Христос
Христос предвидел, что предаст Иуда,Но почему ж не сотворил он Чуда?Уча добру, он допустил злодейство.Чем объяснить печальное бездейство?Но вот, допустим, сотворил он Чудо.Донос порвал рыдающий Иуда.А что же дальше? То-то, что же дальше?Вот где начало либеральной фальши.Ведь Чудо — это все-таки мгновенье.Когда ж божественное схлынет опьяненье.Он мир пройдет от края и до края.За не предательство проценты собирая.Христос предвидел все это заранеИ палачам отдался на закланье.Он понимал, как затаен и смутенДвойник, не совершивший грех Иудин.И он решил: «Не сотворится Чудо.Добро — добром. Иудою — Иуда».Вот почему он допустил злодейство.Он так хотел спасти от фарисействаНаш мир, еще доверчивый и юный…
Но Рим уже сколачивал трибуны.
Завоеватели
Крепость древняя у мыса,Где над пляжем взнесеныТри библейских кипарисаНад обломками стены.
Расчлененная химераОтработанных временБлагодушного ГомераИ воинственных племен.
Шли галеры и фелюги,С гор стекали на коняхВ жарких латах, в пыльной вьюге,В сыромятных кожухах.
Греки, римляне и турки.Генуэзцы, степняки.Шкуры, бороды и бурки.Арбы, торбы, бурдюки.
Стенобитные машиныСвирепели, как быки,И свирепые мужчиныГлаз таращили белки.
Ощетинивали копья,Волокли среди огняИдиотское подобьеДеревянного коня.
Очищали, причащали,Покорив и покарав,Тех, кто стены защищали,В те же стены вмуровав.
И орлы, не колыхаясь,Крыльев сдерживали взмах.Равнодушно озираясьНа воздетых головах.
А внизу воитель гордыйСтавил крепость на ремонт.Ибо варварские ордыОмрачали горизонт.
Стенобитные машиныВновь ревели, как быки,И свирепые мужчиныГлаз таращили белки.
Печенеги, греки, турки.Скотоложцы, звонари.Параноики, придурки,Хамы, кесари, цари:
— Протаранить! Прикарманить!Чтобы новый ТамерланМог христьян омусульманить,Охристьянить мусульман.
И опять орлы, жирея,На воздетых головахОзирались, бронзовеяВ государственных гербах.
Возмутителей — на пику!Совратителей — на кол!Но и нового владыкуСмоет новый произвол.
Да и этот испарится,Не избыв своей вины.Три библейских кипарисаНад обломками стены.
Плащ забвения зеленыйНаползающих плющей,И гнездятся скорпионыВ теплой сырости камней.
Толпа
Толпа ревела: — Хлеба! Зрелищ!И сотрясала Колизей,И сладко слушала, ощерясь.Хруст человеческих костей.
Уснули каменные цирки,Но та же мутная волна.Меняя марки или бирки.Плескалась в наши времена.
Народ с толпою путать лестноДля самолюбия раба.Народ, толпящийся над бездной.История, а не толпа.
И в громе всякого модерна,Что воздает кумиру дань,Я слышу гогот римской черни,В лохмотьях пышных та же рвань.
Все было: страсти ширпотребаИ та нероновская прыть.Попытка недостаток хлебаИзбытком зрелищ заменить.
Но даже если хлеба вдосталь.Арены новой жаждет век.А в мире все не слишком просто,И не измерен человек.
Но из былых каменоломенГрядущий озирая край.Художник, помни: вероломенКоленопреклоненный рай.
Античный взгляд
Широкий жест самоубийцы —Как перевернутая страсть.Кого он призывал учиться —Возлюбленную, время, власть?
Петли вернейшее объятьеИ прямодушие свинца,И содрогание конца,Как содрогание зачатья!
А мощный римлянин, в дорогуСпокойно осушив бокал.Рабу сенаторскую тогуОткинул: — Подойдет, ей-богу!И до упора — на кинжал!
