Читать интересную книгу Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу - Джон Бакстер

– Да, сэр.

– Где? Зачем?

– Дышу воздухом. И смотрю.

Улицы Лос-Анджелеса без единого пешехода

Его ответы звучат как приговор. Кто как не сумасшедший станет прогуливаться просто удовольствия ради? Его забирают, чтобы сдать в Психиатрический центр по исследованию атавистических наклонностей.

Ветеран-авеню, где я жил в Лос-Анджелесе, – это длинный тихий проспект, застроенный невысокими домами, который упирается в кампус Калифорнийского университета. Рядом с университетом находится район магазинов, кинотеатров, церквей и рынков, который местные называют Вествуд-Виллидж, то есть деревня Вествуд. А деревня – она и есть деревня, будь то Лос-Анджелес или Саффолк. По расстоянию прогулка до магазина в Ист-Бергхолте и Вест-Виллидж была одинаковой.

Я проверил разок осенью, сразу после приезда.

Это было жутковато. Приятного мало.

В Ист-Бергхолте, особенно в его окрестностях, дома были разбросаны, иногда один от другого отделяла широкая полоса леса. Неудивительно, что английская деревня – такая популярная декорация для историй о таинственных преступлениях. И при всем при том, гуляя, я непременно встречал либо другого путника, либо мужчину, подстригающего изгородь, и, даже не будучи знакомы друг с другом, мы всегда обменивались кивком или приветствием.

Но здесь, в Лос-Анджелесе, на улице, вдоль которой тянулись дома на несколько квартир, каждая из которых, скорее всего, имела хозяина, я не встречал ни души. Хуже того, я чувствовал, что мало кто вообще ступал на этот тротуар в течение года. У входных дверей, которые я почти и не видел открытыми, возвышались груды проспектов из супермаркетов и меню китайских ресторанов, пожелтевшие и скукожившиеся от палящего солнца и дождей. Сорняки пробивались между плитами, присыпанными слоем песка, как могилы фараонов. Оглядываясь, я видел четкие следы своих ботинок. На ухоженных лужайках около клумб стояли аккуратные таблички. В Англии на них было бы написано Begonia acerifolia и Paeonia abchasica . Здесь они гласили: ОСТОРОЖНО! ОХРАНЯЕТСЯ СПЕЦСИГНАЛИЗАЦИЕЙ.

В ту первую прогулку я дошел до Вествуда пешком, но вернулся на автобусе, так что, когда вскоре после этого британский сценарист Трой Кеннеди-Мартин объявил, что “навсегда покидает этот треклятый город”, и предложил мне купить у него машину, я согласился не раздумывая. Мне как cinéaste [9] , было особенно интересно водить автомобиль, принадлежавший человеку, который написал сценарий одного из главных фильмов про погони – “Итальянскую работу” [10] и придумал эту гонку на “мини-купере” по Турину. Но более всего я жаждал поскорее забыть о лос-анджелесских тротуарах, избавиться от этого кошмара и перестать быть пешеходом.

Ну, а поскольку речь о Голливуде, на переговоры ушло времени больше, чем на римейк “Унесенных ветром”. И все же в конце концов Трой выехал из квартиры и последнюю неделю провел у знакомого продюсера. Билет он купил на ранний рейс до Нью-Йорка, а оттуда – до Лондона, и ему, само собой, был необходим автомобиль, чтобы добраться до аэропорта. Мы договорились, что я возьму такси до дома его приятеля, а оттуда довезу Троя на машине, после чего она уже останется в моем распоряжении.

В Лос-Анджелесе, где чуть не у каждого имеется автомобиль, вызов такси – дело довольно странное, особенно в четыре утра. Водитель, везший меня сквозь бархатный сумрак, так и не открыл пластиковое пуленепробиваемое окошко, отделяющее его от пассажиров, и время от времени настороженно поглядывал на меня в зеркало заднего вида. Когда мы остановились у дома, который Трой указал в адресе, фары высветили внушительный вход и большие чугунные ворота. За ними ко входу вела дорожка из гравия. Очевидно, хозяин был из продюсеров, которые умеют делать деньги. Либо изображал такового, используя свои кредитные карточки на всю катушку, которая в Калифорнии чудесным образом никогда не разматывается до конца. Как значилось на одном рекламном билборде на бульваре Сансет, с их карточкой вы могли ПОЙТИ В КИНО – ИЛИ ЕГО СНЯТЬ.

Подъездная дорожка отделяла главный вход от гостевого домика, где остановился Трой. “Подождем здесь, – сказал я водителю. – Мой друг должен вот-вот выйти”.

Он заглушил мотор, но оставил фары включенными. Тишину нарушало лишь постукивание остывающего двигателя.

