— Подорожник, вылечи!
— Давай вылечу.
Сорвал я листик подорожника. Приложил к больному месту.
И всё зажило.
ПАСТУХ И ОВЦЫ
Санька пасёт раздетых овец около деревни.
Овец недавно постригли, они теперь зябнут, их нельзя угонять далеко. Хлынет дождь — надо их сразу под крышу, чтоб не простудились.
Старые овцы ходят смирно, траву хрумкают. Не разбегаются, не своевольничают. И только вздыхают тяжело, будто жалеют о своих шубах.
А маленькие ягнята, конечно, ещё нестриженые. Все курчавые, лохматые. Суетятся, как заводные игрушки, приплясывают, толкают стариков под бока.
Или бодаются. Встанут столбиками друг против дружки, покачаются, потом лбами — стук! И опять нацеливаются...
Я помогаю Саньке, сгоняю разбежавшихся ягнят:
— Ишь, безобразники! Перестаньте драться!..
Санька посмотрел на меня и говорит укоризненно:
— Они не дерутся.
— А что же они делают?!
— Играют. Они ещё дети!
Очень серьёзно ответил мне Санька. Солидно так, будто взрослый.
— Они же, — говорит, — дети...
А самому пастуху Саньке на днях исполнилось девять лет.
НАДО ВЫРУЧАТЬ
Птенцы в скворечниках пищат наперебой. Да не только в скворечниках — и под крышей, где воробьиное гнездо, и за наличником у окна, где поселилась мухоловка.
Пищат наперебой и уже начали выбираться из гнёзд. Матерям хлопот прибавилось: надо за всеми следить, созывать, чтоб не потерялись, всех летать научить!
Одного несчастного воробьишку мы выловили из бочки с водой. Летел с крыши да и плюхнулся.
Мухоловкин птенец забрался к нам в комнату. Попискивает, есть просит. А мамаша боится в дом залететь...
А вот ещё один птенец. Трясогузкин сын.
Стоит посреди дороги, качается. Лапки ещё крепко не держат. И рот ещё жёлтый. И вместо хвоста торчат какие-то мокрые ниточки.
По дороге коровы ходят, лошади. Грузовики проезжают. Страшно!
Только ничегошеньки не боится трясогузкин сын.
Как будто он главный на этой дороге. И все обойдут его и объедут.
Качался, качался — плюх! — свалился в тележную колею. Ну как теперь выбраться?
— Никак.
— Ладно, выручим тебя, несмышлёного.
МАЛЕНЬКИМ — ХОЛОДНО
Встречаешь в лесу, в траве, ёлочку-малышку. У неё пожелтела маковка, пожелтели верхние лапки. Будто в огне обгорели.
— Ёлочка, разве был тут пожар?
— Не было.
— А что же случилось?
— Меня зимним морозом обожгло.
— Тебя?! Ёлку?!
— Меня.
— Да ты же северное дерево. Стойкое! Выносливое! Неужели ты мороза боишься?
— Пока маленькая, боюсь.
ЧЕГО ХОЧЕТ ЛУК
Лежали на подоконнике луковицы в жёлтых шёлковых рубашках. Потом высунулись из каждой луковицы зелёные клювики.
Бабушка говорит:
— Гляди, лук в землю просится. Посадим?
Пошли мы на огород, вскопали грядку, посадили луковицы в землю.
Растут луковицы. Растопорщили над грядкой блестящие зелёные перья.
Бабушка говорит:
— Гляди, лук воды просит. Напоим его?
Взяли мы лейку, натаскали воды, полили грядку с луком.
Растёт лук дальше. Теперь уже видно: там, где была одна луковица, сидят несколько штук.
В одном гнезде — три луковицы, в другом — четыре, а вот целых пять штук!
Созревает лук. Повяли длинные перья, пожелтели.
Бабушка говорит:
— Гляди, лук из земли просится. Выкопаем его?
Взяли мы лопату, взяли большую корзину. Копаем лук.
Доверху наполнили корзину крепкими, молодыми луковицами в шёлковых рубашках.
Взяла бабушка одну луковицу, отнесла на кухню. Чистит её и вот плачет, вот слёзы вытирает!
— Бабушка! Теперь-то лук куда просится?
— Теперь он на стол просится!
— Так чего же ты плачешь?
— А мне жалко его, ненаглядного!
КРАСАВЕЦ КОНЬ
Вывели на двор возле фермы невиданного коня.
Вот это конь!
Грудь — как у автобуса. На спине — как на печке: хоть вдоль ложись, хоть поперёк. Крепкие ноги — в мохнатых чулках.
Конь бежит — земля дрожит!
