а часам к десяти солнце выглянет.
— Как называется первая деревня по этой дороге? — спросил коробейник.
— Мирабо.
— Если дождик пуще пойдет, я там переночую.
— И правильно сделаешь, приятель: в Мирабо хороший трактир, да и недорогой. И деревня сама большая, продашь там свои иголки с нитками.
— Спасибо за совет.
Чтобы добраться до другого берега, парому понадобилось минут десять.
Стрелец хотел было опять завести разговор о старинной вражде Венасков с Монбренами, но Симон его не поддержал.
Наконец баржа уткнулась носом в правый берег.
— Я человек бедный, — прошептал Симон про себя, — но половину того, что есть, отдал бы, чтобы там в карете был господин Анри.
— Ну, давай! Поживее! — кричал ему кучер дилижанса, а форейтор от нечего делать молча постегивал кнутом.
Симон крепко пришвартовал судно и отпустил две цепочки на переднем борту. Борт тут же опустился и стал удобным трапом.
Стрелец и коробейник пожали руку перевозчику и проворно спрыгнули на берег.
Проходя мимо кареты, оба с любопытством заглянули внутрь.
Экипаж был пуст, всего три пассажира: мужчина и две женщины.
— Что, брат? — спросил кучера Стрелец. — Видно, нехороша погодка, народ по домам сидит, да?
— Вот час тому назад, приятель, ты бы так не говорил, — ответил кучер.
Это был молодой человек лет двадцати семи или восьми, белокурый, загорелый. Он говорил на наречии той части Прованса, что граничит с Дофине, собеседники же его — на гораздо более чистом провансальском. На всей большой дороге кучера только и знали, что под кличкой Гаво.
"Гаво" значит "горец". Марсельцы и жители Экса, претендуя на остроумие, называют так диалект Верхнего Прованса и Дофине.
Простите нам эти подробности — они покажутся праздными, но впоследствии Гаво сыграет в этой истории важную роль.
— В Мирабо пассажиров высадил, а, Гаво? — спросил Симон.
— Нет, подальше.
— В Пейрюи, что ли?
— Нет, прямо на дороге, между Мирабо и трактиром "Черный голубь".
Гаво понизил голос и продолжал:
— Оно и к лучшему, что я от таких избавился. Да вот Жиже не даст соврать.
Жиже, то есть Жозефом, звали форейтора — того, кто на спусках ведет тройку лошадей под уздцы.
Жиже ответил:
— Я солдатом служил, ничего не боюсь, а только и впрямь хорошо, что эти люди скоро сошли.
— Ну-ну! — сказал Стрелец. — На вас посмотреть, так вы и впрямь оба здорово перепугались.
— Так и Гаво не робкого десятка, как и я, да ведь бывает, что двоим никак не справиться.
— Эй, послушайте, ребята! — сказал Симон. — Он явно не торопился грузить дилижанс и отправляться на свой берег. — Вы бы рассказали толком что к чему, оно бы и лучше.
— А дело вот какое, — ответил Гаво. — Только мы выехали из Пейрюи — вдруг что-то черное поперек пути, и тут же кто-то кричит нам: "стой! " И стоят на дороге шестеро с ружьями. Один нас спрашивает:
— Есть у вас там места? Если нет, так освобождайте.
А было у нас, как и сейчас, три пассажира всего.
Жиже мне говорит, мол, не иначе, они думают, что мы деньги везем. Да у нас, хорошо, как раз сегодня ничего нет. У тех шестерых с собой еще вещи были: чемоданы и два больших ящика. Они их перетащили на дорогу. А мы с Жиже сидим, молчим, хоть и боязно. Трое сели в карету, трое на облучок, а рожи у всех такие — как увидишь, так вздрогнешь.
— Вам до самого Экса? — спрашиваю.
— Как слезем, так увидишь, куда нам.
Мы с Жиже едем, а сами только и ждем, когда они велят нам остановиться. Думаем про себя: "Вот доедем до скал Мирабо, там они нас и будут грабить".
Проезжаем мимо "Черного голубя" — других трактиров тут на дороге нет, вы знаете. Один из них свистнул громко и нам махнул рукой: стой, мол. В трактире люди, видно, не спали: как только свистнули, так сразу вышел один на порог.
Один из нашей шестерки его спрашивает:
— Есть у вас сейчас постояльцы?
— Есть, двое.
— Старик и молодой?
— Так и есть.
— Говорят по-итальянски?
— Да.
— Хорошо. Скажи им, что родные приехали.
Трактирщик дверь закрыл, а мы дальше покатили.
Еще километра два проехали — они нам велели остановиться. Мы с Жиже, конечно, переглянулись. Ну, думаем, сейчас начнется. А они сошли, велели нам свои вещи скинуть прямо на дорогу, а один дал нам двадцать франков.
Я ему хочу сдачу отдать, а он мне:
— Не надо, оставь на выпивку.
— И что, вы их так и оставили на дороге? — спросил Симон.
— Ага.
— Странное дело!
— Ну и что? — лениво сказал Стрелец. — Молодые ребята из Маноска на охоту поехали. Ладно, друзья, хорош болтать! Уже и не капает больше.
И обратился к коробейнику:
— Если тебе в Мирабо, приятель, так иди прямо по дороге, она так через деревню и проходит.
Дилижанс стал въезжать на паром, коробейник пошел прямо, а Стрелец свернул налево, на тропку, что поднимается вдоль берега среди виноградников.
Коробейник прошел по дороге с десяток шагов, потом остановился и посмотрел вслед барже, скользившей по реке на двух канатах, описывая вокруг себя фонарем светящийся круг. Только когда паром коснулся другого берега, коробейник зашагал дальше.
Ночь была еще темная; смутный свет, предвещающий утро, что-то не спешил; дождик уже не шел, но дул сильный ветер, с мрачным потрескиванием пригибавший к земле придорожные деревья.
Коробейник шел скорым шагом. Он дошел до Мирабо. Улица там только одна — та, по которой идет большая дорога. В домах ни огонька, ни шороха — все спало. Не останавливаясь, коробейник прошагал дальше. Час спустя он все еще был в пути.
Когда первые лучи зари высветили горизонт, коробейник оказался в том самом пустынном месте, где альпийский курьер высадил таинственных путников.
Тогда коробейник — похоже, он знал эти места, хотя и говорил обратное, — сунул в рот два пальца и громко свистнул.
V
Теперь, чтобы лучше понимать ситуацию, вернемся назад, за несколько дней до того, когда паромщик Симон Барталэ увидел Анри де Венаска на империале альпийского дилижанса.
С некоторого времени барон Анри де Венаск начал жить довольно скрытной, загадочной жизнью, и его тетушка — старая дева, заменявшая ему мать, — не могла найти ответа на эту загадку.
Мать Анри умерла во время родов, а отец, когда мальчику не исполнилось еще и двенадцати, погиб на охоте, упав с лошади, перепрыгивавшей через высокую изгородь. Воспитанием Анри занялись его тетушка, мадемуазель Урсула де Венаск, и дядя — тот самый демонический человек, которого прозвали Большим Венаском и подозревали в том,