «Ленин в Горках» – как вы считаете?

– Ленин в Горках, хорошо, конечно, – закивал головой председатель.

– Но мне кажется, было бы хорошо Владимир Ильич с Надеждой Константиновной. Или с сестрой, – Севе была нужна многофигурная композиция, о чем председатель, разумеется, не догадывался. – Как вы думаете, какое ваше мнение?

– Я думаю, с Крупской. Все-таки – жена, – важно сказал председатель.

– Да, да, вы правы. Так и запишем: «Ленин с Крупской в Горках».

Палкер вписал в ведомость: холст, масло, багетовая рама, многофигурная композиция.

– Вот мы с вами как разбежались, много всего задумали. А нас потом ругать будут. Есть ли у вас деньги-то на оплату всего этого?