А цвет у коня — жёлтый, как у речного песочка; грива и длинный хвост — коричневые. Глаза — голубые.
Красавец конь!
Я думал, его просто так вывели, покрасоваться. Не представишь даже, что такого замечательного коня можно в телегу запрячь.
А конюх говорит:
— Это у нас работящий конь. Такие грузы таскает, что двум автомобилям не поднять!
Скоро я убедился, что это верно...
Повели коня на речной берег, чтоб искупать. А на берегу случилась беда: трактор завяз. Да в неудобном месте, на крутизне. Вот-вот в речку свалится.
Поскорей запрягли коня в трактор.
Поднатужился конь, упёрся широченными копытами в землю. Копыта — как тарелки.
Тянем-потянем!
И вытянул трактор на дорогу.
ПОСЛУШНЫЙ ВЕТЕР
Дни жаркие, солнце печёт.
От горячего ветра земля сохнет.
Огурцы на огородах привяли, «уши повесили», как моя бабушка говорит.
— Это непорядок! — заявил бригадир. — Нехорошо! Что же ты, ветер, балуешься?
На горке, возле огородов, стоит высокая мачта. На ней колесо с крылышками. Это ветродвигатель.
Пошёл бригадир и запустил его.
Завертелось от ветра бегучее колесо, запыхтел насос. Качает воду из речки.
Бежит по трубам вода — прямо на огороды.
Чем сильней дует ветер, тем шибче бежит вода. Льётся в борозды, разбрызгивается самодельным дождиком.
Огурцы уши подняли.
Нравится им купанье.
Огороды у нас просторные, грядок много, огурцов — не пересчитаешь. А ветер всех напоил.
— Вот теперь ты молодец, — сказал ему бригадир.
И остановил двигатель.
МУРАВЕЙНИК
Сижу на корточках перед муравейником. Смотрю, как суетятся муравьи, похожие на капельку смолы, перевязанную посерёдке ниточкой.
— Что поделываете, муравьи?
— Дом ставим.
— Как вы его ставите?
— К лесу задом, к солнышку передом.
И вправду: повёрнут муравейник своей широкой стороной к солнцу. Чтоб теплей было в доме. Вот хитрые!
— Муравьи, что вы тащите?
— Хвоинки тащим. Палочки. Чешуйки от шишек.
— Зачем они?
— Крышу покрыть. Чтобы дождик не промочил.
И вправду: все чешуйки да палочки аккуратно на крыше уложены. Со смыслом. Не протечёт вода в дом. Вот мастера!
— Убери ногу! — сказал муравей.
— Чего?!
— Убери, говорю, ногу с моей тропинки! Не видишь, мне тяжело?
Гляжу — тащит муравей гусеницу. Впятеро себя больше.
— Зачем тебе гусеница?
— Да убери ты ногу! Нам обедать пора!
КАКОЙ БУДЕТ ДЕНЬ
У нашего крыльца ползучая травка-мокрица — совсем незаметная травка, сорняк.
А я выхожу утром и спрашиваю:
— Ну, какая будет погода?
И смотрю на травку-мокрицу.
Если белёсые, невзрачные её цветочки закрыты — значит, будет дождик.
А если цветочки раскрыты и тоже глядят на меня — значит, мокрица отвечает:
— Будет денёк солнечный!
ДРУГАЯ ПЕСНЯ
Что за птица противная шипит по-змеиному? Надоела!
— Хоть отвязалась бы ты!..
Мы с приятелем Санькой продираемся через кусты на речном берегу. Тут сыро, топко. Жижа под ногами чавкает. Ветки царапаются. И эта пичуга из себя выводит: перепархивает рядом, хвостом дёргает. Пискнет и зашипит, как змея. Пискнет и зашипит! И цвет-то у неё противный. Бурый какой-то, тусклый. Будто в грязи вывалялась.
— А ведь это соловей, — сказал Санька.
— Да ну тебя!.. Скажешь тоже!
Соловья-то я слышал. Целыми вечерами поёт, а иногда и днём. Да как поёт! Свистит громче любого мальчишки, пощёлкивает, разливается, трели запускает... Недаром зовут лучшим певцом! А эта пичуга-замарашка будто охрипла. Колесо немазаное.
— И всё-таки это соловей, — уверяет Санька.
— Чего же он не поёт-то по-соловьиному?
— Наверно, гнездо близко.
— Ну и что?
— Он волнуется. Переживает. Страшно ему... Вечером пел от радости, а сейчас песня другая.
КАША РАСТЁТ
Взошла на поле травка с неширокими листиками. Они шероховатые, с зазубринками. Сердитые — не даются погладить!
Росла, росла травка. Выдвинулся кверху колосок.
Колосок невысок, но зато колючий да усатый.