думал: «Чего еще можно ждать от этого русского, который поднял руку на самого царя?»
Но Эхов был всегда вежлив и обходителен. Он по-якутски заговаривал со встречными жителями, ища с ними общения, чем все больше удивлял Харатаева. Так прошло несколько месяцев…
Улусный письмоводитель Капитонов, сын богача, проучившийся два года в Вилюйской церковноприходской школе, чаще и чаще прибегал к помощи ссыльного. Он показывал ему все бумаги, которые составлял для отсылки в Вилюйск, и часто, прежде чем отправить документ, переписывал его по подсказке Эхова.
Это заметил голова и однажды спросил у письмоводителя:
— Ты почему казенные бумаги показываешь государственному преступнику?
Капитонов смутился и шепотом, словно их мог кто-нибудь подслушать, ответил:
— Это большого ума человек и совершенно бескорыстный. Он исправляет наши бумаги, чем оказывает управе услугу. Какая жалость, что его голова не у меня на плечах.
— Да он же почти цареубийца! Как ты смеешь? — закричал Харатаев.
Капитонов покачал головой и кротким голосом ответил:
— Когда это было?.. Да и было ли?..
После этого разговора Семен Иванович в течение нескольких дней не спускал глаз с Эхова. Когда ссыльный отлучался на улицу, Харатаев, движимый чисто человеческим любопытством, выходил на улицу и смотрел, как Эхов раскланивается с прохожими, словно со старыми знакомыми. А дня через три у Семена Ивановича произошел первый разговор со ссыльным.
— Ынах барда[5],— смешно выговаривая по-якутски, сказал Эхов.
— Ыных, — с натянутой улыбкой поправил его голова и, повернувшись к письмоводителю, спросил: — Он, видимо, хочет сказать — ынах?
— Да-да, ынах, — подтвердил Капитонов, — ынах…
Вокоре между Эховым и Харатаевым произошел более серьезный разговор, на этот раз — через переводчика. Голова явился в управу в парадной одежде, важный, торжественный. Оторвав письмоводителя от какой-то бумаги, Харатаев с нарочитой небрежностью сказал:
— Эй ты, спроси-ка у этого, — он показал на ссыльного, — не согласится ли он обучать мою дочь читать, писать и говорить по-русски?
Письмоводитель долго о чем-то говорил с Эховым. Харатаев, ни слова не понимающий по-русски, сидел глух и нем.
Вернулся Семен Иванович из управы радостный и довольный. С собой он привез в дом повеселевшего Эхова и представил его жене как учителя Майи.
Во всем улусе только сыновья Капитонова — их у него было двое — кое-как разговаривали по-русски и знали грамоту.
«А чем я хуже Капитонова? — думал уязвленный Харатаев. — Моя дочь тоже научится говорить по-русски, станет грамотной».
— Ульяна! — зашумел хозяин. — Подавай на стол чай и все, что полагается. Будем ужинать.
Ульяна, не двигаясь с места, испуганно смотрела на учителя. Она подумала, что этот русский явился затем, чтобы увезти в школу ее единственного ребенка.
Харатаев, показывая на Эхова пальцем, говорил:
— Из самого Петербурга приехал! По-русски говорит, как мы с тобой по-якутски. Учить Майю будет дома…
«Дома», — дошло до сознания Ульяны, и радость теплой волной растеклась по сердцу. Майю никуда не увезут, она останется жить под родительским кровом, как прежде. И теперь муж не будет вести страшных разговоров о школе, которая находится где-то на краю света.
Закончив приготовления к ужину, Ульяна метнулась во двор в поисках Майи. Обнаружила ее в юрте батрачек.
— Доченька, приехал учитель из Петербурга. Он будет жить у нас и учить тебя грамоте. Будь умной, иди надень новое платье и черные торбаса!
Майя не проявила особой радости, наоборот, огорчилась: ее оторвали от игры.
— Я не хочу учиться, — закапризничала она.
Но мать все же умыла, переодела дочь и привела к отцу. Майя увидела незнакомого человека и спряталась за спину Семена Ивановича.
Голова взял дочь за руку, подвел к Эхову.
— Майя, это твой учитель. Он будет учить тебя читать, писать и разговаривать по-русски. Ты, как сыновья Капитонова, будешь знать по-русски… Поняла? Ну, дай дяде руку, поздоровайся.
Аркадий Романович, широко улыбаясь, протянул девочке руку. Майя испуганно отпрянула от него и заревела. Ее увели в другую комнату.
Утром родители напрасно упрашивали Майю подойти к русскому. В глазах у нее стояли испуг и слезы.
Эхов, переночевав две ночи, уехал в Вилюйск. Через несколько дней он вернулся к Харатаевым. Привез с собой «Букварь», «Книгу для чтения» и пакетик леденцов. Он высыпал их на стол и поманил Майю. Девочка не подошла. Семен Иванович взял со стола одну конфету и дал дочке. Майя, минутку поколебавшись, положила в рот леденец и захрупала. Вторую конфету протянул Эхов. Девочка, посмотрев на родителей, взяла леденец и убежала.
На следующий день Эхов, листая «Букварь», показывал Майе рисунки: лошадей, коров, деревья, дома. Девочка, перейдя на шепот, произносила по-якутски их названия, а Эхов записывал.
Вскоре Майя перестала дичиться, с шепота перешла на громкий разговор, такой громкий, что Эхов шутливо закрывал уши.
— Я слышу, Майя, слышу хорошо, — говорил по-русски и жестами объяснял значение только что произнесенных слов.
Понятливая Майя смеялась и переводила это на якутский язык. Эхов хватался за тетрадь и опять записывал.
— Будем, Майя, друг друга учить, — оживлялся Эхов. — Я тебя — по-русски, ты меня — по-якутски. Обещаю быть прилежным учеником.
Майя наконец поняла, что ей сказал учитель, и захлопала в ладоши, запрыгала. Потом побежала к родителям и объявила: согласна учить русского говорить по-якутски.
С тех пор дела у Эхова с Майей пошли на лад. Аркадий Романович учил Майю читать, писать и считать и учился у нее разговаривать по-якутски. Майя все больше и больше привязывалась к своему учителю, который платил ей тем же. Родители не узнавали свою дочь: она перестала изводить их капризами, становилась покладистее, послушнее. Увлеченная учебой, Майя перестала даже ходить в юрту к батрачкам.
А батрачки стали скучать по Майе. Особенно тосковала по ней маленькая Фекла, однолетка Майи. Майя постоянно играла с Феклой, заступалась за нее. Если кто-нибудь из старших девушек-батрачек обижал Феклу, она грозилась, что пожалуется Майе.
Однажды Майя, порядком устав за день от занятий, попросила у Аркадия Романовича разрешения пойти поиграть с батрачками. В голосе девочки учитель уловил какие-то особенные нотки, как бывает, когда просят о чем-то запретном.
— Пойди Майя, поиграй, — сказал Эхов. — Я тоже немного отдохну.
— Только не говорите отцу, — попросила Майя. — Он не разрешает мне водиться с батрачками.
«Как?» — чуть не вскрикнул Эхов и даже не скрыл своего огорчения. Он старается заронить в сердце девочки добрые семена, а этот старый коршун учит ее презирать себе подобных только потому, что они батраки. Он тоже хорош! До сих пор ни разу не зашел в юрту.
— Пойдем вместе, Майя, — сказал Эхов. — Познакомишь меня со своими друзьями.
Аркадий Романович видел, как