Читать интересную книгу Улпан ее имя - Габит Мусрепов

– А мы разве, если в другом месте пришлось бы с ними повидаться, будем смотреть, разинув рот, как они заставляют своих лошадей ложиться и вставать?..

Нет, ничего не поможет… Тлеумбета не убедишь, Кенесары не убедишь. Они – и другие их бии, аксакалы, – уже не могут ни управлять сопротивлением, ни свернуть с пагубного пути.

Казаки внезапно замерли, шашки – в ножны, и шагом разъехались, уступая место следующим соревнованиям, которые проводились в честь приезда Тлеумбет-бия.

С перекладины, между двумя столбами, свисали на нитках монеты: блестели на солнце два начищенных медных пятака – крупных, старинных; два серебряных целковых; два золотых пятирублевика. Берсен объявил условия: попавший стрелой в медяк награждается лисьим мехом, в целковый – волчьим, а кто попадет в золотой, тот получит соболью шкурку.

По умению, по зоркости глаза, по сноровке само собой разумелось, что от Есенея выйдет с луком в руках Артыкбай-батыр. а со стороны Тлеумбета – Жанай-батыр. Они и встали рядом на отмеренном заранее расстоянии в пятьдесят шагов и, как положено, состоялся обмен учтивыми приветствиями.

– Лучший стрелок из кереев никому не должен уступать дорогу, стреляй ты, – предложил Жанай.

– Нет, – возразил Артыкбай. – Аргын, ваш предок, был первенцем у нашего праотца, пусть ваша стрела полетит первой.

– Я уступаю свою очередь…

– А я не могу согласиться…

– Лучший стрелок кереев, стреляй!

– Вы старше меня годами, вы мой старший брат…

После трехкратных предложений и отказов Жанай вложил стрелу и стал было прицеливаться, но ему пришлось смахнуть мушку, севшую на ресницы, и он потер правый глаз.

– Зря вы это сделали, – сочувственно сказал Артыкбай.

Жанай с силой натянул тетиву и резко отпустил стрелу. Стрела пролетела, не срезав нитки, не задев монеты. Жанай, понятно, целился в золотой.

А пущенная почти следом стрела Артыкбая нитку точно пересекла, и золотой, тускло блеснув, упал на землю. Судья, назначенный следить за стрелками, уже нес есенеевскому батыру соболью шкурку…

Жанай коршуном накинулся на соперника:

– Ты почему болтал под руку, стоило мне прицелиться?

– Я хотел дружески предостеречь… Если перед выстрелом протереть глаза, то стрела поразит белый свет, а не цель. Разве не так получилось?

– Какое тебе дело до моих глаз? Что – я убил твоего отца, и ты требуешь возмещения за него?

Артыкбай тоже начал выходить из себя:

– Артыкбай-батыр никому не простил бы не только за отца, но и за паршивого козленка!

– Подлец!

– Старый мерин, обнюхивающий блудливую кобылицу, неужели я подлее тебя?

Они давно знали друг друга и многое знали друг о друге… Сестра Кенесары по имени Бопай слыла женщиной ненасытной. Родом из чингизидов, она не могла выйти замуж за простого казаха, но не в ее привычках было упустить кого-либо из приглянувшихся батыров или других видных людей. След ее коня в степи, далеко за аулом, почти никогда не оставался одиноким. Случалось, ездил с ней и Жанай…

Жанай отскочил, вскинул свой лук. Но лук был и в ругах Артыкбая…

Чингис крикнул:

– А ну, прекратите!

Батыры разошлись с таким видом, будто решили никогда не пить воды из одного озера, не жить на этом свете вдвоем, и взглядами своими они обещали встретиться не здесь, не в ага-султанской ставке, а где-нибудь на поле боя, и поскорей…

Чингис понял, что и состязания не принесут мира и успокоения, и, прекратив их, направился к себе.

Батырам-копьеносцам и лучникам обеих сторон ничего не оставалось, как разделиться и разойтись по своим юртам.

После обильного угощения Чингис, с Есенеем наедине, уговаривал его:

– Есеке, хорошо, что вы приехали к нам… Погостили бы несколько дней. Ведь за один раз ничего толком не обсудишь и ничего не решишь. А?

Но Есеней не соглашался:

– Ни одного дня не могу… То, что я говорил, я говорил не ради красного словца. Кенесары метит мне в самое сердце… Я жду твоего решения, ага-султан. А потом сразу уеду. Мне по дороге нужно еще побывать в Стапе и Кпитане.

