Арам смотрел с интересом.
— Их вообще немало, но один из них — отвращение ко всякой работе, ужас перед деятельностью, болезнь воли, ее коллапс. И вот такой безвольный, одержимый страхом перед работой, вырождающийся тип заявляет, что он презирает труд, что ему нравится безделье. А чтобы оправдать себя, лепит философскую теорию, выдумывает метафизические системы, пробует решить вековые тайны мироздания, разыскивает квадратуру круга и эликсир премудрости… Мечтает о всеобщем счастье и придумывает планы преобразования Вселенной, поражая мнимой любовью к ближним и страшным эгоцентризмом на самом деле. Конечная цель всех гениальных вырожденцев — пропасть или пустыня, но, конечно, не пустыня Христа.
— Значит, Обломов — вырожденец? — спросил Арам.
— А ты что, сомневался? Он такой и есть в романе. Зато у всех поэтов-вырожденцев — богатство рифм и стилистический блеск при полном отсутствии всякой мысли.
— Обломова Гончаров писал с себя! — возмутился Арам.
— Ну и что? Все писатели дарят героям свою душу, сечешь? Возьми того же Тургенева — мужчины у него вечно слабаки, а женщины — о-го-го! Литераторы переносили свои психические проблемы на окружающий мир, валили с больной головы на здоровую. И получалось кривое зеркало, карикатура. А потом они же обвиняли общество и требовали его исправить. Хотя проще исправить самих писателей… Нет, это тоже сложно. Но личные заморочки толкали литераторов на конфликты с правительством и цензурой. Ведь не один Достоевский писал про людей с отклонениями. Взять пьесы и рассказы Чехова: откровенный параноик Солёный, патологический фобик Беликов, Коврин, доктор из «Палаты № 6» — настоящая галерея людей с психиатрическими диагнозами. Врубель начал с росписи церквей, а кончил — демонами. Толстой говорил о Достоевском, что тот сам больной и все его герои тоже больные. А Достоевский отвечал: «Толстой совсем помешался». Привычный обмен любезностями между талантами. Они друг друга не переносят — это аксиома. Я слышал, что Достоевский не любил своих героев. Да и как любить этих психов, которые будят тревогу? Зато на Западе до сих пор по героям Достоевского судят обо всем русском народе.
Арам молчал, думал.
— А вот тебе, историк, вопрос на засыпку: откуда пошло слово «шизанутый»? И где его впервые употребили? — спросил Валерка.
Айрапетов пожал плечами.
— Не знаешь? А еще берешься меня учить! В «Слове о полку Игореве» написано «шизым орлом».
— Ну и что? Это чередование в том языке буквы «с» на «ш» в слове «сизый».
— Уверен? А может, имеется в виду, что орел был шизанутым, ненормальным?!
— А «галицы» в «Слове» — это точно имеются в виду галки? Может, это жители Галиции? — весело подхватил Арам.
— Нет, тогда были бы «галичане»! А Кобяк — бяка?
— Я что-то не помню, кто такой в «Слове» этот Кобяк.
— Объясняю, будущий историк. Тебе стыдно не знать. Это — половецкий…
— А-а! Раз половецкий — значит, бяка!
— А ты почему мне сегодня сразу не открыл? — вдруг спросил Валерка. — Я полчаса курсировал по улице.
— Думал, козлы какие-то наезжают — вот и не открыл. Пристают вечно: моя кавказская морда им не нравится… Ну и вид у тебя, Шарапов… Косая кожа, темные очки… Вырядился! Хорошо, что моих родителей дома нет. А то они бы тебя покусали. Опять с дядей Борей тусуешься?
На этот раз промолчал Валерий.
Арам подружился с Валеркой давно и очень быстро — начал меняться с ним марками. Правда, родители обоих утверждали, что это они сдружили сыновей, но такое заверение было полуправдой. Тогда Валерий, заядлый филателист, называл себя маркистом и все удивлялся, что Арам изучает сразу несколько иностранных языков с частными учителями.
Еще Валерка увлекался футболом. Но оставил свое увлечение, просто его уничтожил после одного случая. Валерий делал уроки перед финалом мира, и, естественно, в мыслях упорно и навязчиво крутился будущий матч…
Потом Валерка стал себя проверять и ахнул. У него в тетрадке было написано следующее: «Япония — страна Дальнего Востока, расположенная на группе островов. В команде ЦСКА играют Семак и Кулик. Всего островов Японии около трех тысяч. В полуфинал «Динамо» вышло со счетом 4:2…»
Все, приказал себе Валерка, приехали! С этим надо кончать. И забыл про футбол.
В младших классах у Валерки была угроза в ответ на любой выпад:
— Нос откушу-у-у!
Потом угроза видоизменилась:
— Уши отрежу!
Позже устрашилась окончательно:
— Да я тебя порежу!
И наконец, трансформировалась так:
— Искромсаю на куски!
— Парковое влияние! — вздыхала мать. — Это Измайлово…
И она обрадовалась, что сын подружился с Арамом, который проявлял «непомерные» знания. Хвастался Валерке:
— Вот спроси меня любое слово — я тебе переведу на английский!
Валерка глянул вокруг — увидел стенд, посвященный войне, и изображение русского солдата.
— Ну вот, например, «солдат» как будет по-английски?
Арам не смутился ни на секунду:
— А так и будет — «сольдат»!
Только Валерка никогда не считался логиком. Открыл дома большой русско-английский словарь, и понт легко раскрылся. Арам был разоблачен торжествующим приятелем.
Валерка оторопел, впервые попав в просторную квартиру Айрапетовых. Четыре большие комнаты плюс огромная кухня. А ванная… Шикарно! Показная роскошь била прожектором прямо в глаза. Арам заметил изумление приятеля и смутился.
Айрапетовы купили эту квартиру в Измайлове и переехали сюда, когда мальчики учились в третьем классе.
Валерий вздохнул, вновь оглядывая свою бедную квартиру. Кто он такой сейчас, Валерка Панин? Проходная пешка… В смысле, пройдет и забудется… Хотя иногда в шахматах проходная пешка превращается в самую сильную фигуру.
И Валерий должен стать королем положения, который не падает ни при каких обстоятельствах. Или уж в крайнем случае, при условии поражения, все равно добиться могущества. И умереть властелином жизни.
Он почти уверовал в свою ровную, гладкую, без сучка и задоринки, судьбу.
— Разве вы уже уходите? Так быстро? — прилип Валерий к дядьке. — Посидели бы еще… Чаю бы попили… Слово за слово…
— Нет, пора, — усмехнулся дядька. — Труба зовет. Служба то бишь.
— И когда вас ждать снова? От этой вашей трубы. — Валерий горел желанием вызнать побольше о таинственном наследстве. — Я бы не возражал пообщаться снова.
Дядька солидно и с удовольствием кивнул:
— Зайду… А на кой ляд тебе, племянничек, психиатрия? Мать рассказала, ты на этой самой науке собираешься специализироваться в будущем.