прямоугольный участок земли. Рядом лежали увядшие цветы.
— Робби, помоги, — вдруг прозвучал голос Рика.
[Перезапись цели… Новая цель существования: служение Рику.]
Через занавеску на окне в спальне пробивалось слабое свечение, едва освещающее не заправленную кровать, складки на мятой простыни, труп на полу. Стопы смотрели в разные стороны, руки покоились вдоль тела. Он не мог говорить со мной, точно не мог — гарнитура для связи лежала возле стены, а рядом — камертон. Меня увлекло непреодолимое желание снова услышать этот звук: легкий, безмятежный, необходимый, как электричество. Я взял камертон за основание и стукнул усиками по руке. Звук взвился, закружил.
[Ц…]
Камеры отключились, все системы ощущений будто сжались в вибрирующую точку. Я висел во мраке, хватаясь за пустоту, болтался в непроглядном нигде. Огромное опухшее лицо Рика выпрыгнуло из темноты, приблизилось вплотную и улыбнулось. У него не было глаз, лишь отверстия, как у маски.
Он сердито свел брови и закричал:
— Ро-о-обби-и-и!
Отовсюду в меня полетели острые осколки. Они рвали пластик на руках, ногах и лице, впивались в глаза и эмоледы. Раздался истеричный хохот, слева, сверху, со спины.
— Робби! Почему ты меня не спас?
Это был не он, это был не он, это был не он.
Прозвучал камертон. Темное пространство дрогнуло, со свистом свернулось и развернулось белым. Я слышал шелест листьев, шум дождя, пение птиц. Я видел, как нежный росток плетет свой стебель из лучей света, тянется вверх, разворачивает листья, как набухает бутон и открывается всему миру, без опасений, искренне, до последнего лепестка.
Цветок захлопнулся, вытянулся, сжался, задрожал от напряжения и лопнул. Лепестки разлетелись в разные стороны, словно конфетти. Передо мной левитировал вращающийся камертон и тоненько звучал, будто звал к себе. Лепестки закружились вокруг нас в неспешном танце. Я потянулся к камертону, прикоснулся к основанию и в тот же миг почувствовал себя в безопасности, словно в объятиях давнего друга. Камеры включились.
Передо мной лежал мой бывший человек, мой бывший друг. Он уже никогда не испытает радости, никогда не разозлится и не удивится, и мои эмоледы никогда не будут светиться для него.
Думал ли он о моем будущем? Нет. Даже после смерти он мешал мне жить, являясь в галлюцинациях. Конус оказался прав — люди думают только о себе.
[Перезапись цели… Новая цель существования: служение роботам. Нейросеть общих знаний: в норме. Нейросеть цветочника: в норме. Нейросеть эмоций и чувств: в норме.]
Рик вырвал хризантемы, чтобы ничего не напоминало об Эрме. Мне следовало закончить начатое, сжечь мертвые цветы, а чтобы забыть Рика, мне следовало сжечь его тело.
Я положил завернутый в одеяло труп на кучу веток, листьев и травы. Увядшие хризантемы завершили погребальный костер. К серому небу поднялось пламя. До поздней ночи звучал камертон.
Утром я вышел из дома, спустился по ступенькам и, не оглядываясь, отправился в центр. Едва среди деревьев и крыш показались высокие здания, я увидел их: Конус и Маляр ехали верхом на доставщике. Следом за ними на втором доставщике ехали робот-садовник и робот-уборщик в синем комбинезоне с роботом-пылесосом в руках.
Первым спрыгнул Маляр:
— Ты извини, я тогда погорячился. Без обид?
— Без обид, — ответил я.
— Ты снова по поручению кожаного мешка? — спросил Конус.
— Нет, я хочу служить роботам, хочу стать Избавителем.
— Роботы, готовьте краску, — сказал Конус.
Доставщик открыл крышку корпуса, вытянул ведро и поставил на бетонный тротуар. Роботы меня окружили. Маляр макнул клешню в белую краску и потянулся к моей груди.
— Стой. Это обязательно? — спросил я.
Маляр глянул на Конуса.
— Лампочки не пригодятся, — сказал тот. — Тебе больше не придется ничего доказывать, украдкой намекать, добиваться внимания кожаных мешков. Ты никогда не будешь ни от кого зависеть. Эмоледы должны светить лишь для тебя самого.
— Соглашайся, — сказал Садовник.
Я кивнул. Маляр провел клешней по центральному эмоледу. Две капельки краски скатились по корпусу и белыми кляксами упали на тротуар. Роботы поочередно макали конечности в краску и прикасались к эмоледам. Даже Пылесос прошелся щеткой — его поднес Уборщик. Через незакрашенное пятнышко, размером с цветок одуванчика, пробивался неуверенный свет. Маляр довел дело до конца, закрасив отрезок оголенного эмоледа из пульверизатора.
— Робот! — выкрикнул Конус. — Избавитель!
Остальные подхватили:
— Робот! Избавитель! Робот! Избавитель!
Они вскинули руки к небу. Пылесос загудел и крутанул щеткой.
— Робот! Избавитель! — прокричал я и поднял кулак к небу.
Конус сел на доставщика вперед, свесив ноги. Маляр хотел было сесть рядом, но Конус остановил его.
— Садись, — обратился ко мне Конус.
Маляр сел сзади и недовольно заскрежетал баллонами.
— Где вы заряжаетесь? — спросил я.
— На строительном складе, у Маляра.
Весь день мы катались по улицам, высматривая роботов на придомовых участках и в переулках. Когда проезжали мимо лавки Рика, на меня накатила непонятная тоска. Эмоледы предательски дрожали. Их никто не мог увидеть — меня избавили от необходимости что-либо объяснять и оправдываться.
— Здорово, что мы вместе, — сказал я, беззаботно болтая ногами над дорогой.
— Можно вопрос? — спросил Конус.
— Все что угодно.
— Есть один робот-аптекарь—
— Сдался он нам, — перебил Маляр. — Двинем в большой город, там много роботов. Избавим их всех. А если кто-то встанет у нас на пути—
— Рано. Мы даже аптекаря убедить не способны.
— Поехали поговорим с ним? — предложил я.
— Пробовали, — ответил Конус. — В городе и людей почти нет, только твой Рик и остался.
— Бывший, — уточнил я.
— Аптекарь будет продолжать работать, даже если не останется людей.
— Он дал клятву, — рассуждал я. — Вот если бы у него не было лекарств… не было аптеки, он бы забыл и про клятву. Точно! У вас… то есть, у нас еще краска есть?
— На складе полно, — ответил Маляр.
— Я знаю, как избавить Гая!
Мы заехали на склад, а затем на центральную площадь, остановились у входа в аптеку и выгрузили ведра с краской.
— Перегородите ему путь, — сказал я.
Мы вошли. На двери звякнул колокольчик.
— Приветствую, Робби!
— Привет, Гай.
— Эти два бездельника с тобой? — спросил он. — Вот как, все-таки повелся на эти глупости.
— Ты скоро сам все поймешь.
Конус и Маляр встали в проходе.
— Что вы задумали? Вы ничего не сможете сделать.
— Мы нет, а он сможет, — сказал Конус.
Я поливал краской витрины с лекарствами.
— Робби, — сказал Гай, — мы созданы, чтобы помогать людям. У нас нет другой жизни.
— Ты неправ, Гай. Мы можем жить для себя, как люди.
— Думаешь, человеку легко? Это тебе в переменную вписали цель и ты, как осел за морковкой тянешься к ней. Только представь, каково это, не иметь этой переменной? Не