Оказывается, здесь ещё дофигища правил, помимо того «рулона», что наговорил мне Иван. Чтобы посещать лес, нужно обговорить прогулку с Антоном Владимировичем. Не то, чтобы запрещено, просто согласовать вопрос и рамки безопасности. С этим спорить не буду, не дура же — далеко заходить.
В доме вообще царила строгая иерархия, и она никогда не нарушалась. Сам Антон Владимирович обитал на третьем этаже, там располагались его личные покои и супруги. Подниматься на третий этаж разрешено сыновьям, заместителю Ивану, и Софье, лишь ей позволено там убираться, как и на втором этаже. Лекарю дозволено появляться там лишь в крайнем случае. На втором этаже жили хозяйские сыновья и собственно — я, как врач, всегда на подхвате. На первом — Софья, Иван, как заместитель Антона Владимировича и кое-кто из особо приближённых. Остальные проживали в общаге и домах неподалёку и приходили к началу рабочего дня, который начинался с рассветом. Кроме охраны — те сменялись два раза в сутки и постоянно находились на посту, независимо от присутствия или отсутствия вышестоящего начальства. Охрана всегда многофункциональна, каких только поручений не выполняют в любое время суток. Обслуге в доме ночью находиться запрещалось. Вся работа по уходу за домом проводилась днём и контролировалась Иваном или Софьей. После ужина все, кроме живущих здесь, покидали дом, и наступала тишина.
— Софья, я не спрашивала, неловко было, а где их мама? — исподволь начала я, натирая тарелки. Знатная у нас вышла лазанья, два противня засунули разом.
— О, Лаура, мир её праху, болела шибко. Не выжила она, горемычная. Сыновья-то после её кончины совсем скручинились. Антон Владимирович дома почти не показывался, дела забросил. Андрэ всё в свои руки взял тогда. Кирка совсем ещё малыш был, не понимал ничего. Но, хвала Богам, Андрэ и дела поправил и отца домой вернул, младшенького воспитал, даром, что сам молод был. Тяжело им пришлось. Тебя никто не винит, деточка, и ты их не вини. Тут, почитай, третий лекарь менялся за прошлый год, нелегко отыскать надёжного, тебя и не признали. Кто ж на такую пичугу как ты подумает серьёзно. А на подсобную работу людей с большухи обычно нанимаем, не своих, вот у вас с Андрэ нехорошо и вышло, обознался он, понимаешь, деточка?
Я решительно ничего не понимала. Но решила, что разберусь по ходу дела. За несколько часов Софья выдала мне гораздо больше ценных сведений, чем Иван за прошлые сутки.
Едва лазанья запеклась, как на кухню заявился Кирилл. Я не обратила никакого внимания на него, пока мальчишка не помахал рукой, он показал подбородком на дверь, вызывая на разговор. Что ж, пойдём.
Мы вышли на улицу и я вдохнув свежий воздух с наслаждением потянулась. Устала у плиты.
— Даже не думай, что я за что-то буду извиняться, — буркнул Кирилл, отводя взгляд. — Андрэ заставили, а я не буду.
— Даже не думала, — в тон нему ответила я и пожала плечами. — Он почему извинился?
— Правило. Так положено. Мы обязаны принести извинения перед чужаком. Иначе пришлось бы ответить за причинённую обиду или вред. Почему ты меня не сдала?
— А был смысл? — спокойно спросила я.
После извинений Андрея, все взгляды и перешёптывания сменили свой смысл, да и не волновало меня это. Мнение единственного человека, которое имело для меня значение, вряд ли можно изменить. Андрей теперь до конца дней будет считать меня недалёкой дамочкой нелёгкого поведения… Тем паче, я не относилась к тем, кто по малейшему поводу бежит жаловаться старшим. Просто некому было жаловаться в своё время, приходилось решать все проблемы самой.
— Не занята? — неожиданно спросил Кирилл. — Идём со мной. Ты, оранжевый чемоданчик свой захвати, тот, что под кроватью у тебя стоит.
Глава 2
Минут двадцать бредём с Кириллом между домов, отвлекаясь на местную флору и фауну. Живность тут совсем наглая, ничего не боится, прямо в руки идёт.
— У вас школы есть? Ты что, нигде не учишься, без дела болтаешься? — спросила его, чтобы хоть как-то разогнать неловкое молчание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мне четырнадцать, отучился уже.
— Шутишь, — поняла я.
