Чёртовых три ничтожных секунды. Или целых семь тысяч песчинок?
Ничего. Или целая жизнь?
— Белка, — прошептал Марк.
Но, черпая силы, наверное, где-то на том дне, где берут этот чёртов песок, или на дне, что сейчас она называла своей жизнью, Вера схватила его руки и сбросила вместе с пиджаком, которым он её укрыл.
— Уходи, Марк!
Не хватило ей сил только повернуться. Потому что нельзя смотреть в его глаза. В зелёные глаза её сына, чтобы не остаться в них навсегда. Нельзя.
— Я уйду, — судя по звуку, поднял он пиджак. — Сейчас я уйду. Но хочу, чтобы ты знала: я вернулся не ради отцовской компании. Я вернулся за тобой.
Она развернулась так резко, что он отпрянул.
— За мной?! И у тебя хватает наглости говорить, что ты вернулся за мной?
— Послушай меня, — шагнул он навстречу.
— Нет, это ты меня послушай, — задрала Вера подбородок. Не потому, что была такой гордой, хотя была. Потому, что в нём было чёртовых метр девяносто роста, а в ней — всего ничего. — Если бы ты сказал, что вернёшься. Если бы сказал, что у меня есть хоть один шанс. Один грёбаный шанс надеяться, что это возможно, клянусь, я бы тебя ждала. Хоть всю жизнь. Сколько надо. Сколько угодно. Я бы хранила тебе верность. Я бы одна растила нашего сына…
Он дёрнулся, как от пощёчины и нервно сглотнул, но промолчал — знал.
Она и не сомневалась, что знал. Но это уже ничего не меняло.
— Наверное, мне было бы трудно, — всё же заглянула она в его бездонные глаза. Но не утонула. Выплыла. — Но не настолько, как пережить то, что ты меня бросил. Не настолько, как привыкать к тому, что твой сын называет «папа» не тебя. А ты… ты попрощался навсегда и уехал. Вот и убирайся!
— Вера, я… я уехал в Мексику. И знал, что попаду там в тюрьму. Я был уверен, что оттуда не выберусь. Да так бы оно и случилось, если бы…
— Заткнись, Марк! — отступила она назад и взмахнула руками. — Я был уверен! Так бы оно и случилось! — передразнила. — Только не случилось. Но мне ты сказал «нет». Сказал убедительно. Однозначно. Предельно ясно. И в тот момент потерял право говорить мне что бы то ни было. Навсегда.
— Вера! — выдохнул он.
— Я замужем, Марк! И чтобы тебе было понятно насколько, — она смотрела на него в упор. — Муж только что трахал меня в туалете. Потому что мы хотим завести второго ребёнка. И, надеюсь, у нас получится, — соврала она. — А тебе… тебе удачи! Здесь тебе нечего ловить. Больше не появляйся у меня на пути! — оттолкнула его Вера и пошла к двери.
Ноги не гнулись. Наверное, от холода.
Руки дрожали. Конечно, тоже из-за него.
Голова гудела, как церковный колокол, по которому ударили кувалдой.
Её колотило крупной дрожью. Но она упрямо шла. Не оглядываясь. Хотя знала, что Марк смотрит ей вслед. Знала, что до сих пор его любит. И будет любить. Всегда.
Но к чёрту это! К чёрту любовь!
— Ну наконец-то! — воскликнул Алексей. — А мы тебя уже заждались.
— Мы? — с ходу схватила Вера бокал шампанского. Осушила залпом.
— Дорогая, хочу тебе представить…
Имя Вера не услышала. Признаться, ей было всё равно. Она обрадовалась, что не убрали её тарелку с рулетиками. И в тот момент, когда муж представлял ей какого-то, наверное, важного для него мужика, засунула в рот подряд два.
— Мне нравятся девушки с хорошим аппетитом, — то ли пошутил, то ли сделал тот комплемент, смерив её просто-таки неприлично откровенным взглядом. Но сейчас Вере было всё равно. Она тоже его смерила. Оценила и ширину плеч, и накачанный пресс, и шикарный костюм, и небрежный лоск отъявленного ловеласа. Жеребец, хмыкнула она мысленно. Блондин, за сорок, высокий, со скандинавским типом внешности. Втянув носом его парфюм, она даже одобрительно промычала «М-м-м!», и просто ждала, когда он уйдёт, набивая желудок, словно её жизнь зависела от того, сколько на его дне окажется малюсеньких корзинок с икрой и украшенных сверху вишней крошечных пирожных.
