Абхазская осень
Дай бог такой вам осени, друзья!Початки кукурузные грызя.Мы у огня сидим.Ленивый дым.Закручиваясь, лезет в дымоход,И, глядя на огонь, колдует кот.
Дрова трещат, и сыплются у ног.Как с наковальни, яростные брызги.Замызганный, широкобокий, низкий,К огню придвинут черный чугунок.
Мы слушаем, как в чугунке торопко.Уютно хлюпает пахучая похлебка.Золотозубая горою кукурузаНавалена почти до потолка,И наша кухня светится от грузаПочатков, бронзовеющих слегка.
А тыквы уродились — черт-те что!Таких, наверно, не видал никто:Как будто сгрудились кабаньи туши.Сюда на кухню забредя от стужи.
Они лежат вповалку на полу.Глядишь — вот-вот захрюкают в углуИ прежде чем варить их над огнем,Те тыквы разрубают колуном.
Нанизанные на сырой шпагат.На гвоздике у закопченной дверцы.Как ленты пулеметные, висятТри связки перца.
Вот, до поры всю силу свою пряча.Блестит в графине розовая чача.А только рюмку опрокинешь в рот —Ударит в грудь. Дыханье оборвет.И на секунду горла поперекСтоит, как раскаленный уголек.
Над медленным огнем сидим. Глядим.Желтеет пламя. Голубеет дым.Мы не спешим. Мы пьем за чаркой чарку,Как мед густую, сладкую мачарку.
Вдруг — настежь дверь. И прямо из туманаИм хоть по снегу бегать босиком —Ребята входят. Ведрами каштаныНесут с собой. И следом — ветер в дом.
Сейчас в лесу во всей осенней мощиБагряные каштановые рощи.
…Огонь поленья лижет, языкат,А в кухне запахам от запахов тесно.Вином попахивает поздний виноград,И виноградом — раннее вино.
Дедушкин дом
Да пребудут прибыток и силаВ том крестьянском дому до конца.Его крыша меня приютила.Не от неба — от бед оградила.Без него моего нет лица.
Славлю балки его и стропила,Как железо, тяжелый каштан.Червоточиной время точилоЕго стены.Войною когтилоДушу дома,Да выжил чудила,Хлебосол, балагур, великан!
Так пускай же огонь веселится,Освещая могучие лицаМолчаливых, усталых мужчин.Приспущены женщин ресницы.Веретена кружат. ЗолотитсяСтарый дедовский добрый камин.
Дым очажий во мне и поныне.Он со мной. Он в крови у меня.Обжитой, горьковатый и синий.…Дом стоял на широкой хребтине.Как седло на спине у коня.
Двор округлый, подобие чаши.Алычою да сливой обсажен.Под орешней раскидиста тень.Мытый ливнями череп лошажий.Он на кол на плетневый насажен,Нахлобучен, надет набекрень.
Неба мало столетнему грабу.Тянет яблоня мшистую лапу,Ядра яблок бодают балкон.По накрапу узнай, по накрапу.И на щелканье и на звонЗрелый плод. Он румяней и круче.Чаще в полдень звездою падучейДетству под ноги рушится он.
Теплый вечер и сумрак лиловый.Блеют козы. Мычит корова.К ней хозяйка подходит с ведром.Осторожно ласкает имя.Гладит теплое, круглое вымя,Протирает, как щеткой, хвостом.
Жадно пальцы сосцы зажали.Зазвенели, потом зажужжалиСтруйки синего молока.…Я не знаю, что это значит:Храп коня или лай собачийВсе мне слышится издалека.
И когда мне теперь неуютно,И какая-то горечь подспудноЛезет горлом, сжимает виски,Глядя в теплую темень ночную.Тихо-тихо сквозь зубы шепчу я:— Милый дедушкин дом, помоги!
