важной дате я уже заказала — от нас и от скорбящей вдовы. Ты же наверняка забыла? — обиженно просопела Ленка и дала отбой.
— Забыла, — вздохнула я и почувствовала себя плохой вдовой. Надо хоть наряд выбрать получше, чтобы Борька порадовался на небесах. Или куда его там занесло?
Пока я размышляла, стоит ли вызвать своего парикмахера на дом или прокатиться в город самой, заодно и платье прикупить, в дверь неожиданно позвонили. Я вспомнила, что Валентина отбыла на рынок и, видимо, не закрыла ворота. Запахнув полы халата, я нехотя я поплелась открывать. Может, это почтальон или снова свидетели Иеговы? И как они умудряются проникнуть в наш охраняемый поселок? Кто бы это ни был, он был нежданным гостем. Вздохнув, я распахнула дверь и, кажется, слегка вздрогнула. На пороге стояла высоченная девица неопределенного возраста. Первое, что бросалось в глаза — это ее невероятная прическа. Волосы незнакомки были похожи на распушенные афрокосички, в целом же прическа напоминала шар или ежа, которого ударило током. Одета она была в какое-то длинное рубище, а в руках держала видавший виды рюкзак внушительных размеров. С круглого рябого лица на меня в упор смотрели два немигающих синих глаза.
— Если вы по поводу сбора пожертвований на строящийся храм, так я уже передала чек… — робко начала я, решив побыстрее отделаться от гостьи.
— Сестра! — девица неожиданно бухнулась на колени, предприняв попытку обхватить мои ноги руками.
— Все мы братья и сестры, — философски изрекла я, пытаясь высвободиться из цепких объятий. Не иначе секстанты пожаловали. Сейчас начнет втюхивать брошюры и листовки, а может и баллончиком в глаза. Тут я некстати вспомнила, что в доме я одна одинешенька, не считая Моти, которая с интересом обнюхивала незнакомку, но признаков агрессии не проявляла.
— Я не понимаю, чем обязана… Чего вы от меня хотите? — совершенно растерялась я, почувствовав, как девица еще крепче впилась в мои лодыжки.
— Меня зовут меня Пелагея, Пелагея Скворцова, — скороговоркой выпалила девица, как будто это что-то объясняло. Она боязливо покосилась на мою собаку, но та уселась возне нее в позе египетской кошки и принялась подметать хвостом пол.
— Сестра я Борькина… Вот и свиделись, — шмыгнула она носом. — Ой, прости меня, Христа ради, Борька! Не уберегла я тебя, хоть с женой твоей погорюю.
Тут она и вовсе заревела, а я испугалась, что гостья начнет биться о пол головой, поэтому сделала попытку поднять ее с колен. Расценив это как знак ободрения, она лихо прошмыгнула в холл, ловко обойдя меня на вираже, и вновь предприняла попытку бухнуться на колени. При этом повертела головой, перекрестилась на угол, рассматривая убранство, вторично шмыгнула носом и даже прошептала: «Лепота!».
Я же стояла истуканом, пытаясь понять, какое отношение эта юная особа (при ближайшем рассмотрении ей оказалось на вид не более 25 лет) имеет к моему покойному муженьку и как вообще стоит понимать весь этот балаган. Тут я заметила, что у забора на своем бессменном посту дежурит Анна Тимофеевна с лопатой. Услышав про сестру Борьки, старая ведьма тут же навострила ушки, став подозрительно похожей на летучую мышь.
«Только этого еще не хватало, теперь весь поселок будет знать, что у нас в семье пополнение» — скривилась я, быстро отодвинув ногой грязные кроссовки Пелагеи, и захлопнула дверь.
* * *
Сама же Пелагея с видом казанской сироты пристроилась на краешке дивана и заныла:
— Ой, а вы красавица, я еще на фотках поняла, а теперь и вовсе вижу. Ну до чего есть охота, я же к вам издалека. Я вам барсучий жир привезла, сама топила. И варенье из клюквы. Хотите попробовать?
Тут мне чуть не стошнило, потому что я представила, как Пелагея разделывает барсука, а она продолжила:
— Я вообще хозяйственная, многое могу, и полы мыть, и по хозяйству. Пироги хорошо пеку, мучное вообще. Ой, сестра, осиротели мы…..
Тут она вновь заплакала, зашмыгала носом и стала шуршать в своем рюкзаке. Запахло вареными яйцами, а я этот запах на дух не переношу с детства.
— Так, яйца отставить! — рявкнула я, выходя из ступора и забирая у Пелагеи рюкзак. — Что-то у меня голова с утра плохо варит. Сейчас будем завтракать, и ты мне все подробно расскажешь. Только сначала в душ! — скомандовала я.
Пелагея с готовностью сняла с плеча платок, запихала его в рюкзак, и, вздохнув, последовала за мной на второй этаж. По дороге к ванной я хмурилась и приглядывалась к ней с все возрастающей подозрительностью. Повторюсь, на вид гостье можно было дать не больше двадцати пяти, что как-то не вязалось с возрастом Бориса. А уж с его лысиной как-то совсем не вязалась бурная растительность на голове гостьи. Борька покинул нас в возрасте 45 лет, но, конечно, его отец вполне мог… Стоп, какой именно отец? Тот, который родной или… Может, мать? Хотя мать-то уж точно не могла не догадываться о наличии у нее еще одной дочери. Тут я окончательно запуталась и еще больше разозлилась. Пелагея же затормозила возле ванной и насупилась:
— У меня вещи все в машине остались. А после бани надо в чистое переодеться, вы как хотите, а у нас так заведено.
— Вот ванная комната для гостей, там есть халат, тапочки и все необходимое, — пожала я плечами, пропустив мимо ушей информацию о машине. Как оказалось, зря. — Вымоешься и спускайся вниз.
— Ой, спасибо. Вот красота-то, богато живете, — не унималась девица. — А вот мы с мамкой и батей совсем бедно жили, да и жизнь ли это? Батя почти не работал, пил да песни пел, но чаще скандалил. Так мы с мамкой от него запирались, а сами через окно — и к соседям. Мы же на втором этаже жили, так что не страшно. Хорошо хоть брат у меня в люди выбился. Батя, как выпьет, а пил он каждый день, — всегда повторял «Пелагея, вырастешь — поезжай к Борьке, он тебя не бросит!». Я и хотела, да сначала училась, потом работала, потом неудобно как-то было. А тут как узнала, горе-то какое…
Тут взгляд ее упал на картину в холле, на которой Борис был изображен в образе графа в бриджах, и