Спустя несколько секунд дверь главного дома распахнулась, и на пороге появился Трой. В руках он держал несессер и полотенце, больше у него и на нем ничего не было. В клубах пара, красный, как рак, он поскакал через дорожку, щурясь на свет фар, остановился и махнул рукой, давая понять, что будет буквально через минуту.

Если хоть секунду подумать, стало бы понятно, что у человека сломался душ и он воспользовался хозяйской ванной, но водитель обошелся без этой секунды. “Пятьдесят баксов!” – рявкнул он срывающимся в панику голосом.

Я едва успел просунуть деньги в окошко, как дверцы машины разблокировались, мгновение – и я уже в полнейшем одиночестве наблюдаю, как габаритные огни таят в темноте.

Это был мой личный чисто голливудский эпизод – момент, когда новоприбывший прощается со своей прежней сущностью и рождается заново в качестве персонажа одного общего сценария, который представляет собой жизнь в Лос-Анджелесе. Те, кто это испытал, обмениваются подобными историями не хуже любителей порассказать о случаях на войне. Ричард Рейнер, автор книг “Небоскреб” и “Лос-Анджелес без карты”, приехал из Лондона в 1992 году, в самый разгар массовых беспорядков [11] в связи с делом Родни Кинга, и тут же ему позвонил Билл Бафорд, редактор журнала “Гранта”.

– Немедленно отправляйся туда, – приказал он. – Мне нужен репортаж из первых рук.

Глядя, как в телевизоре разъяренная толпа грабит и поджигает, Райнер поинтересовался:

– Ты хочешь, чтобы меня убили?

Не задумываясь, Бафорд ответил:

– Чтобы убили, не хочу. Но вот ранение было бы очень кстати.

Стоя в темноте, вдыхая запах жженой резины, смешанный с приторным ароматом цветущего жасмина, я тоже ощущал странную смесь приятного возбуждения и страха.

Для подобных ситуаций есть расхожая фраза, которая зачастую сопровождается удрученным покачиванием головы. Мысленно я тоже произнес ее.

Ну, только в Лос-Анджелесе…

7. На месте Хемингуэя

Я отправлялся гулять по набережным, когда кончал писать или когда мне нужно было подумать. Мне легче думалось, когда я гулял, или был чем-то занят, или наблюдал, как другие занимаются делом, в котором знают толк.

Эрнест Хемингуэй

“Праздник, который всегда с тобой”

[12]

После терапии отвращения, проведенной Лос-Анджелесом, моему парижскому врачу пришлось снова ставить меня на ноги.

– У вас хоть какая-то физическая нагрузка есть? – спросила она.

Я перестал застегивать рубашку и продемонстрировал ей руки.

– Я усиленно грызу ногти.

Она уставилась на меня поверх очков. Насчет посмеяться эти французы не очень, а уж Одиль, моя врач, совсем не по этой части. Любопытно, что во французском языке нет эквивалента выражению “врачебный такт”. В списке медицинских приоритетов задача успокоить и приободрить пациента занимает место где-то после проблемы выбора занавесок для гостиной.

– Для вашего возраста здоровье у вас неплохое, – признала она. – Но вам необходимы какие-то подвижные игры.

– Ненавижу игры.

Нахлынули воспоминания об обязательных занятиях спортом в школе, когда я предавался мечтам в дальней части поля, пока шли бесконечные матчи по крикету или регби. Не слишком предавался, поскольку, как в любом виде спорта, бездействие сменялось волнами лихорадочной активности. Годы спустя, когда Майкл Герр в своих воспоминаниях о Вьетнаме, собранных в книгу “Репортажи”, написал, что подобные перепады весьма типичны для войны, я осознал скрытую подоплеку школьных игр. Фраза герцога Веллингтона, что “битва при Ватерлоо была выиграна на спортивных полях Итона”, уже не звучала таким уж преувеличением.

– Тогда запишитесь в club sportif , – предложила Одиль.

– Еще того хуже!

Club sportif – так французы именовали спортивный клуб. Опыт моих знакомых показал, что это не выход. Пока Адам Гопник работал на “Нью-Йоркер” в Париже, он разок рискнул. Многие тренажеры не были смонтированы, а из тех, что уже стояли, работали отнюдь не все. Клуб не предлагал полотенца, хотя эта услуга была, как объяснили на ресепшн, “предусмотрена”: так здесь обозначали то, что, по всей вероятности, могло иметь место в неком туманном будущем. И все же ему был сделан приветственный подарок, полностью соответствовавший парижским представлениям о здоровье, – пакетик шоколадных трюфелей.

Переведя бой на поле противника, я спросил:

– А вы занимаетесь спортом?