Читать интересную книгу Полтора килограмма соли - Татьяна Леонтьева

Теперь Ковален уехал, и Федя возобновил свои пятничные и четверговые визиты.

Вот уже лет десять мы с ним говорим об одном и том же. О том, что надо вести здоровый образ жизни и добиваться, понимаешь ли, каких-то успехов. То есть надо бросать пить и курить. Надо заниматься спортом: делать гимнастику, бегать по вечерам… Я даже взяла у него гантели, но меня хватило раза на три, и теперь они пылятся под диваном.

Правда, позапрошлым летом мы катались с ним на роликах. У Федьки уже были, а мои мы выбирали вместе. Нацепив ролики, я держалась за Федьку и неуклюже балансировала.

– Кажется, жмут.

– У тебя какой размер?

– Тридцать шестой.

– Ну так это он и есть. Бери!

Но я выбрала тридцать седьмой.

К концу лета я продала ролики через объявление. Они оказались велики. Сначала я себе говорила, что куплю своего размера, но, разумеется, так и не собралась. А Федька катался один, возя в рюкзачке вместо воды бутылку разбавленного вина.

А потом вообще стало казаться: я и ролики? Я на роликах? Ну смех же просто.

Хотя никто на меня пальцем не показывал на улицах.

Ну и вот так со всем остальным: я – и каждый день делаю гимнастику? Да ладно, через неделю забью ведь. Я – и делаю себе овощные салаты, вместо того чтобы сожрать пачку зефира на обед? И два сникерса на ужин?

Ну и: я – и не выпью с Федей в выходные?

Вчера Федя позвонил и сказал, что всё, Таня, сегодня у нас первый забег.

Я решилась.

– Встречаемся у гостиницы «Советской», – предложил Федя.

Сначала бежать было легко, даже весело. Но за первым же поворотом дышать стало тяжелее, и я сбавила темп. К гостинице я притащилась мокрая как мышь, кровь пульсировала в ногах и руках и даже где-то на спине, как после бани.

Федька стоял у «Советской» со скакалкой.

– Давай-ка, подружка, от целлюлита очень помогает.

И протянул мне. К скакалке я оказалась вовсе не способна. У меня даже закружилась голова. Я с завистью смотрела, как легко он скачет, то перекрещивая руки, то на одной ноге…

– Ни фига себе даешь!

– Да ты что, я в свое время был чемпионом двора.

Я никогда не была чемпионом двора. Я ходила в музыкалку, в художку и в поэткруж. А от физкультуры меня каждый год освобождала мама.

Обратно я бежала так медленно, что Федька просто шагал рядом со мной. Старались не смотреть друг на друга: обоим казалось, что виду нас глупый.

В магазине мы купили две бутылки вина.

– Давай, – подколола его я, – бегом и как с гантелями: раз-два, раз-два.

Федя засмеялся, прикрывая зубы рукой, и изобразил упражнение. А потом стыдливо спрятал бутылки в рюкзак:

– Спортсмены, ёптыть…

И вот мы сидим у меня на подоконнике, пьем вино, разбавляя водой. И курим в открытое окно.

– Танька, давно хотел тебя спросить… Неужели я такой какой-то плохой человек? Могу же я совершенствоваться.

– Да можешь, конечно. Никакой ты не плохой. Ты очень хороший.

– Вчера опять Младшему дал по морде…

Федька живет с двумя братьями: Младшим и Средним. С самого детства он возил их в колясках, забирал из садика… Когда мама умерла, Младший еще был несовершеннолетним. И Федька оформил над ним опекунство. С тех пор он постоянно занят их проблемами: «Средний опять уволился», «Младший пришел ночью бухой. Я ему говорю: ты что, скотина, издеваисся?».

Я всегда перебиваю и говорю: «Ну а ты-то сам? Ты им какой пример подаешь?»

Федя пьет с регулярностью, как большинство, – в конце недели. Он работает инженером, проектирует мебель. К среде начинает томиться и мечтать о пятнице. В пятницу приходит веселый, праздничный, с вином и курицей гриль. Мы выпиваем, делимся новостями. После этого Федька едет в гей-клуб и там тусит до утра. В субботу утром оказывается пьяным у кого-то в гостях и от ужаса продолжает пить дальше. В воскресенье болеет. В понедельник болеет тоже и потому на работу не выходит. Выходит во вторник. В среду начинает томиться… И так по кругу. Его коллеги даже заключают пари: выйдет в этот понедельник Евтюхин или нет?

– Просто у меня по роже выступают красные пятна, – объясняет он свое отсутствие.

Федя даже ходит к врачу и пытается лечиться от красных пятен. Мне кажется, достаточно бросить пить – и пятна пройдут. Но Федя не согласен и ищет диагноз.

Он занимает одну комнату, а вторую – братья. Братья знают, что Федя – гей, но говорят только одно: «Домой никого не водить». И Федя старается. Я по причине своего пола не в черном списке, поэтому иногда заглядываю. Федя принимает меня на кухоньке с закопченными стенами и кормит комплексными обедами. Раньше на кухне были стулья, теперь все разломались и куда-то пропали. Я как гостья устраиваюсь на единственном, который сама же ему и отдала. Он садится на перевернутое ведро.

