Читать интересную книгу Девушка и призрак - Софи Кинселла

— Я опоздала? — Ее голос, напоминающий пневматическую дрель, заполняет собой всю комнату. — Мне чудом удалось выбраться из детского тренажерного зала, пока у близнецов не началась истерика. Похоже, новая нянька еще хуже предыдущей, а это что-то да значит…

На ней черные брюки и черный же кардиган с леопардовыми пятнами, густые блестящие волосы стянуты в хвост. Тоня работала раньше офис-менеджером в «Шелл» и привыкла повелевать людьми. Теперь она мать Лоркана и Деклана и с утра до вечера повелевает нянями.

— Как мальчики? — спрашивает мама, но Тоня ее не слушает. Она целиком сфокусирована на дядюшке Билле.

— Дядя Билл, я прочитала вашу книгу! Просто потрясающая! Она буквально изменила мою жизнь! Я всем-всем-всем рассказала о ней! И фото вышло прекрасно, хотя, конечно, оригинал куда лучше.

— Спасибо, дорогая. — Билл одаривает ее стандартной «да я знаю, как я крут» улыбкой, но от нее так просто не отделаешься.

— Разве это не фантастическая книга? — обращается Тоня к нам. — Разве наш дядя Билл не гений? Начать с нуля! С двух монеток и большой мечты! Это любого вдохновит на подвиги!

Так бы и взгрела эту подлизу. Мама с папой, похоже, готовы ко мне присоединиться, во всяком случае, они хранят молчание. Дядюшка Билл тоже не обращает на нее ни малейшего внимания, поэтому она неохотно оборачивается ко мне:

— Как дела, Лара? В последнее время мы почти не виделись! Ты от меня прячешься! — И ее глаза буквально вгрызаются в меня, так что я невольно отшатываюсь.

О нет. Я слишком хорошо знаю этот взгляд.

У моей сестры Тони существует всего три выражения лица:

1. Абсолютно тупое коровье.

2. Показное веселье из серии «Дядя Билл, вы меня убиваете!».

3. Замаскированный под симпатию злорадный восторг, когда она сочувствует попавшему в беду. Неслучайно Тоня обожает канал «Реальная жизнь» и книги с несчастными детишками на обложках и названиями вроде «Пожалуйста, бабушка, не бей меня скалкой!».

— Мы не виделись с тех пор, как вы расстались с Джошем. Как жаль. Вы так прекрасно подходили друг другу! — Тоня скорбно склоняет голову. — Разве они не выглядели идеальной парой, мама?

— Что ж, из этого ничего не вышло, — пытаясь казаться беззаботной, бросаю я, — так что…

— Почему не вышло? — Олений, нежный взгляд, свидетельствует, что сестрица от души наслаждается разговором.

— Бывает, — пожимаю я плечами.

— Всегда есть причина, верно? — Тоня не знает жалости. — Неужели он не объяснился?

— Тоня, — мягко обрывает папа, — стоит ли выяснять это сейчас?

— Папа, я просто сочувствую Ларе, — оскорбляется Тоня. — Всегда лучше проговорить такие вещи вслух. У него что, была другая?

— Не думаю.

— Вы хорошо ладили?

— Вполне.

— Тогда почему же? — Она скрещивает руки на груди, изображая одновременно мировую скорбь и мирового судью. — Почему?

«Я не знаю почему! — хочется заорать мне. — Я сама задаю себе этот вопрос по десять раз на дню!»

— Это случается сплошь и рядом! — вымучиваю я улыбку. — Я отношусь к таким вещам спокойно. Достаточно смириться, принять все как должное, и жить сразу становится легче. Сейчас я почти счастлива.

— Ты не выглядишь счастливой, — встревает Диаманта. — Правда, мама?

Тетушка Труди несколько секунд изучает меня.

— Нет, — заключает она безапелляционно, — она не выглядит счастливой.

— Главное, что у человека внутри. А внутри я счастлива. Я очень, очень, очень счастлива. — Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Господи, за что ты наградил меня такими родственниками?

— Тоня, дорогая, присаживайся, — тактично предлагает мама. — Как прошел визит в школу?

С трудом сдерживая слезы, притворяюсь, будто проверяю сообщения на мобильнике. И прежде чем успеваю сообразить, что делаю, я влезаю в меню «Фото».

Не смотри. Не смотри.

Но пальцы словно живут своей жизнью. Они словно чувствуют, что мне позарез нужно хотя бы мельком глянуть на любимый снимок. Просто ради моральной поддержки. Мы с Джошем. Стоим, обнявшись, на заснеженном горном склоне, оба загорелые. Горнолыжные очки, которые Джош сдвинул на лоб, почти скрыты прядями густых вьющихся волос. Он улыбается, и у него такая потрясающая ямочка на щеке; в эту ямочку я, бывало, запускала палец, как ребенок в погремушку.