Но мужик всё не уходил. Пирожные всё не кончались. А Алексей смотрел на неё так, словно она чего-то не поняла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Прости, как ты сказал его зовут? Ян Вестлинг? — силясь припомнить, не слышала ли она раньше эту фамилию, а если слышала, то где, наклонилась Вера к мужу и взяла ещё шампанского.
— Его зовут мой железнодорожный тупик, — процедил сквозь зубы муж. — Или если хочешь, мои склады. Чтобы у меня больше ничего не отобрали, ты должна пойти с ним.
— В каком смысле? — отставила Вера бокал, решив, что и так слишком много выпила — она теряла нить разговора.
— В самом прямом. Он остановился в «Центральной», — озвучил муж название гостиницы, — в президентском номере. И сейчас ты поедешь туда с ним.
— Я поеду туда зачем?
Нет, она была не настолько тупа или пьяна, чтобы не понять, просто это не укладывалось у неё в голове. Настолько, что она засмеялась, когда муж ответил:
— За всем.
— Лёш, ты серьёзно? — подала она ему стакан воды со льдом. — На вот, выпей, ты явно перегрелся…
Только полный зал народа, присутствие губернатора и первых людей города, наверное, остановило Алексея, чтобы не выбить воду у Веры из рук и не съездить ей по лицу. Она видела, как сильно он этого хотел. Как стиснул зубы. Как сквозь них процедил «ах, ты, сука».
— Ты пойдёшь с ним, — схватил он её за руку и так сильно сжал запястье, что его лицо побагровело, а её кости, казалось, даже хрустнули. И продолжил в самое ухо злым шёпотом. — Ты будешь делать всё, что он скажет. Сосать, лизать, давать в задницу. Всё, что захочет. И не вздумай даже пикнуть.
— Отпусти, — рванула она руку. Но он не разжал пальцы.
— Не дёргайся. Надевай на лицо улыбку и шагай.
Наверное, только от того, что Вера сейчас была в шоке, в волне чувств, что её захлестнули, решил проявить себя именно прагматизм. Даже цинизм.
— А тебе потом не будет со мной противно? — покосилась она на всё ещё скользящего по ней довольным взглядом мужика. Красивого мужика. Опытного. Искушённого. — После него?
— Ну после твоего ёбаря, — прошипел он, — не было же противно. Так почему же должно быть противно сейчас. Давай, детка, — наконец отпустил он её руку. — Покажи на что ты способна. Если ему понравится, все наши проблемы закончатся.
— А если понравится мне?
Алексей засмеялся.
— Не смеши. Правда я предупредил, что ты в постели так себе. Дохлая рыба. Холодная. Отстранённая. Но он сказал, что его именно такие и привлекают.
— А если я не пойду?
— Ну, наконец-то ты включила мозги. Я уж думала совсем выбил их из тебя в туалете, — он растянул губы в гадкую ухмылочку и наклонился. — Тогда ты больше не увидишь сына. И если пикнешь, или не дай бог устроишь скандал, да что там, просто кому-нибудь скажешь, — зашипел он ей в ухо, — не увидишь никогда.
В зале словно выключили свет, так у Веры потемнело в глазах.
Нет, это не было похоже на пощёчину. Не было похоже на удар по голове.
Это было похоже на разверзшуюся землю. Словно у неё под ногами провалился пол, а она стоит на самом краешке и боится не то, что пошевелиться, даже вздохнуть.
— Ты не посмеешь, — выдавила она. — Он… он же зовёт тебя папой.
— Я и записан его отцом. Поэтому посмею. И не важно, что его отец не я, — хмыкнул Алексей. — Хорош болтать. Пошли.
Он потянул её за руку. И Вера не посмела сопротивляться, не веря тому, что всё это происходит с ней. Что всё это вообще происходит.
— А если… если он меня трахнет, а ты ничего не получишь? — пыталась торговаться она. Включить взрослую разумную женщину, с которой такого в принципе не может случиться, потому что она взрослая и разумная, потому что двадцать первый век на дворе, и она шесть лет замужем за этим человеком. Он не такой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Это будет только твоя вина. Значит, плохо старалась.
— А если я залечу от него? Ты уверен, что он будет предохраняться? А у меня овуляция.