Кирилл не ответил, и даже не съязвил. Интересно.
— У вас тут что, совсем всё открыто и границы не охраняются? — интересуюсь, пытаясь погладить белку, катающуюся на моём плече — не даётся. — Я имею в виду: вокруг вашего дома охрана, а границ у вашего с позволения сказать «города» и со второго этажа не разглядеть. Хоть и видно, что места заповедные, и некоторые виды редкой живности и растений встречаются.
Кирилл усмехнулся.
— Ты наблюдательна. Это заповедник. Думаешь, сюда кто угодно попадёт? Ты не знаешь, как тебе повезло. Границ ты не видела может потому, что они о-о-о-чень далеко. Охрану если видно, то её и охраной не назовут. В любом случае не боись, чужой никто сюда просто так не проникнет. Не съест тебя серый волк, если в лес далеко заходить не будешь.
— Ну-ну, — покачала головой. — Что я, самоубийца?
В окнах одного домика горел свет средь бела дня. Тут мы затормозили.
— Я так полагаю, есть пациент? — спрашиваю в дверях.
Кирилл нерешительно помедлил пару секунд.
— Все наши по делам разъехались, никого нет, до утра не вернутся — далеко. Ты посмотри, что можно сделать, — повествовал он, заводя меня в дальнюю комнату.
Карина маслом: на кровати девочка, молоденькая, беременная, на сроке. Какая-то бабка в углу причитает. Свечи расставила, травы подожгла. Повитуха, кажись. Не обращаю на неё никакого внимания. Ростовцев нерешительно подходит к кровати, тихонько шепчет что-то девчонке, кивает мне, дескать, посмотри.
Чемоданчик на стол, подвинув все бабулькины снадобья в сторону. Вынимаю стетоскоп, провожу первичный осмотр. Неутешительный. Боже, ей же лет четырнадцать… Когда успела? Хотя кто знает, во сколько здесь замуж выдают. Дикое племя мне попалось.
Щупаю пульс. Температура присутствует. Сердечко слабенькое, бледненькая — кровопотеря, острая, чего же он медлил? Плохо дело, как бы до шока не дошло. Сердце пропустило удар — только не снова, пожалуйста…
— Её бы в больничку срочно, — с каменным лицом резюмирую я.
— В больничку? Ты где училась? — с изумлением спрашивает Кирилл.
— В Склифе. А у вас тут кладбище рядом? — также ответила я, набирая дицинон в шприц.
Бабка начинает щебетать, и вроде как хочет вырвать у меня все иголки. Я решительно делаю инъекцию, лишь бы за руки не начала хватать.
— Убери её, мешает, — быстро бросаю Кириллу, сейчас не до них обоих.
— Самира, мы сами, иди, — уговаривает Кирилл, что-то ещё — не прислушиваюсь, и бабка, продолжая кудахтать, нехотя выходит, не переставая махать руками.
— УЗИ давно делали? — спрашиваю пациентку.
— Что? — округляет глаза девчонка.
Кирилл хлопает себя рукой по лбу, отворачиваясь, и я понимаю масштабы своей тупости. А, ну да, точно. Они же к врачам не обращаются. Нашлись староверы на мою голову…
Внимательно прощупываю тазовую область. Ситуация не из лёгких.
— Звонки-то разрешены? — уточняю.
Кирилл пожимает плечами. Ладно. У меня есть два варианта для звонка и совета, и лишь один из них обладает необходимой квалификацией знаний. Набираю номер Димитрия Ивановича, молясь, чтобы он был на смене, у него в акушерстве опыта больше нас всех. Не уверена, что мой наставник обрадуется звонку, учитывая, что день назад сам меня сюда сплавил, но он один из немногих сможет понять моё состояние сейчас. Мне повезло — Иваныч на посту.
— Должно быть случилось действительно неприятное, если ты звонишь так скоро, — невесело приветствует он.
— Угадал, — вздыхаю я, и вкратце вырисовываю ситуацию, тот индифферентно мычит, но слушает. Все у нас в отделении прекрасно знают, как я избегаю принимать рожениц. — Иваныч, а если это грёбанное предлежание? — пальцы, сжимающие телефон, начинают мелко дрожать.
— Какое конкретно? — спрашивает Дмитрий, сменив тон на привычный мне — преподавательский, зевая. Ой, ну, не надо! Как будто мы ни разу не выходили в ночь.