Мы познакомились на вечеринке в День Гая Фокса[2] — у костра в Клапэме, на который меня зазвала университетская подруга. Джош раздавал там бенгальские огни. Он запалил для меня фейерверк, спросил мое имя и тут же написал в темноте «Лара», а я засмеялась и спросила, как зовут его. Мы писали имена друг друга в воздухе, пока бенгальские огни не догорели, потом потягивали у костра горячий глинтвейн и вспоминали, какие фейерверки видели в детстве. Все, что мы говорили, звучало как музыка. Мы смеялись над одними и теми же вещами. Никогда и ни с кем мне не было так легко. Никогда я не встречала парня с такой обаятельной улыбкой. И сейчас я не могу представить его с другой. Я просто не могу…

— Лара, все в порядке? — окликает меня папа.

— Да! — жизнерадостно отвечаю я и поспешно выключаю телефон.

Под заунывное гудение органа я погружаюсь в горестные раздумья. И зачем я только притащилась сюда? Надо было придумать благовидный предлог. Терпеть не могу родственников, да и похороны тоже, здесь даже приличного кофе нет.

— Где мое ожерелье? — прерывает мои мысли женский голос, доносящийся откуда-то сзади.

Я оглядываюсь, но за спиной никого.

— Я спрашиваю, где мое ожерелье? — раздается снова.

Голос тоненький, но властный и звучит как-то… аристократично. Может, телефон? Но я его выключила. Достаю телефон из сумки — точно, экран не светится.

И как это понимать?

— Где мое ожерелье? — Теперь голос звучит прямо у меня над ухом.

Я вздрагиваю и в недоумении озираюсь.

Самое странное, что остальные, похоже, ничего не слышат.

— Мама, ты ничего только что не слышала? Никакого… голоса?

— Голоса? — В маминых глазах озадаченность. — Нет, дорогая. Какого такого голоса?

— Женского, вот пару секунд назад. — Я прикусываю язык, потому что на лицо мамы набегает тревожная тень. Догадаться, о чем она думает, проще простого. Господи боже мой, теперь она еще и голоса слышит!

— Должно быть, мне показалось, — торопливо шепчу я.

К счастью, тут появляется священница.

— Пожалуйста, встаньте, — произносит она нараспев. — Склоните ваши головы. Дорогой Господь, мы препоручаем тебе душу нашей сестры Сэди…

Ничего не имею против священников женского пола, но в жизни не слышала большего занудства. Она все гундосила и гундосила, и я почти отключилась. Стою себе и разглядываю потолок, в голове пустота. И тут прямо в ухе снова раздается:

— Где мое ожерелье?

От неожиданности я чуть не вскрикиваю.

Осторожно поворачиваю голову направо. Потом налево. Никого. Да что со мной происходит?

— Дорогая, — тревожный шепот мамы, — с тобой все в порядке?

— Что-то голова разболелась. Я отойду к двери, глотну воздуха.

С извиняющимся жестом я пячусь к задним рядам. Священнице, увлечённой речью, до меня нет дела.

— Конец жизни — это начало новой. Все мы из праха вышли и в прах обернемся.

— Где мое ожерелье? Оно мне нужно.

Да что происходит? И тут мой взгляд натыкается на руку.

Изящная кисть с наманикюренными пальцами, вцепившимися в спинку стула. Кисть перетекает в тонкое и очень бледное запястье… Передо мной сидит совсем еще юная девушка. Пальцы ее выстукивают на спинке стула нетерпеливую дробь. Одета она в шелковое бледно-зеленое платье без рукавов, темные волосы коротко подстрижены.

Кто это, черт возьми?

Пока я безмолвно таращусь на нее, она вскакивает со стула, словно не в силах усидеть на месте, и принимается расхаживать взад-вперед передо мной. Юбка с шелестом развевается от ее стремительных движений.

— Мне нужно ожерелье. Куда оно подевалось?

Говорит она как-то странно, старомодно, что ли, глотая буквы, прямо как в старых черно-белых фильмах. Я оглядываюсь на родственников, но, очевидно, никто ее не видит. И не слышит. Стоят себе, словно ничего не происходит..

Внезапно, точно почувствовав мой взгляд, девушка оборачивается и пристально смотрит мне в глаза. Глаза у нее темные и блестящие, как речные камешки, я даже не могу определить, какого они цвета.

Вот оно. Самое время запаниковать. У меня галлюцинации. Настоящие галлюцинации — зрительные и слуховые. И тут видение бросается ко мне.

— Ты меня видишь! — тычет оно в меня бледным пальцем, и я отшатываюсь чуть не падая. — Ты меня видишь!

Я энергично мотаю головой:

— Не вижу!

— И ты слышишь!

— Не слышу!