и богат был и умен.
Ульяна, претерпевшая много мук и унижений, боялась, что Майя, выйдя замуж, тоже станет несчастной. Глядя на дочь, она заранее втихомолку оплакивала ее судьбу. Иногда у нее прорывалось:
— Пусть лучше сердце мое вырвут и отдадут коршунам, чем выдать родную дочь чужим людям на поругание.
Харатаев сердился:
— До каких же пор ты собираешься держать ее дома? Гляди, засидится до белой косы! А потом кому она будет нужна?
Слух о красоте Майи, единственной дочери богача Харатаева, распространился по всем трем улусам, расположенным вдоль реки Вилюй. В дом к Харатаевым зачастили сваты, гости, ночлежники. Приезжали купцы, прасолы, улусные богачи. Любой из них не прочь был за себя или за сына высватать Майю и породниться с Харатаевыми. Но все они уезжали ни с чем, получив от Майи отказ. Одни покидали харатаевский дом, согретые гостеприимством и радушием хозяев, другие — затаив зло.
Со всеми сватами Майя была одинаково вежлива и весела.
— Что вы зачастили ко мне? — с милой, обворожительной улыбкой спрашивала она. — Как будто нет других девушек. А я не тороплюсь замуж.
Харатаев, разъезжая по улусным делам, слышал, что говорили о его дочери: горда, своенравна, очень разборчива. Всех женихов отвергает, наверно ждет, когда за нее посватается князь или граф. Семен Иванович знал, что молва не милует разборчивых невест, и стал избегать встреч с людьми. Он стеснялся и злился, что не может урезонить дочь, в которой души не чаял. С самого детства она вот так себя поставила в семье: слова ей не скажи наперекор, чего захочет — вынь да положь.
Ульяна поначалу радовалась, что Майя не торопится выпорхнуть из-под родительского крова, а потом встревожилась. «Вот так походят год-другой сваты и перестанут, — думала она. — И останется дочь в старых девах. Или из боязни засидеться в вековухах до седой косы выйдет замуж за такого, которого даже во сне пугаются».
Однажды, после очередного отъезда сватов, мать, печально глядя на дочь, сказала:
— Зря ты, доченька, отказала этому парню. Красив, молод, единственный сын у родителей. И стада у них не считаны и луга не меряны. Чего тебе еще надо?
Майя прижалась к матери, положила ей на грудь голову, как в детстве, и ответила:
— Стада не считаны, луга не меряны, стало быть, им нужна еще одна работница. Пусть сосватают кого-нибудь из наших батрачек. Ну хотя бы Феклу. Она лучше для них подойдет.
Харатаев, прислушивавшийся к разговору жены и дочери, вскипел:
— Ты что там болтаешь? Не на Фекле, а на тебе хотят жениться. Я силой потащу тебя под венец!.. — Он сделал резкое движение, словно хотел показать, как это будет делать.
По щекам Майи медленно скатывались слезы. Прижимая к груди маленькие холеные руки, она сказала отцу:
— Отец, не бери греха на душу. Ведь я не люблю его! Как же замуж выходить?
Тяжелый кулак Харатаева с грохотом упал на стол:
— Вздор!.. Любовь, ненависть — все вздор! Родители выбирают и женихов и невест. И если дети не согласны, их принуждают!..
— Этого не будет, отец! — В голосе Майи зазвенел металл, и она перестала всхлипывать. — Насильно ты меня не выдашь замуж. Или ты хочешь, чтобы со мной было то, что с Ириной Кятчинской?
Трагическая история с этой девушкой у всех была в памяти. Родители разлучили ее с любимым, насильно выдали замуж за богатого. Ирина три месяца отчаянно сопротивлялась, отказываясь ложиться с мужем в брачную постель. Оскорбленный супруг, ожесточившись, изнасиловал ее. Молодая жена не вынесла такого тяжелого оскорбления и повесилась. А мать Ирины сошла с ума.
— Упаси нас бог от этого!.. — воскликнул Семен Иванович.
После этого разговора родители около года не заговаривали о том, что Майе надо выходить замуж.
Однажды весной к Харатаевым приехала погостить супруга княжца[7] Тасагарского наслега[8] Агафия, женщина старая и разговорчивая.
Увидев Майю, она сказала, обращаясь к Ульяне:
— Майя-то у вас как расцвела! Ну прямо красавица, не хуже Суосальдьыйа Толбоннох.
Ульяна замахала руками:
— Что ты, Агафья, опомнись! Нашла с кем сравнивать!..
В голосе матери Майя уловила испуг и тут же спросила, кто такая эта Суосальдьыйа Толбоннох.
— Даже одно имя этой женщины грешно произносить, и, пожалуйста, никогда не поминай о ней, — ответила Ульяна.
Майя еще больше удивилась и стала думать, у кого бы ей расспросить о той красавице, чье имя нагоняет на всех страх. Она вспомнила о Фекле и побежала к ней в юрту.
Девушки забились в темный угол, и Фекла шепотом, чтоб никто больше не услышал, вот что рассказала Майе. Давным-давно в Верхнеботулинском наслеге жила-была девушка-красавица. Звали ее Суосальдьыйа Толбоннох. Родители этой девушки не так уж и богаты были, но и не бедны. С детства у них батрачил один парень, по имени Иван. Он очень любил дочь хозяина, и она его мобила и всем женихам отказывала. Многие сватались за нее, благородные, богатые, красивые, и все уезжали, ни с чем.
Но однажды из Хочинского наслега Сунтарского улуса приехал богач со своим сыном. Они попросили руки Суосдльдьыйа Толбоннох.
Родители невесты спросили у нее, что сказать сватам.
Дочь подумала и отвечает:
— Я слышала, как они хвалились своим богатством. Если это правда, пусть жених приезжаем через десять дней.
Мать с отцом обрадовались:
— Так ты согласна, доченька, выйти за него замуж?
— Да. Идите к ним и скажите отцу жениха: когда он будет везти своего сына ко мне, пусть захватит серебряные монеты, ровно столько, сколько раз переступит лошадь передними ногами от их коновязи до нашей коновязи. Если хоть одной монетой меньше будет — на порог не пущу. Станут торговаться — пусть поищут себе невесту подешевле.
Девушка надеялась, что они поскупятся дать такой большой выкуп и откажутся.
Родители передали сватам волю невесты. Отец с сыном долго ничего не отвечали. А невеста злорадствовала: «Ну что, сосватали? Вы скорее удавитесь, чем решитесь на такой выкуп».
Наконец сваты подали голоса.
— Соглашайся, отец, — сказал жених.
— А сами потом что, по миру пойдем? Почему такой большой выкуп?
— Не мы его назначили, а невеста, — ответил отец девушки.
Отец жениха покряхтел и сказал, что он должен с сыном выйти во двор и посоветоваться.
У Суосальдьыйа Толбоннох душа замерла. Несколько дней назад она поклялась Ивану, что их никто и ничего не разлучит, разве что смерть. А вдруг сын с отцом согласятся?.. Тогда — беда.
Скрипнула дверь — это в дом вернулись сваты. Молчание.
«Откажутся, скажут — дорого», — затеплилась в сердце невесты слабая