Чингис знал, зачем он туда собирается и что будет там говорить, и попытался, хоть понимал что незачем, объяснить:

– Надо же войти в мое положение… – начал он. – Я – между двух огней, и каждый может меня опалить. Так мне ли раздувать пожар? Пусть решает сам народ, как он хочет… – нашелся Чингис. – Если я ага-султан, то ты – один из семи биев… Все мы служим царю. А разве Кенесары только наш с тобой враг? А царь войска не дал бороться с ним. Я думаю, царь и нам не очень-то доверяет… Видишь, я самым сокровенным с тобой делюсь… Мы-то с тобой управляем только одним округом. А сторонники Кенесары, я слыхал, договариваются во всех трех жузах, чтобы избрать его ханом. Я вмешиваться не стану. Как суждено, так и случится. А что касается царя… – Чингис понизил голос до шепота, хоть они и вдвоем были в юрте. – Мне кажется, он не против, если мы не перестанем истреблять друг друга…

Есеней с казахской, батырской прямотой шептать не стал:

– Я понял… Со стороны главы округа нам помощи ждать не приходится? Так?

– Ваши силы превосходят силы противника, я знаю. А во главе – наш Есеке! – утешил его Чингис. – Как я буду выглядеть, если влезу в это дело? Это же курам на смех!.. – постарался он лестью и шуткой несколько смягчить свой отказ.

К вечеру Есеней отправился домой со своими всадниками.

Туркмен-Мусрепу он коротко сказал, не желая вдаваться в подробности разговора с ага-султаном, что кереям и уакам придется самим постоять за себя. Рассчитывать не на кого.

Есеней и его люди уехали, а Тлеумбет-бий еще несколько дней продолжал нажим на Чингиса, и тоже ничего не добился. Но хотя бы выяснил, что он не выступит и на стороне Есенея.

Ага-султан оставался верен себе.

3

Из Аманкарагая Есеней со своими спутниками ехал всю ночь и на рассвете добрался до аула Жазы-бия, который проводил лето на берегу Малого Тенгиза, как называли устье реки Убаган.

Этот Жазы-бий, родом из аргынов, принимал когда-то участие в подготовке к размежеванию земель Оренбургской и Сибирской губерний,[17] к его словам прислушивались, а его слово всегда было направлено против Кенесары. Правда, пока что он не посадил своих джигитов на коней и не бросил призывающий к бою клич: «Аттан!», но во всех делах был верным сторонником, единомышленником, закадычным другом Есенея. Жазы довелось немного поучиться в русской школе, человек он был рассудительный, и – после Есенея – считался самым влиятельным бием в Аманкарагайском округе.

Своего друга он принял с почетом, но поговорить по душам, как того требовала сложная обстановка, им не удалось. Стоило Есенею слезть с седла и направиться к большой белой юрте, он увидел вдали двух всадников, которые во весь опор скакали к аулу.

– Это мои, – сказал он, когда всадники приблизились. Это и в самом деле были посыльные от разведчиков Есенея, которые повсюду разыскивали его. Случилось то, что должно было случиться – войска Кенесары вчера переправились через Ишим на этот берег.

Есеней спокойно выслушал их. Он был готов к этой вести, только надеялся, что успеет вернуться до нападения.

– Жазы… – повернулся он к другу. – Дай мне сорок лошадей. Если останутся целыми, верну, а погибнут – уплачу стоимость…

Гости только и успели войти в юрту и утолить жажду кумысом, когда снаружи раздался конский топот. Это по приказу Жазы уже пригнали сорок коней из его табуна.

– Какие могут быть счеты между нами, – сказал на прощанье Жазы. – Не думай об этом, Есеке, и ничего не возвращай…

Сменив лошадей, они поехали дальше и не останавливались…

Коротко расспрашивали встреченных… Но и без всяких расспросов было видно: это не просто очередная вылазка сарбазов Кенесары. Это попытка решающим ударом покончить с сопротивлением керей-уаков. Некоторые аулы – по беспечности, рассчитывая, что находятся в безопасности, далеко, – не захотели до времени покидать джайляу и остались на прежних своих летних становищах. Оттуда угоняли лошадей. Уводили девушек и женщин помоложе. Из юрт забирали кошмы и ковры и всю домашнюю утварь, до последней пиалы.

К восходу следующего дня Есеней подоспел к своим. Сарбазы Кенесары схватились с джигитами кереев и уаков. Храпя, мчались кони, потерявшие седоков… Передний край битвы смещался то к югу, а то к северу, и у тех и у других были заметны и преследователи, и преследуемые. А то преследователи поворачивали назад, и те, кого они только что преследовали, кидались обратно, вслед за ними…

Есеней мгновенно уяснил обстановку. У Кенесары всадников насчиталось бы раз в пять меньше, но это были сарбазы, для которых война стала привычным делом. А его джигиты еще вчера занимались мирным трудом и, даже обладая превосходством в численности, без толку скучивались, не соображали, что наступать надо развернутым строем, при этом обеспечив безопасность краев. При общем беспорядке ожесточенные стычки вспыхивали там, где появлялись наиболее отважные, известные силой и ловкостью батыры и копьеносцы.