крикнул Иваныч, а я только рукой махнула. Настроение работать как-то само собой улетучилось, и остаток вечера я провела в кровати в обнимку с коробкой конфет и сериалом о великой любви.* * *
Утром я проснулась и сразу пожалела, что с вечера забыла зашторить окно: солнце уже давно и бесповоротно встало и нагло проникло в мою девичью светелку. Даже сквозь маску для сна я почувствовала его непоколебимую силу, повернулась на другой бок, с хрустом потянулась и открыла глаза. Итак, утро порадовало апрельским солнцем, а Анна Тимофеевна, уже вовсю трудившаяся в огороде, порадовала отборной руганью:
— Сколько это будет продолжаться? Эта чертова псина опять порыла мои кусты, а они, между прочим, из Голландии выписаны. Нет, это просто сумасшедший дом! Ну, погодите, я вам устрою!
Тут бабка разошлась минут на пятнадцать, плавно перейдя от подрытых кустов к характеристике соседей, а после и к политической ситуации в нашем крае в частности и стране в целом, обозвала всех жуликами и бандитами, удовлетворенно крякнула и наконец пошла в дом.
Но даже не это испортило мне утреннее настроение. Я вдруг вспомнила вчерашний звонок и вновь пригорюнилась. Год жила себе спокойно, а сейчас какой-то идиот начинает мутить воду и требовать от меня каких-то денег. Чтобы узнать, куда делись деньги, придется основательно покопаться в вопросе кончины мужа. Копаться же в смерти Бориса мне страсть как не хотелось. В конце концов, к его делам я не имела отношения, и он меня никогда не посвящал в свои серьезные проблемы. Может, снова уехать к маме в Испанию? Там меня точно никто не побеспокоит, спокойно буду писать роман, слушая шум моря. Но тут пришла мысль, что я прежде всего вдова, а потом уже писатель, так что сначала предстоит разобраться с делами. А там можно и на море.
Годовщина гибели Бориса меня не то чтобы волновала, но представлялась событием изрядно утомительным. Родных у Борьки, кроме бывшей жены и сына, не наблюдалось. Была старая тетка в Израиле, но, по причине нездоровья, явиться она точно не могла. Борис был поздним ребенком: мать его давно умерла, родного отца же он и вовсе не знал. Тот бросил семью, когда Борька еще пачкал пеленки. Фамилию Ржевский ему дал отчим, человек состоятельный и предприимчивый. Моя мамуля таких называла бандитами. Я же не была столь категорична, потому что именно бандит Ржевский и сколотил то состояние, которое дало старт Борькиному богатству. А так как богатством этим охотно пользовались мы с мамулей, то и болтать лишнего явно не стоило. Но и Ржевский-старший уже десять лет назад отбыл к праотцам. Так что особого наплыва гостей я не ждала. Как оказалось, зря. Гости, равно как и неприятности, как раз были в пути.
Накинув халат, я спустилась на первый этаж и прошла на кухню, где Валентина уже приготовила завтрак и ждала меня, попивая кофе. Мы мирно поболтали минут двадцать, после чего домработница отбыла в город по хозяйственным делам, прихватив Иваныча, а я стала составлять список гостей. Поглядев в окно, я снова увидела Тимофеевну, что-то ковыряющую в своем огороде. Тут же их другого окна раздались крики и отборная брань. Я прислушалась и убедилась, что Полесовы в очередной раз скандалят, открыв двери нараспашку. Сегодня причиной семейной ссоры было то, что Леонид приехал домой поздно и навеселе. Чтобы супруга не прибила его раньше времени, он устремился на ночевку в домик для гостей. Свою же машину он по привычке поставил со стороны улицы, ближе к моим воротам. Возле их въезда в дом были посажены туи, и там Мерседес приткнуть было проблематично. В гараж же заезжать желания и возможности у него, видимо, не было. Для меня вообще всегда было загадкой, как он в таком состоянии добирался до дома. Его новый железный конь был тютелька в тютельку как мой, только черного, а не темно-серого цвета. Иваныч даже как-то по ошибке его вымыл, а потом долго плевался, узнав, что проделал дурную работу. Мне же машина соседа не мешала: свою я загоняла в гараж, а его пусть себе стоит сколько душе угодно. Но Инесса не могла упустить такой повод проесть ему плешь и старательно выговаривала супругу и за пьянку, и за баб, и за наплевательское отношение к совместно нажитому имуществу. Я еще раз вздохнула, позавидовав чужой насыщенной жизни, и вновь принялась за список. Покончив с ним, я набрала номер закадычной подруги Ленки, решив попросить ее помочь мне с подготовкой мероприятия. Ленку хлебом не корми, дай поруководить и подавать умные советы.
Она тут же отозвалась в трубке:
— Соня, ну наконец-то! А я все гадаю: позвонишь или нет? Приехала и уже неделю молчишь, скоро же годовщина смерти Бориса, ты помнишь? Хотя, как такое забудешь… Бедная моя девочка, я представляю, как тяжело ты переживаешь этот ужас. Это гад умудрился умереть и оставить тебя практически без копейки.
— Ленка, ну что ты такое городишь? — прервала я ее бурные излияния, — не ровен час кто услышит, подумают, что я совсем не любила Бориса.
— А ты любила Бориса? — подозрительно шмыгнула носом Ленка, успев прослезиться, описывая мою незавидную долю. Остаться без денег, по ее мнению, было смерти подобно. Она еще помнила те времена, когда, будучи студенткой, штопала колготки. На мои робкие возражения, что я и сама себе на жизнь заработаю, Ленка только махала рукой.
— Тебе нужно снова выйти замуж! Подумай об этом. Вот пройдет годовщина, и ты, как женщина порядочная, вполне можешь подыскивать себе достойную партию. Вот у Вовки есть знакомый адвокат, и я, на правах старшей подруги и почти что матери, могла бы…
— Не надо! Тем более адвоката — они все жулики, — рявкнула я, потому как поняла, что Ленка села на своего любимого конька про замужество.
Она была старше меня лет на десять, но занудствовала на все 60. Я же совсем не планировала выходить замуж, по крайней мере, в ближайшее время. Меня устраивал мой статус почтенной вдовы, финансовая независимость и возможность свободно предаваться творчеству в окружении природы. Последнее время меня не донимала даже мамуля, которая так глубоко окунулась в испанскую жизнь (или в испанских мачо), что иной раз забывала даже позвонить.
— Ну, как знаешь… Цветы к