Федя считает, что до сих пор должен воспитывать Младшего и Среднего, хотя они уже взрослые парни. Варит суп на неделю. Покупает Младшему джинсы. Будит с утра Среднего. Ругает их, когда они забивают на работу. Когда не моют посуду.

Сам Федя раз в месяц теряет мобильник в клубе или в такси. Однажды пьяным упал в Неву, и его оттуда вылавливали с помощью какого-то шеста. Еще, слава богу, нашли шест… А то так бы мы уже не сидели за вином и курицей гриль.

– Ну и как это – по морде? – возмущаюсь я.

– Да воттак. Прихожу – посуды гора. Я спрашиваю: ты что делал весь день? Ты что, посуду не мог помыть? А кроссовки ты купил? Не купил. А с утра мои нацепил и пошел…

– Ой, Федь, ну а ты сам…

– Что я сам? Ну и вот я хочу тебя спросить. Что я сам-то? Неужели совсем какой-то урод?

Я ему объясняю, что никакой он не урод, а очень симпатичный парень. Федя высокий и стройный, черты лица выразительные. Одевается по-молодежному. Видный кавалер, по улице я с ним хожу задрав нос. Только из моих уст это звучит неутешительно, потому что я девушка, а девушки Федю, увы, не интересуют.

– Ты друг хороший. Поддерживаешь вот меня…

– Ты тоже, Тань. Ну скажи, ну какие у меня недостатки?

Я отвечаю честно. Потому что сам Федька со мной всегда честен. Он мне говорит: «Ты разлучница». Я умоляюще на него гляжу, а он мне: «Ну если это правда, Тань. Ты сама во всем виновата».

Я говорю:

– Ты молодец, Федь. Ты работаешь. За здоровье вот взялся. Зубы лечишь… Кредиты выплачивать стал… За квартиру долги гасишь… Недостатков утебя два. Первый – это то, что ты хамишь, когда напьешься.

Федя действительно хамит. Не зло, а глупо, по принципу «что думаю, то и говорю». Увидев Янку Шинкевич, он воскликнул: «Ой, а я и не знал, что вы такая старая!» Мог бы еще добавить «…и страшная!» – это в его духе.

– Не, это не считается… – не соглашается Федя. – Ты мне в глобальном смысле!

– В глобальном – безволие. Это всех нас касается. Все мы знаем, что вредные привычки надо бросать, что на работе надо расти, что надо строить семью…

И прикусываю язык. Тут, блин, с нормальной ориентацией поди построй ее, эту семью. А каково геям?

У Феди есть целая картотека каких-то парней, которые ему нравятся. Показывает мне фотографии. Но он им об этом не говорит. Не решается. Всех их он называет Этими. «Этот сегодня звонил». Который из Этих – я догадываюсь по контексту. С одним Этим он даже пытался построить семью, жить вместе и все такое. Но Этот почему-то постоянно уходил в ночь, а потом оказывалось, что он ночевал с другим Этим. Поэтому Федя уже давно приговаривает: «Старый я и страшный. Какая мне семья…»

– Я, Таньк, решил, как зубы сделаю, денег накоплю – и за границу поеду…

– Ну конечно! Вместе поедем! В Финляндию. А то что мы, действительно, совсем, что ли…

– Нормальные мы люди! – И мы чокаемся остатками вина.

Ну, если через десять лет все-таки вышли на пробежку, то и в Финляндию поедем обязательно. Лет через пяток.

– Да, и еще тебе минус, – добавляю я. – Хватит братьев воспитывать. Им самим уже впору над тобой шефство брать.

– Знаешь, Таньк… Если не они, то кому я на хрен нужен?

– Ну что ты. Появится человек… В клубе где-нибудь встретишь…

– Ага, встречу!.. Десять лет уже встречаю…У тебя вот хоть Коваленко есть.

– Есть он, как же… – вздыхаю я.

Так завершается еженедельный разговор неудачников.

14:51

Резиночки для хвоста

Нет, слава богу, мы не стали жечь книжку и посылать обложку по почте. Девчонки ограничились тем, что разорвали сборник на мелкие клочки и исчиркали фотографию автора – «мерзкого Коваля». Я к книгам относилась с благоговением, а к Ковалю – со скрытым интересом. В котором и сама-то еще себе не могла признаться. Поэтому в акте вандализма участия не принимала.

Однако приговаривала:

– Ну вы даете, девчонки! – как бы с восхищением.

Они, как боксеры на ринге, валтузили бедную книжку, а я сидела, словно на трибуне, подбадривая. На самом деле мне было стыдно, но я малодушно боялась себя обнаружить.

– У, рожа какая мерзкая! – злилась Чпокс, пытаясь разорвать обложку.

Вечером я вертелась в постели и не могла отделаться от этой сцены: ворох страниц, обрывки иллюстраций, обезображенный портрет… Сон не шел.