все-таки другой, отличной от той, которую когда-то любил. Порой он ловил на себе ее пристальный, изучающий взгляд. И Захар начинал тогда чувствовать себя неловко, оттого что на голове у него появились залысины, да и вся фигура его, некогда спортивно-подтянутая, заметно стала, облагаясь жирком, округляться.
— Как Тамара поживает? — спросила Ирина о жене Ледорубова. — Когда покажешь нам ее?
— Сложный вопрос, — не сразу ответил Захар. — Ей предложили новую интересную роль. Свободного времени почти нет. Словом, балет требует от нее своей жертвы… И не знаю, когда…
Ледорубову стыдно было признаться, что жена едва ли приедет к нему: дело у них дошло до развода.
Ирина, женским чутьем угадав что-то неладное, поспешила на помощь.
— Захар! Семен! Да что же это мы? — Она плавно, будто крыльями, всплеснула руками и негромко засмеялась: — Стол давно накрыт, а мы все болтаем.
Захар подметил, что улыбка у Ирины осталась прежней, по-детски мягкой, искренней. Она словно преображала ее задумчивое, грустное лицо, делая его еще милее и привлекательнее.
— Вот именно, — подхватил Семен приглашение жены, — то-то смотрю, вроде как не хватает чего.
Сели за стол.
«Как хорошо, — думал Захар, — что мы снова вместе. Старые друзья — открытые души: не нужно ни хитрить, ни притворяться. Они знают меня, я знаю их… Как нужны они мне сейчас оба!..»
В дверь сильно застучали.
— Это мой Кирюшка дробью семафорит. — Семен многозначительно поднял указательный палец и не без гордости за сына похвастал: — Серьезный товарищ: самостоятельно в детский сад ходит.
В комнату вошел белобрысый мальчик лет шести. Он о любопытством посмотрел на Ледорубова.
— Давай познакомимся, Кирилл, — весело сказал Захар, протягивая мальчику руку.
Тот подошел поближе и охотно поздоровался. Коробка конфет окончательно расположила его к незнакомому гостю.
— Знаешь, Ирина, — сказал Захар, приглядываясь к ее сыну, — а ведь он больше на тебя похож.
— Моя умница. — Обняв сына, Ирина коснулась губами его щеки.
В ее глазах вспыхнул прежний, так хорошо знакомый Захару, глубинный свет. И на сердце у него заскребло, заныло. Он посмотрел на Ирину покорным, умоляющим взглядом: отчего-то захотелось поведать ей о своих неудачах и злоключениях, попросту «поплакаться», чтобы облегчить душу. Но это была минутная слабость. Ледорубов отчаянно тряхнул головой:
— Давай еще по одной, за вашего Кирюшку!
— Без меня, — взглянув на Захара и точно испугавшись чего-то, поспешно сказала Ирина. — Придется вас оставить. Есть дела.
— Да какие такие дела? — запротестовал Захар.
— И все же есть… У нас в клубе читательская конференция. Надо идти.
— Но в такой-то день… — искренне огорчился Захар.
Ирина лишь пожала плечами.
— Ты знаешь, кто она у меня теперь? — Семен подмигнул: — Заведующая. Бо-ольшой начальник в гарнизонной библиотеке.
— Делать нечего, — разочарованно согласился Захар, — придется коньяк вдвоем допивать.
Покормив на кухне сына, Ирина стала собираться на работу.
Кирилл, устроившись в углу комнаты, занялся игрушками.
Захар и Семен вышли на балкон покурить. Дождь прекратился. Потеплело. В мокрой листве ближних деревьев щебетали птицы. Пахло сыростью и осенней прелью. Внизу хлопнула дверь. Ирина, в голубом плаще, помахивая зонтиком, пошла по улице легко и быстро, цокая по асфальту каблучками…
— Счастливый ты, — сказал Захар, откинувшись на стуле. — Добился всего, к чему стремился.
— Ты об Ирине?.. — настороженно уточнил Семен.
— Не только. А что касается Ирины, здесь ты, Семенище, оказался лучше, честнее меня. Веришь ли, мне до сих пор перед ней и неловко, и стыдно…
— Незачем об этом вспоминать. — Семен тронул друга за плечо. — Видать, судьба, что так вышло, а не иначе. Ведь именно тебе, Захарище, я всем обязан. Ты-то счастлив?
— А-а, — Захар бесшабашно махнул рукой, — пошли-ка еще по одной.
Друзья некоторое время сидели за столом молча, сосредоточенно закусывая и размышляя каждый о своем.
— Ну, так что же случилось? — напомнил Семен. — Выкладывай как есть.
— Что?.. — Захар усмехнулся. — Нечто вроде… Словом, не оправдал тех авансов, которые мне были отпущены и по службе, и в личной жизни… Долгий разговор, всего за один вечер не перескажешь.
— Ты начни. До утра время есть.
Захар опять помолчал, не зная, с чего начать.
— Произошла вроде бы глупая случайность, — заговорил он, — а в результате — служебное несоответствие схлопотал. Получилось вот как… Последнее время разрабатывали мы новую аппаратуру. Было все: и долгие поиски, и горькие неудачи, и открытия, после которых плясать хотелось. Это сложный мир гипотез, расчетов, жарких споров. Я жил, дышал этим миром, и меня вроде бы считали толковым специалистом. Аппаратура была уже готова, отлажена. Я отвечал за ее испытания на полигоне. Сроки оказались предельно сжатыми; как у плохого студента, не хватало одного дня. Вот на этом-то я и срезался. Чтобы смонтировать на корабле несколько испытательных блоков, нужна была специальная крепежная арматура. В цехе готовили ее на скорую руку, а я почти не глядя подмахнул приемную документацию. И ведь знал, что кронштейны подсунули мне без проверки на прочность. Думал, что это временно: как на серию выйдем — доработаем, тогда и комар носа не подточит. Главное, думал, комиссии побыстрее доложить: аппаратура на борту, корабль к выходу в море готов. А там… Победителей не судят. И степень риска считается полностью оправданной… Оно все бы ничего, да во время испытаний, как назло, поднялся шторм, корабль начало швырять и трясти. Сварка на одном кронштейне лопнула, и центральный блок сорвало с фундамента. Случилось короткое замыкание, пожар. Словом, уникальная аппаратура превратилась в головешку. Виновными признали начальника ОТК и меня как военпреда. Может, во время официального разбирательства все бы и обошлось, да вот попала шлея под хвост и понесло по кочкам… Резанул главному конструктору прямо в глаза: мол, раз эта аппаратура сгорела, туда ей и дорога. Она и в самом деле была сырой, не доведенной, как говорится, до ума. Видел все ее огрехи и потому добивался принципиально нового конструкторского решения.