Помоги мне. Неужто напрасно?Или чем-нибудь веку опаснаРодниковая ранняя рань?Дай мне силы раздвинуть плечи,Слово вымолвить по-человечьи.Первородною свежестью грянь!
Опора
Когда сквозь звездный мир, натужась.Мы прорываемся подчас.Пространственный и честный ужас.Как в детстве, настигает нас.
Куда втекает эта млечность?Что за созвездием Стрельца?Где бесконечности конечность?Что за конечностью конца?
Но беспредельные просторыРождают беспредельный страх.И, как слепец рукой опоры.Опоры ищем в небесах.
Тогда духовное здоровьеВсевышний возвращает нам.Вселенная — его гнездовье,В огнях далеких мощный храм!
И бездна не грозит, ощерясь,И нам не страшно ничего.Он так велик, что даже ересьЖивет под куполом его.
Дом бога высится над нами.Мы в краткой радости земнойЗащищены его стенамиОт бесконечности дурной.
Баллада об отречении Джордано
А.Х.
Отрекаюсь, господи Иисусе,Отрекаюсь, хмурый Магомет.С разумом, как с дьяволом, в союзеУтверждаю: благодати нет.
Нет в Иерусалиме Иордана,Есть обыкновенная река.Неаполитанец, я, Джордано,Утверждаю: истина горька.
Если видишь все с небесной кручи.Если ты придумал забытьеЗдесь в груди Джордано, всемогущий.Что тебе неверие мое?!
Я ли прочертил железом веху?Я ли озарил кострами век?Ты помочь не можешь человеку.Как тебе поможет человек?
Верующих веру не нарушу.Но и раб, что входит в божий храм.Темное сомненье прячет в душу.Верует с грехами пополам.
Потому что страшно человеку.Думает живое существо.Звездную оглядывая реку:Неужели нету ничего?..
Отрекаюсь! Будут вечно трусыВзорами глотать пустую синь.Отрекаюсь, господи Иисусе.Совесть мне ответствует: «Аминь».
И неверие, огромное, как вера.Передам я брату своему,Потому что совесть — это мера.Большего не надо никому.
Но, сойдя с заоблачных кочевий.Самодержца сдерживая тик.Ты воскликнешь, господи, во гневе:«На костер, — прикажешь, — еретик!»
Что же я отвечу? Был я молод.Занималось утро в серебре.Но за твой пронизывавший холодЯ готов согреться на костре.
Знаю, у огня столпится оголь.Руки греть и бормотать: «Иисус…»«Господи, на одного не много ль?» —Я подумаю и с дымом вознесусь.
Снова раб возьмется за тележку,Но, преданье смутное храня.Юноша подымет головешкуИ прикурит молча от огня…
Девушка с велосипедом
О девчонка в красной майке.Душу не трави!Подмосковная лужайкаПосреди Москвы.
Прислонясь к велосипеду.Молча ты стоишьУ Московского Совета,У цветных афиш.
В красной майке, в черных брюкахМолча ты стоишьЮной вестницею юга…Каплет с крыш…
И нахлынула такаяВдруг печаль.Неподатливо-тугая,Как педаль.
Отливают лак и никельНовизной.Может, нужен тебе ниппельЗапасной?
Юность с кислыми дарами:Хлеб, война, кизил.Я любимую на раме.Понимаешь, не возил!
Но вопросы безответныУ жар-птиц.У колес велосипедныхМного спиц.
В майской майке, огневая.На седлоТы садишься, понимаю.Не назло.
Мчишь без памяти.Глотая холодок.Только рубчатый на памятиСледок…
«Ты говоришь: «Никто не виноват…»
А.Х.
Ты говоришь: «Никто не виноват,Но теплых струй не вымолить у рек.Пускай в долинах давят виноград,Уже в горах ложится первый снег».
Я говорю: «Благодарю твой смех».Я говорю: «Тобой одной богат.Пускай в горах ложится первый снег.Еще в долинах давят виноград».
Ястреб-перепелятник