Раньше
Нам говорят: бывало раньше,Случалось раньше — верь не верь.Не говорю, что будет дальше.Но раньше — это не теперь.
Не та весна, не та погодка.Бывала раньше неспростаЖирней селедка, крепче водка.Теперь вода и то не та.
Не так солили и любили…Попробуй исповедь проверь.Но ведь и раньше говорили.Что раньше — лучше, чем теперь?
В увеличительные стекла,Как детство, старость смотрит вдаль.Там выглядит царевной Фекла,Гуляет нараспах февраль.
Там молодость кричала: — Горько! —А было сладко, говорят.Недаром старость дальнозорка,Не отнимай ее услад.
И в этом нет жестокой фальши,И надо этим дорожить.Тем и прекрасна рань, что раньшеЖить предстояло, братцы, жить.
Лифтерша
Мокрый плащ и шапкуВ раздевалке сбросил. —Как делишки, бабка?Мимоходом бросил.
Бросил фразу этуСдуру, по привычке.Вынул сигарету.Позабыл про спички.
Тронула платочек,Руки уронила:— Так ведь я ж, сыночек,Дочку схоронила…
Вот беда какая,Проживала в Орше,А теперь одна я… —Говорит лифтерша.
А в глазах такая.Богу в назиданье.Просьба вековая.Ясность ожиданья —
Нет яснее света,Зеленее травки…Так у райсоветаПенсионной справки
Просят…Выше! Выше!Нажимай на кнопку!Аж до самой крышиАдскую коробку!
Никакого счастьяНет и не бывало,Если бабка НастяЭтого не знала.
Правды или кривдыНе бывало горше.Подымает лифтыСтарая лифтерша.
К небесам возноситПрямо в кабинеты…А еще разноситПисьма и пакеты.
Усталость
Отяжелел, обрюзг, одряб,Душа не шевелится.И даже зрением ослаб.Не различаю лицаДрузей, врагов, людей вообще!И болью отдает в плечеПопытка жить и длиться…
Так морем выброшенный крабСтараньем перебитых лапВ стихию моря тщится…Отяжелел, обрюзг, одряб,Душа не шевелится.
Тоска по дружбе
Л С
Мне нужен собрат по перу —Делиться последней закруткой,И рядом сидеть на пиру,И чокаться шуткой о шутку.
Душа устает голоситьПо дружбе, как небо, огромной.Мне некого в дом пригласить,И сам я хожу, как бездомный.
Тоскуем по дружбе мужской.Особенно если за тридцать.С годами тоска обострится.Но все-таки лучше с тоской.
Надежды единственный свет,Прекрасное слово: «товарищ»…Вдруг теплую руку нашаришьВо мраке всемирных сует.
Но горько однажды открыть,Что не во что больше рядиться,С талантом для дружбы родиться.Таланта не применить…
Тоскую по дружбе мужскойТоской азиатской и желтой…Да что в этой дружбе нашел ты?Не знаю. Тоскую порой.
Сирень и молнии. И пригород Москвы…
Сирень и молнии. И пригород МосквыВы мне напомнили, а может, и не вы…Сирень и сполохи, и не видать ни зги,И быстрые по гравию шаги,И молодость, и беспризорный куст,И самый свежий, самый мокрый хруст.Где кисти, тяжелея от дождя,Дрожмя дрожали, губы холодя.Дрожмя дрожали, путались, текли.И небом фиолетовым вдалиТвой город, забегая за предел,Библейским небом грозно пламенелИ рушился, как реактивный вал,И в памяти зияющий провал.Так значит — все? Так значит — отрешись?Но я хочу свою додумать жизнь.Когда дожить, в бесчестие не впав.Нет признаков, мой друг… Иль я не прав?Но почему ж так хлещут горячоСирень и молнии и что-то там еще.Похожее на плачущую тень?Кто ты? Что ты? Я все забыл, сирень…
Молитва за Гретхен